Краткое содержание баня. Маяковский «Баня» читать пьесу полностью онлайн или скачать текст произведения Владимира Владимировича

Софья Сергеевна Шамардина:

Помню вечера у Бриков и Маяковского, когда читал что-нибудь новое. Помню чтение «Бани». Всегда постоянный узкий круг друзей его. <…> Вот «Баню» читает. Мы немножко опоздали с Иосифом. В передней, как полагается, приветливо встречает Булька. Тихонечко входим в маленькую столовую, до отказа заселенную друзьями Маяковского. И Мейерхольд здесь с Зинаидой Райх. Вижу и привычный в этом доме профиль Катаняна. Любил Маяковский свою «Баню», с таким удовольствием читал ее. Еще после этого раза два-три слушала ее в его чтении. Один раз у Мейерхольда дома читал отрывки. Я шутя сказала: «Боже, опять „Баня“!» – «Ничего. И еще будешь слушать. Я ее еще долго читать буду».

Валентин Петрович Катаев:

Сняв, по своему обыкновению, пиджак и повесив его на спинку стула, Маяковский развернул свою рукопись – как Мейерхольд любил говорить: манускрипт, – хлопнул по ней ладонью и, не теряя золотого времени на предисловие, торжествующе прорычал:

– «Баня», драма в шести действиях! – причем метнул взгляд в нашу сторону, в сторону писателей; кажется, он при этом даже задорно подмигнул.

Он читал отлично, удивив всех тонким знанием украинского языка, изображая Оптимистенко, причем сам с трудом удерживался от смеха, с усилием переводя его в однобокую улыбку толстой, подковообразной морщиной, огибающей край его крупного рта с прилипшим окурком толстой папиросы «госбанк».

После чтения, как водится, начались дебаты, которые, с чьей-то легкой руки, свелись, в общем, к тому, что, слава Богу, среди нас наконец появился новый Мольер.

Как говорится, читка прошла «на ура», и по дороге домой Маяковский был в прекрасном настроении и все время допытывался: не кажется ли нам, что в шестом действии чего-то не хватает?

– Любя вставили мой водевильчик в свою высокую комедию?

– Не знаю.

– А я знаю, – подумав, сказал Маяковский. – Еще должен быть какой-то вставной номер о пафосе наших дней. Без того нет равновесия. Я его завтра утром напишу.

Однако вскоре на пути «Бани», к общему удивлению, появилось множество препятствий – нечто весьма похожее на хорошо организованную травлю Маяковского по всем правилам искусства, начиная с псевдомарксистских статей одного из самых беспринципных рапповских критиков, кончая замалчиванием «Бани» в газетах и чудовищными требованиями Главреперткома, который почти каждый день устраивал обсуждение «Бани» в различных художественных советах, коллективах, на секциях, пленумах, президиумах, общих собраниях и где заранее подготовленные ораторы от имени советской общественности и рабочего класса подвергали Маяковского обвинениям во всех смертных литературных грехах – чуть ли даже не в халтуре.

Дело дошло до того, что на одном из обсуждений кто-то позволил себе обвинить Маяковского в великодержавном шовинизме и издевательстве над украинским народом и его языком.

Никогда еще не видел я Маяковского таким растерянным, подавленным. Куда девались его эстрадная хватка, убийственный юмор, осанка полубога, поражающего своих врагов одного за другим неотразимыми остротами, рождающимися мгновенно.

Он, первый поэт Революции, как бы в один миг был сведен со своего пьедестала и превращен в рядового, дюжинного, ничем не выдающегося литератора, «протаскивающего свою сомнительную пьеску на сцену».

Маяковский не хотел сдаться и со все убывающей энергией дрался за свою драму в шести действиях, которая сейчас, когда я пишу эти строки, уже давно и по праву считается классической.

– Слушайте, Катаич, что они от меня хотят? – спрашивал он почти жалобно. – Вот вы тоже пишете пьесы. Вас тоже так режут? Это обычное явление?

Я вспомнил экземпляр одной из своих пьес, настолько изуродованный красными чернилами, что Станиславский несколько дней не решался мне его показать, опасаясь, что я умру от разрыва сердца.

Маяковский брал меня с собой почти на все читки. По дороге обыкновенно советовался:

– Не поможет.

– Все-таки попробую. Чтобы не быть великодержавным шовинистом.

И он пробовал.

Помню, как ему было трудно читать текст своего Оптимистенко «без украинского акцента». Маяковский всю свою энергию тратил на то, чтобы Оптимистенко получился без национальности, «никакой», бесцветный персонаж с бесцветным языком. В таком виде «Баня», конечно, теряла половину своей силы, оригинальности, яркости, юмора.

Но что было делать? Маяковский, как мог, всеми способами спасал свое детище. Все равно не помогло. К великодержавному шовинизму на этот раз, правда, не придирались, но театр обвинили в «барски пренебрежительном отношении к рабочему классу».

– Что это за Велосипедкин! Что это за Фоскин, Двойкин, Тройкин! Издевательство над рабочей молодежью, над комсомолом. Да и образ Победоносикова подозрителен. На кого намекает автор? И прав товарищ Мартышкин, когда отмечает, что характеры, собранные Маяковским, далеко не отвечают требованиям единственно правильной марксистской теории живого человека. Так что учтите это, товарищ Маяковский, пока еще не поздно, пока вы еще не скатились в мелкобуржуазное болото.

– Запрещаете?

– Нет, не запрещаем.

– Значит, разрешаете?

– Не разрешаем.

– А что же?

– А то, что сделайте для себя надлежащие выводы, если не хотите из левого попутчика превратиться в попутчика правого, а то еще и похуже…

Маяковский метался по фанерному закутку среди приказов и пожелтевших плакатов, как бы с трудом пробиваясь сквозь слоеные облака табачного дыма, висевшего над столом с блюдечками, наполненными окурками, с исписанными листами газетного срыва, с обкусанными карандашами и чернильницами-непроливайками с лиловыми чернилами, отливающими сухим металлическим блеском. И за его острыми, угловатыми движениями с каменным равнодушием следили разнообразные глаза распаренных многочасовым заседанием членов этого адского художественного совета образца тысяча девятьсот двадцать девятого года, как бы беззвучно, но зловеще повторяющих в такт его крупных шагов: «Очернительство… очернительство… очернительство…»

«Клоп» получил много одобрительных отзывов в печати и завоевал прочный успех у зрителей. Путь «Бани» был более трудным.

За полтора месяца до мейерхольдовской постановки – 30 января 1930 года – «Баню» показал зрителям Драматический театр Государственного народного дома в Ленинграде. Увлекшись подзаголовком пьесы «драма с цирком и фейерверком», этот театр так насытил свое представление цирковыми приемами, что они часто приобретали самодовлеющее значение. И это помешало театру донести содержание пьесы до зрителей.

Критики, писавшие о «Бане», не смогли или не захотели разобраться в спектакле и увидеть ценность пьесы Маяковского, понять ее идейную направленность, которую театр Нардома не сумел воплотить на сцене. В ленинградской печати появились огульно отрицательные отзывы и о спектакле и о пьесе.

Ленинградские рецензии на «Баню» были началом натиска на это произведение Маяковского, предпринятого его противниками на страницах печати.

Выступления в газетах против «Бани» были в целом организованы группировкой, задававшей тон в верхушке РАПП и пытавшейся командовать советской литературой. Заправилы РАПП ненавидели Маяковского, потому что по самому своему существу творчество этого гиганта опрокидывало их убогие догматические схемы и подчеркивало полную беспочвенность их претензий на руководство литературной жизнью. И хотя Маяковский вступил в РАПП, они продолжали разными способами травить его.

В феврале 1930 года, незадолго до премьеры «Бани», в журнале «На литературном посту» (а 9 марта и в «Правде») появилась статья В. В. Ермилова «О настроениях мелкобуржуазной „левизны“ в художественной литературе». Автор был знаком с «Баней», как он сам признавался, лишь «по опубликованному отрывку». Это не помешало ему опорочить идейное содержание пьесы Маяковского. Критик обвинял Маяковского в преувеличении «победоносиковщины».

Мейерхольд ответил Ермилову статьей «О „Бане“ В. Маяковского» в «Вечерней Москве» от 13 марта 1930 года, а Маяковский ответил стихами. Во время спектаклей «Бани» на сцене и по зрительному залу были развешены лозунги, написанные Маяковским и подчеркивавшие политическую направленность пьесы и эстетические принципы ее автора и театра. На одном из полотнищ можно было прочитать:

бюрократам

помогает перо

критиков

вроде Ермилова…

Лозунг этот вызвал озлобление в руководстве РАПП и под его давлением был снят со стены зрительного зала. Много лет спустя бывшая сотрудница МАПП (Московской ассоциации пролетарских писателей) рассказала мне, что однажды Маяковский, придя к одному из секретарей МАПП, вышел из его кабинета явно не в духе, тут же позвонил по телефону в театр и попросил снять лозунг. Но, как известно, в предсмертном письме он сожалел об этом: «Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться».

Перед премьерой «Бани» он совсем извелся. Все время проводил в театре. Писал стихи, надписи для зрительного зала к постановке «Бани». Сам следил за их развешиванием. Потом острил, что нанялся в Театр Мейерхольда не только автором и режиссером (он много работал с актерами над текстом), а и маляром и плотником, так как он сам что-то подрисовывал и приколачивал. Как очень редкий автор, он так горел и болел спектаклем, что участвовал в малейших деталях постановки, что совсем, конечно, не входило в его авторские функции.

Мария Федоровна Суханова:

16 марта 1930 года состоялась премьера «Бани». Пресса о спектакле была отрицательная. Принимался спектакль очень странно: часть зрителей сидела как каменная, другая часть принимала спектакль хорошо.

Вероника Витольдовна Полонская:

На премьере «Бани» Владимир Владимирович держал себя крайне вызывающе. В антрактах очень резко отвечал на критические замечания по поводу «Бани». Похвалы выслушивал рассеянно и небрежно. Впрочем, к нему подходило мало народу, многие как бы сторонились его, и он больше проводил время за кулисами или со мной. Был молчалив, задумчив. Очень вызывающе кланялся, после конца поговорил со зрителями.

Михаил Михайлович Зощенко (1894–1958), писатель-сатирик:

Публика встречала пьесу с убийственной холодностью. Я не помню ни одного взрыва смеха. Не было даже ни одного хлопка после двух первых актов. Более тяжелого провала мне не приходилось видеть.

Игорь Владимирович Ильинский:

После спектакля, который был не очень тепло принят публикой (и этот прием, во всяком случае, болезненно почувствовал Маяковский), он стоял в тамбуре вестибюля один и пропустил мимо себя всю публику, прямо смотря в глаза каждому выходящему из театра.

Владимир Владимирович Маяковский:

Товарищи, я существую 35 лет физическим своим существованием и 20 лет – так называемым творческим, и все время своего существования я утверждаю свои взгляды силами собственных легких, мощностью, бодростью голоса. И не беспокоюсь, что вещь моя будет аннулирована. В последнее время стало складываться мнение, что я общепризнанный талант, и я рад, что «Баня» это мнение разбивает. Выходя из театра, я вытираю, говоря, конечно, в переносном смысле, плевки со своего могучего чела.

Анатолий Борисович Мариенгоф:

Еще драматичнее было после премьеры «Бани» у Мейерхольда. Жидкие аплодисменты. Актеры разбежались по уборным, чтобы спрятаться от Маяковского. Шныряли взглядами те, кто попадался ему на глаза. Напряженные, кисло-сладкие улыбки. От них и со стороны тошнило.

Словом, раскрылась обычная картина неуспеха.

А у Маяковского дома уже был накрыт длинный стол «на сорок персон», как говорят лакеи.

Явилось же пять человек.

Среди них случайно оказалась актриса Художественного театра Ангелина Осиповна Степанова.

Ее увидал Маяковский в вестибюле и пригласил:

– Поедем ко мне выпить коньячку. Отказаться было неловко.

За ужином он сидел во главе пустынного стола. Сидел и мрачно острил. Старался острить.

Непригодившиеся тридцать пять приборов были, как покойники.

Встретив на другой день Николая Эрдмана, Ангелина Осиповна сказала ему:

– Это было очень страшно.

– Да. Вероятно. Не хотел бы я очутиться на вашем месте. И на его тоже. На его и подавно.

Александр Вильямович Февральский:

В те же дни Маяковский беседовал с группой актеров, игравших в спектакле. Молодая актриса Надя Березовская спросила его, какую пьесу он бы теперь написал. Поэт, не задумываясь, ответил: «Еще раз „Баню“».

Из книги Кузница милосердия автора Смирнов Алексей Константинович

Баня В нашей больнице случалось мероприятие, в котором мне так и не довелось поучаствовать: Баня. В эту развратную Баню ходил помыться наш приемный покой, когда возникало настроение.По этому поводу можно сказать, что совершенство всегда требует некоторой

Из книги Авиакатастрофы и приключения автора Шуткин Николай Петрович

БАНЯ Каждую неделю старшина водил нашу эскадрилью в баню, и всякий раз помывка проходила без осложнений. И вот однажды, когда мытье было в самом разгаре, раздался дикий крик: «А-а-а-а!…» Тут же другой голос: «Отпусти, погибаю!…» Что случилось – никто ничего понять не мог, но,

Из книги Первые залпы войны автора Аввакумов Николай Васильевич

Фронтовая баня Голос командира роты за дверями сарая разбудил меня. Богданов что-то говорил часовому, но разобрать было трудно, так как лейтенант говорил вполголоса. Спустя минуту часовой объявил:- Подъем!Юрченко недовольно проворчал в адрес командира роты:- Сам не

Из книги Там помнят о нас автора Авдеев Алексей Иванович

Партизанская баня Немецкие подразделения и полицейские отряды, с конца апреля стоявшие в ряде ближайших к нам населенных пунктов, неожиданно исчезли.Частые передвижения по большакам и проселкам, не менее частые обстрелы леса ничего не дали противнику, кроме бесполезной

Из книги Мои показания автора Марченко Анатолий Тихонович

Баня В баню во Владимирке водили раз в десять дней. Там меняют белье, так называемое полотенце, - взамен выдают такую же ветошь, - а через баню, то есть раз в двадцать дней, и «постельное белье» - чехол на матрац и на подушку. Там же стригут под машинку, что волосы на

Из книги С миру по нитке автора Эйрамджан Анатолий

Баня «Фантазия» Мой дед по отцовской линии был городским головой в городе Ахалцихе и, говорят, был большим шутником, острословом. Мой отец и его сестра, тетя Лена, часто вспоминали спич, который он как-то выдал сходу за каким-то праздничным столом еще в Ахалцихе. Но, чтобы

Из книги Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера автора Шерстобитов Алексей Львович

БАНЯ Ни богатство, ни избыток роскоши Не могут заставить наших врагов Любить нас. Это сделает только Страх перед нашим оружием Вегетий Чтобы не дать почке распуститься в листок, лучше всего воспользоваться топором Цзян Ши Это была не маленькая локальная разборка, но

Из книги Наша счастливая треклятая жизнь автора Коротаева Александра

Баня Маленькими мама мыла нас в корыте, а когда немного подросли, стали ходить вместе в гарнизонную баню. Навстречу нам почти всегда попадались шедшие строем румяные матросы, блестя на солнце носами, как начищенными пуговицами.Открывая дверь с улицы, мы попадали прямо в

Из книги У капцюрох ГПУ автора Олехнович Франтишек

«Баня» He забылiся на чысьцiню й гiгiену. Аднойчы пагналi нас у лазьню. Там далi нам па дзьве ражкi цёплае вады, адну морскай, другую - рачной, i па малюсенькiм кавалачку мыла. Гэтага мусiла быць даволi.Жудасны абразок гэтая лазьня.Варушацца нейкiя сьценi. Топчамся адзiн пры адным,

Из книги Как знаю, как помню, как умею автора Луговская Татьяна Александровна

БАНЯ Сегодня топят баню! Дым валит из трубы столбом. Дверь в баню открыта, чтобы вышел наружу угар. Дымит наша баня, пока не разогреется как следует. Снег завалил ее до самых малюсеньких окошек. К дверям в сугробах прорыт коридор. Дежурные носят воду: в каждой руке по ведру.

Из книги Побег из Рая автора Шатравка Александр Иванович

43 БАНЯ С ПОКОЙНИКОМ - Подъем! Баня! Снимайте бельё с постелей! - громко кричали санитары и стучали дверями, открывая палаты.За окном темно, даже стрижи ещё спят.Отделение строем двинулось в баню. Это было то самое полуподвальное помещение, где мы принимали холодный душ,

Из книги Записки простодушного автора Санников Владимир Зиновьевич

БАНЯ «Сегодня к дяде Ване в баню пойдем!» - радостно говорила мама, погружая нас в глубокую скорбь.Для них, для взрослых, баня - это не просто место для мытья. Это и больница (выгоняет простуду, снимает стрессы), и клуб. Помню, как после бани раскрасневшиеся мои тетки и дядья

Из книги Нас время учило автора Разумовский Лев Самсонович

Баня Новые незнакомые люди окружают меня. Всех перемешали, перетасовали. Рядом со мной уже нет ни одного мантуровского парня, к которым я если не привык, то хоть как-то применился, притерпелся, знал, что от кого можно ждать.Вокруг меня в основном украинцы из оккупированных

Из книги О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть автора Саидов Голиб

Баня по-чёрному Жителям деревни Велье (теперь уже несуществующей), что была расположена в живописнейшем месте, недалеко от маленького городка Андреаполь тверской области, на всю оставшуюся жизнь запомнится наш самый первый приезд, в конце 80-х годов прошлого века.Тепло

Из книги Маяковский без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

«Баня» Софья Сергеевна Шамардина:Помню вечера у Бриков и Маяковского, когда читал что-нибудь новое. Помню чтение «Бани». Всегда постоянный узкий круг друзей его. <…> Вот «Баню» читает. Мы немножко опоздали с Иосифом. В передней, как полагается, приветливо

Из книги Разрозненные страницы автора Зеленая Рина Васильевна

«Баня» Однажды нас, актеров, пригласили назавтра прийти в Дом печати днем. Сказали, что В. Маяковский будет читать писателям новую пьесу «Баня». И многие из нас пришли, и сидели в зале, и слушали его.Он вышел, заполнив собою чуть не всю крохотную сцену, по которой мы все

Приспособленчество, пустословие, «коммунистическое чванство».

Действующие лица

  • Товарищ Победоносиков - главный начальник по управлению согласованием (главначпупс)
  • Поля - его жена
  • Товарищ Оптимистенко - его секретарь
  • Исак Бельведонский - портретист, баталист, натуралист
  • Товарищ Моментальников - репортёр
  • Мистер Понт Кич - иностранец
  • Товарищ Ундертон - машинистка
  • Растратчик Ночкин
  • Товарищ Велосипедкин - лёгкий кавалерист
  • Товарищ Чудаков - изобретатель
  • Мадам Мезальянсова - сотрудница ВОКС
  • Товарищ Фоскин, товарищ Двойкин, товарищ Тройкин - рабочие
  • Просители
  • Преддомком
  • Режиссёр
  • Иван Иванович
  • Учрежденская толпа
  • Милиционер
  • Капельдинер
  • Фосфорическая женщина

Сюжет

Действие пьесы происходит в СССР в 1930 году.

Пьеса начинается со сцены, в которой товарищ Фоскин запаивает воздух паяльной лампой. Вокруг него обстановка конструкторского бюро: изобретатель Чудаков создаёт машину времени . Но всем заведует Победоносиков (закоренелый бюрократ), у которого Чудаков не может добиться приёма.

Затем начинается своеобразная вторая часть пьесы: появляется посланница из будущего (из 2030 года) - фосфорическая женщина, которая соглашается взять с собой в будущее всех желающих. Только предупреждает, что время само срежет балласт. Наступает кульминация пьесы - после напыщенных прощальных монологов все отрицательные персонажи (Победоносиков, Оптимистенко, Мезальянсова, Иван Иванович, Понт Кич, Бельведонский) остаются на сцене, «скинутые и раскиданные чертовым колесом времени».

Завершается пьеса вопросом Победоносикова (который остался один), обращённым к зрителю: «И она, и вы, и автор, - что вы этим хотели сказать, - что я и вроде не нужны для коммунизма?!».

Лозунги к спектаклю

Маяковский предпослал «Бане» лозунги, в которых имеются аллюзии на актуальные темы:

  • Фраза «Чтоб через МХАТ какой-нибудь граф не напустил на республику мистики» - намек на инсценировку «Воскресения» Л. Н. Толстого, поставленную в МХАТ в 1929 году;
  • Фраза «Нотами всех комедиантов пересмешил комик - папа римский» - намек на антисоветские выступления папы Пия XI (занимавшего папский престол в 1922-1939 годах) в начале 1930 года.

Лозунги были размещены на сцене (на щитках, закрывавших в первом и втором действии [первый акт спектакля] нижнюю часть конструкции) и на полотнищах в зрительном зале (на стенах партера и по фронтонам бельэтажа и балкона).

Работа над пьесой

Пьесу «Баня» Владимир Маяковский писал по заказу Вс. Мейерхольда для его ГосТиМа . 22 сентября 1929 года поэт впервые прочёл пьесу друзьям , но закончил работу лишь в середине октября.

Сценическая судьба

Опубликованная ещё до постановки, пьеса Маяковского вызвала острую полемику в прессе; один из идеологов РАППа , В. В. Ермилов , утверждал, что тема бюрократизма уже не актуальна, вот если бы Победоносиков олицетворял «правый уклон»… В ответ Маяковский в «Лозунгах к спектаклю „Баня“» написал «А еще бюрократам помогает перо критиков вроде Ермилова». Под давлением руководства РАПП лозунг был снят со сцены зрительного зала. В приписке к предсмертному письму Маяковский упомянул об этом: «Ермилову скажите, что жаль - снял лозунг, надо бы доругаться». В 1953 году Ермилов отказался от своей тогдашней позиции и признал, что не сумел «разобраться в положительном значении „Бани“».
Хотя пьеса была написана для ГосТиМа, первую постановку «Бани» осуществил Владимир Люце в Драматическом театре Государственного народного дома в Ленинграде ; премьера состоялась 30 января 1930 года . Лишь 16 марта 1930 года премьеру «Бани» сыграл Театр им. Мейерхольда. После успеха пьесы А. Безыменского «Выстрел», в течение года сыгранной 100 раз, премьера «Бани» более походила на провал. «Зрители, - писал В. Маяковский, впервые увидевший спектакль 10 апреля, - до смешного поделились - одни говорят: никогда так не скучали; другие: никогда так не веселились» . «До смешного» разделились и критики, находившие в спектакле прямо противоположные недостатки. Однако претензии касались прежде всего пьесы и в равной мере предъявлялись её ленинградским постановкам; главная же претензия формулировалась в нескольких словах: «где коммунисты, где рабочие?» Тем не менее опасения Ермилова не оправдались: в ГосТиМе спектакль получился даже слишком острым, за что и был снят с репертуара; мейерхольдовская «Баня» стала выдающимся событием в истории советского театра .
17 марта того же года «Баня» была представлена на сцене филиала Ленинградского Большого драматического театра . Но после запрета спектакля ГосТиМа пьеса на протяжении многих лет не ставилась в СССР, лишь в 50-х годах обрела новую сценическую жизнь. Начало ей положил радиоспектакль , поставленный Рубеном Симоновым 1951 году, - первая трансляяция состоялась 19 июля, в день рождения Маяковского. Победоносикова в этой постановке играл Игорь Ильинский , Чудакова - Алексей Грибов , Мезальянсову - Вера Марецкая . Событием театральной жизни стал спектакль, поставленный в 1953 году в Московском театре сатиры Н. Петровым , В. Плучеком и С. Юткевичем и не сходивший со сцены на протяжении нескольких десятилетий.
В 50-х годах «Баня» шла на сценах многих периферийных театров СССР и в странах социалистического содружества ; одну из первых постановок пьесы за рубежом осуществила ещё в 1948 году пражская театральная студия «Диск» .

Известные постановки

  • - Драматический театр Государственного народного, Ленинград. Постановка В. Люце ; художник Снопков, композитор Богданов-Березовский. Роли исполняли: Победоносиков - Б. Бабочкин , Поля - В. Кибардина , Фосфорическая женщина - Магарилл. Премьера состоялась 30 января .
  • - Театр им. Вс. Мейерхольда . Постановка Вс. Мейерхольда ; художник А. А. Дейнека ; сценическая конструкция С. Е. Вахтангова; композитор В. Шебалин . Роли исполняли: Победоносиков - М. Штраух , Оптимистенко - В. Зайчиков , Чудаков - Чикул, Фосфорическая женщина - З. Райх , Мезальянсова - Серебренникова, Моментальников - В. Плучек , Понт-Кич - Костомолоцкий, Поля - М. Суханова; Режиссёр - С. Мартинсон . Премьера состоялась 16 марта .
  • - Филиал Большого драматического театра . Постановка П. Вейсбрёма ; художник Криммер, композитор Волошинов. В роли Победоносикова - Балашов. Премьера состоялась 17 марта .
  • - Московский театр сатиры . Постановка Н. Петрова , В. Плучека и С. Юткевича . Художник С. Юткевич, композитор В. Мурадели . Роли исполняли: Победоносиков - Ячницкий, Оптимистенко - Лепко, Понт-Кич - Кара-Дмитриев, Мезальянсова - Слонова, Фосфорическая женщина - Н. Архипова , Велосипедкин - Б. Рунге . Премьера состоялась 5 декабря .
  • - «Фольксбюне», Берлин . Постановка Н. Петрова, художник Вейль, композитор Г. Эйслер .

Экранизации

  • Фамилия «главначпупса» - Победоносиков - аллюзия на Константина Победоносцева . Фамилия репортера - Моментальников - аллюзия на литературного критика Давида Тальникова . Фамилия художника - Бельведонский - возможно, аллюзия на Аполлона Бельведерского .
  • Сокращение «главначпупс» (главный начальник по управлению согласованием) Корней Чуковский использовал в главе «Канцелярит» (книга «Живой как жизнь») для характеристики сторонников канцелярского языка (например, «Почему милая и, несомненно, даровитая девушка, едва только вздумала заговорить по-научному, сочла необходимым превратиться в начпупса?» ) .
  • Язык иностранца, «британского англосакса» Понта Кича представляет собой русские слова, по звучанию похожие на английские. Как писала переводчица Рита Райт , помогавшая Маяковскому в подборе этих слов, поэт сказал: «Надо сразу придумать и английское слово и то русское, которое из него можно сделать, например, „из вери уэлл“ - по-русски будет „и зверь ревел“. Из английского „ду ю уант“ вышел „дуй Иван“; „пленти“ превратилось в „плюньте“, „джаст мин“ - в „жасмин“, „андестенд“ - в „Индостан“, „ай сэй иф“ - в „Асеев“. Некоторые слова („слип“, „ту-го“, „свелл“) так и вошли в текст в русской транскрипции (с лип, туго, свел), а характерные английские суффиксы „шен“ и „ли“ дали „изобретейшен“, „часейшен“ и „червонцли“».
  • В «Бане» имеются аллюзии на реальные события:
  • Упомянутые Иваном Ивановичем (сцена в театре) Федор Федорович («Я позвоню Федору Федоровичу, он, конечно, пойдет навстречу» ) и Николай Александрович («Я позвоню Николаю Александровичу» ) - намек на Фёдора Раскольникова , занимавшего в 1929 году посты сперва председателя Главреперткома, а затем председателя Главискусства, и наркома здравоохранения Николая Семашко .

Фраза "Время, вперед, вперед, время!" (Марш времени) из "Бани" была "подарена" во время встречи Маяковского с Валентином Катаевым в качестве заголовка к роману о первой пятилетке. В 1932г Катаев выпустил в свет роман-хронику "Время, вперед!", который позже получил экранизацию, а Г.Свиридов написал к этому фильму всемирно известную увертюру "Время, вперед!" К сожалению, Маяковский не дожил до выхода в свет романа "Время вперед" (он застрелился 14 апреля 1930г)

Напишите отзыв о статье "Баня (пьеса)"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Баня (пьеса)

Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.

5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.

8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.

Маяковский, Владимир

Баня. Клоп. Сборник

Баня

Драма в шести действиях с цирком и фейерверком

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Товарищ Победоносиков – главный начальник по управлению согласованием, главначпупс.

Поля – его жена.

Товарищ Оптимистенко – его секретарь.

Исак Бельведонский – портретист, баталист, натуралист.

Товарищ Моментальников – репортер.

Мистер Понт Кич – иностранец.

Товарищ Ундертон – машинистка.

Растратчик Ночкин.

Товарищ Велосипедкин – легкий кавалерист.

Товарищ Чудаков – изобретатель.

Мадам Мезальянсова – сотрудница ВОКС.

Товарищ Фоскин.

Товарищ Двойкин.

Товарищ Тройкин – рабочие.

Просители.

Преддомком.

Режиссер.

Иван Иванович.

Учрежденская толпа.

Милиционер.

Капельдинер.

Фосфорическая женщина.

I действие

Справа стол, слева стол. Свисающие отовсюду и раскиданные везде чертежи. Посредине товарищ Фоскин запаивает воздух паяльной лампой. Чудаков переходит от лампы к лампе, пересматривая чертеж.

Велосипедкин (вбегая). Что, всё еще в Каспийское море впадает подлая Волга?

Чудаков (размахивая чертежом). Да, но это теперь ненадолго. Часы закладывайте и продавайте.

Велосипедкин. Хорошо, что я их еще и не купил.

Чудаков. Не покупай! Не покупай ни в коем случае! Скоро эта тикающая плоская глупость станет смешней, чем лучина на Днепрострое, беспомощней, чем бык в Автодоре.

Велосипедкин. Унасекомили, значит, Швейцарию?

Чудаков. Да не щелкай ты языком на мелких сегодняшних политических счетах! Моя идея грандиознее. Волга человечьего времени, в которую нас, как бревна в сплав, бросало наше рождение, бросало барахтаться и плыть по течению, – эта Волга отныне подчиняется нам. Я заставлю время и стоять и мчать в любом направлении и с любой скоростью. Люди смогут вылазить из дней, как пассажиры из трамваев и автобусов. С моей машиной ты можешь остановить секунду счастья и наслаждаться месяц, пока не надоест. С моей машиной ты можешь взвихрить растянутые тягучие годы горя, втянуть голову в плечи, и над тобой, не задевая и не раня, сто раз в минуту будет проноситься снаряд солнца, приканчивая черные дни. Смотри, фейерверочные фантазии Уэльса, футуристический мозг Эйнштейна, звериные навыки спячки медведей и йогов – всё, всё спрессовано, сжато и слито в этой машине.

Велосипедкин. Почти ничего не понимаю и во всяком случае совсем ничего не вижу.

Чудаков. Да напяль же ты очки! Тебя слепят эти планки платины и хрусталя, этот блеск лучевых сплетений. Видишь? Видишь?..

Велосипедкин. Ну, вижу…

Чудаков. Смотри, ты призаметил эти две линейки, горизонтальную и вертикальную, с делениями, как на весах?

Велосипедкин. Ну, вижу…

Чудаков. Этими линейками ты отмеряешь куб необходимого пространства. Смотри, ты видишь этот колесный регулятор?

Велосипедкин. Ну, вижу…

Чудаков. Этим ключом ты изолируешь включенное пространство и отсекаешь от всех тяжестей все потоки земного притяжения и вот этими странноватыми рычажками включаешь скорость и направление времени.

Велосипедкин. Понимаю! Здо́рово! Необычайно!!! Это значит – собирается, например, всесоюзный съезд по вопросу об успокоении возбуждаемых вопросов, ну, и, конечно, предоставляется слово для приветствия от Государственной академии научных художеств государственному товарищу Когану, и как только он начал: «Товарищи, сквозь щупальцы мирового империализма красной нитью проходит волна…» – я его отгораживаю от президиума и запускаю время со скоростью полтораста минут в четверть часа. Он себе потеет, приветствует, приветствует и потеет часа полтора, а публика глядит: академик только рот разинул – и уже оглушительные аплодисменты. Все облегченно вздохнули, подняли с кресел свеженькие зады и айда работать. Так?

Чудаков. Фу, какая гадость! Чего ты мне какого-то Когана суешь? Я тебе объясняю это дело вселенской относительности, дело перевода определения времени из метафизической субстанции, из ноумена в реальность, подлежащему химическому и физическому воздействию.

Велосипедкин. А я что говорю? Я это и говорю: ты себе построй реальную станцию с полным химическим и физическим воздействием, а мы от нее проведем провода, ну, скажем, на все куриные инкубаторы, в пятнадцать минут будем взращивать полупудовую курицу, а потом ей под крылышко штепсель, выключим время – и сиди, курица, и жди, пока тебя не поджарили и не съели.

Чудаков. Какие инкубаторы, какие курицы?!! Я тебе…

Велосипедкин. Да, ладно, ладно, ты думай себе хоть про слонов, хоть про жирафов, если тебе про мелкую скотину и думать унизительно. А мы всё это к нашим сереньким цыплятам сами приспособим…

Чудаков. Ну, что за пошлятина! Я чувствую, что ты со своим практическим материализмом скоро из меня самого курицу сделаешь. Чуть я размахнусь и хочу лететь – ты из меня перья выщипываешь.

Велосипедкин. Ну, ладно, ладно, не горячись. А если я у тебя даже какое перо и выщипал, ты извини, я тебе его обратно вставлю. Летай, пари, фантазируй, мы твоему энтузиазму помощники, а не помеха. Ну, не злись, парнишка, запускай, закручивай свою машину. Чего помочь-то?

Чудаков. Внимание! Я только трону колесо, и время рванется и пустится сжимать и менять пространство, заключенное нами в клетку изоляторов. Сейчас я отбиваю хлеб у всех пророков, гадалок и предсказателей.

Велосипедкин. Постой, Чудаков, дай я стану сюда, может, я через пять минут выйду из комсомольца в этакие бородатые Марксы. Или нет, буду старым большевиком с трехсотлетним стажем. Я тебе тогда всё сразу проведу.

Чудаков (оттягивая, испуганно). Осторожно, сумасшедший! Если в идущих годах здесь проляжет стальная ферма подземной дороги, то, вмещаясь своим щуплым тельцем в занятое сталью пространство, ты моментально превратишься в зубной порошок. И, может быть, в грядущем вагоны сверзятся с рельс, а здесь небывалым времятрясением в тысячу баллов к чертовой бабушке разворотит весь подвал. Сейчас опасно пускаться туда, надо подождать идущих оттуда. Поворачиваю медленно-медленно – всего в минуту пять лет…

Фоскин. Постой, товарищ, обожди минуточку. Тебе всё равно крутить машину. Сделай одолжение, сунь в твою машину мою облигацию, – не зря я в нее вцепился и не продаю, – может, она через пять минут уже сто тысяч выиграет.

Велосипедкин. Догадался! Тогда туда весь Наркомфин с Брюхановым засунуть надо, а то же ж ты выиграешь, а они всё равно тебе не поверят – таблицу спросят.

Чудаков. Ну вот, я вам в будущее дверь пробиваю, а вы на рубли сползли… Фу, исторические материалисты!

Фоскин. Дура, я ж для тебя с выигрышем тороплюсь. У тебя на твой опыт есть деньги?

Чудаков. Да… Деньги есть?

Велосипедкин. Деньги?

Стук в дверь. Входят Иван Иванович, Понт Кич, Мезальянсова и Моментальников.

Мезальянсова (Чудакову). Ду ю спик инглиш? Ах, так шпрехен зи дейч? Парле ву франсе, наконец? Ну, я так и знала! Это утомительно очень. Я принуждена делать традюксион с нашего на рабоче-крестьянский. Мосье Иван Иванович, товарищ Иван Иванович! Вы, конечно, знаете Иван Ивановича?

Иван Иванович. Здравствуйте, здравствуйте, дорогой товарищ! Не стесняйтесь! Я показываю наши достижения, как любит говорить Алексей Максимыч. Я сам иногда… но, понимаете, эта нагрузка! Нам, рабочим и крестьянам, очень, очень нужен свой, красный Эдисон. Конечно, кризис нашего роста, маленькие недостатки механизма, лес рубят – щепки летят… Еще одно усилие – и это будет изжито. У вас есть телефон? Ах, у вас нет телефона! Ну, я скажу Николаю Ивановичу, он не откажет. Но если он откажет, можно пойти к самому Владимиру Панфилычу, он, конечно, пойдет навстречу. Ведь даже и Семен Семенович мне постоянно говорит: «Нужен, – говорит, – нам, рабочим и крестьянам, нужен красный, свой, советский Эдисон». Товарищ Моментальников, надо открыть широкую кампанию.

Моментальников

Эчеленца, прикажите!

Аппетит наш невелик.

Лишь зад-да-да-да-данье нам дадите, -

Всё исполним в тот же миг.

Мезальянсова. Мосье Моментальников, товарищ Моментальников! Сотрудник! Попутчик! Видит – советская власть идет, – присоединился. Видит – мы идем, – зашел. Увидит – они идут, – уйдет.

Моментальников . Совершенно, совершенно верно, – сотрудник! Сотрудник дореволюционной и пореволюционной прессы. Вот только революционная у меня, понимаете, как-то выпала. Здесь белые, там красные, тут зеленые, Крым, подполье… Пришлось торговать в лавочке. Не моя, – отца или даже, кажется, просто дяди. Сам я рабочий по убеждениям. Я всегда говорил, что лучше умереть под красным знаменем, чем под забором. Под этим лозунгом можно объединить большое количество интеллигенции моего толка. Эчеленца, прикажите, – а...

Пьеса повествует о попытках запустить машину времени. Действия разыгрываются в подвале в послереволюционные времена. Изобретатель и его помощники проводят опыт с путешествием в будущее, получают оттуда небольшое послание. Для дальнейших опытов им срочно необходимы финансы, которые они пытаются истребовать в управлении. Их просьба встречает отказ.

В начале 3 акта режиссёр выходит на сцену и начинает обсуждать с актёрами и зрителями успех и течение спектакля. Мол, вы просмотрели 2 акта и, понравилось ли вам? Оценивается уместность ролей. При этом актёры, естественно, вошли в образ и продолжают находясь в нём критиковать тексты. Автор противопоставляет советскому чиновничьему аппарату - изобретателя, чудака. А энтузиазм новой стране не нужен, в моде исторический материализм.

После действующие лица предлагают постановщику сделать красивую пьесу, с эльфами. Но встречают протест, ибо в этой пятилетке уже было слишком много эльфов. Вместо этого директор пьесы предлагает чиновнику, товарищу Победоносикову жонглировать бумагой, печатью и партмаксимумом. Тот пробует, ничего не роняет, а режиссёр его хвалит: мол, никакого упадочничества, так как ничего не падает.

А далее директор постановки вызвал всех желающих сыграть символичную оперетку про восстание рабочих масс, размахивающих воображаемым молотом социализма, над гнетущим их танцующим капитализмом.
Установка инженера даёт результат, и из 2030 года появляется фосфорическая женщина, вся светящаяся, с заданием отобрать из прошлого для музея коммунизма лучших представителей. Ищутся такие, кто может без труда переходить от конвейера к управлению, от рашпиля к арифмометру. Актёры спорят, кому отправляться в будущее, кому – нет.

Фосфорическая мадам из грядущего не понимает, как можно уволить стенографистку только оттого, что та ярко красит губы; для неё важно лишь, как кто работает.

Товарищ Победоносиков резюмирует, что именно «в его аппарате изобретён аппарат времени», поскольку в его аппарате свободного времени предостаточно. Ненужные для коммунизма действующие лица остаются на сцене, остальных уносит изобретение.

Читать краткое содержание Баня Маяковский

Годы СССР. Чудаков – это человек, фамилия которого уже обо все говорит. Он весьма необычный человек, хотя не нужно осудить только по фамилии. Он по профессии является изобретателем, который много выдумывает, и придумывает весьма необычные вещи.

Однажды примерно в 1930 году они придумал машину – очень странную. Ведь эта машина была чем-то вроде машины времени. Потому как она умела делать наши счастливые мгновения, которые чаще всего длятся несколько секунд или самое большее - минуту, намного дольше, чем они бывают на самом деле. Эти растянутые мгновения счастья – делают людей такими счастливыми. Ведь наверно у каждого человека были мгновения, когда ему хотелось бы продлить миг счастья, чтобы еще больше порадоваться. И именно Чудаков сотворил такую машину. И он наконец-то решил включить эту машину, чтобы уже осчастливить многих людей. И у него есть приятель, которого зовут Велосипедкин. Этот человек весьма практичен, и он не совсем понимает, зачем растягивать прекрасные мгновения счастья, если можно сделать вместо этого весьма нужные и бытовые дела. Например, кур разводить в инкубаторах быстрее, чем обычно, а также, сократить скучные доклады. Ведь машина еще умеет сокращать горе, которое часто так длиться долго.

Чудаков обижается на друга, но тут появляется англичанин, имя которого Понт Кич, и он интересуется самим изобретением Чудакова. Он начинает предлагать деньги, но Велосипедкин выпроваживает его за дверь, говоря, что деньги есть. Ведь он видел, как тот записывал в блокнот то, о чем рассказывал ему Чудаков. Ведь изобретатель простодушно рассказал об устройстве машины. И также, тихонько вытаскивает блокнот у него из кармана, где была записана весьма ценная информация. Оказывается, что их все же нет, после ухода иностранца. Но Велосипедкин обещает достать.

Вскоре, Чудаков получил возможность испытать свое изобретение.

Несколько сатирических пьес написал Владимир Маяковский. «Баня», краткое содержание которой мы рассмотрим, - одна из них. Как и многие произведения поэта, пьеса имеет социальную направленность. В ней высмеиваются самые острые пороки современного Маяковскому общества.

О пьесе

Создавал пьесу с 1928 по 1930 год Маяковский. «Баня» (краткое содержание представлено ниже) - сатирическое произведение, направленное на разоблачение такого уродливого явления, как карьеризм. Кроме того, автор не забывает и о других общественных пороках - бюрократизме, приспособленчестве, пустословии, «коммунистическом чванстве».

Отдал Маяковский дань и сокращениям, свойственным советской эпохе. Так, автор именует должность главного героя «главначпупс».

Маяковский, «Баня»: краткое содержание

Действие пьесы разворачивается в 1930 году, когда изобретатель по фамилии Чудаков создал машину времени. Теперь он собирается включить агрегат. Тут к нему заходит товарищ Велосипедкин, которому Чудаков рассказывает о важности своего изобретения. Самое же главное в машине - возможность остановить самый прекрасный момент в жизни и наслаждаться им сколько угодно, а несчастливое время сократить до нескольких секунд. Велосипедкин проникается важностью открытия и предлагает использовать агрегат для того, чтобы сокращать длинные доклады и убыстрять рост кур в инкубаторах. Слыша такие предложения, Чудаков начинает раздражаться: недопустима такая практичность к его прекрасному изобретению.

Понт Кич

Вводит и иностранцев в свою пьесу Маяковский («Баня»). Краткое содержание рассказывает о том, как изобретением Чудакова начинает интересоваться англичанин по имени Понт Кич. Он приходит к изобретателю, взяв с собой Мезальянсову, переводчицу. Чудаков рассказывает об устройстве своей машины. Понт Кич записывает что-то в свой блокнотик, а затем предлагает изобретателю финансовую помощь. В разговор вмешивается Велосипедкин и говорит, что деньги у них и так есть.

Велосипедкин провожает иностранного гостя и незаметно вытаскивает у того из кармана тот самый блокнот с пометками. Чудаков возмущенно и негодующе спрашивает Велосипедкина о том, зачем тот выгнал гостя и сказал, что у них достаточно средств. На это друг отвечает, что сейчас, конечно, денег нет, но он достанет их обязательно. Выясняется, что Велосипедкин решил, что англичанин - шпион, поэтому и выкрал записи.

Послание

Не упускает возможности описать бюрократические проволочки и другие явные недостатки советского общества Маяковский («Баня»). Анализ следующего эпизода пьесы может подтвердить эту мысль.

Чудаков включает агрегат, и тут же раздается взрыв. Появляется письмо, которое написано через 50 лет после этого события. В послании указано, что завтра прибудет посланник из будущего.

Велосипедкин и Чудаков идут к Победоносикову, который занимает должность главного начальника управления согласованием. Именно у него хочет получить денег Велосипедкин. Однако секретарь Оптимистенко не пропускает друзей к начальнику. У нее уже заготовлена резолюция - отказать. Оказывается, что все в учреждении решает только Оптимистенко.

Заботы Победоносикова

Серьезной критике в своем произведении подвергает и начальство всевозможных управлений Маяковский («Баня»). Анализ важных дел Победоносикова отлично характеризует не только самого героя, но и весь тип подобных руководителей.

Занят Победоносиков тем, что диктует безграмотную речь ко Дню открытия трамвайной линии. В ней герой именует Александром Семеновичем Пушкина, а Толстого называет «медведицей пера». На поправки машинистки Победоносиков отвечает угрозой ее увольнения.

Приходит к Победоносикову Бельведонский, художник. Он должен помочь подобрать мебель. Победоносиков останавливает свой выбор на стиле Луи XIV. Но просит выпрямить ножки, убрать позолоту и сделать много советских гербов.

Заканчивается их беседа тем, что Бельведонский начинает писать портрет начальника верхом на коне. Победоносиков позирует, не покидая своего письменного стола.

Ночкин и Поля

Очень много о казенных учреждениях рассказывает пьеса «Баня» (Маяковский). Бухгалтер Ночкин, работающий в том же учреждении, что и Победоносиков, притворяется, будто проиграл в карты казенные деньги. А на самом деле Ночкин отдал их все жене Победоносикова Поле. Женщина обещала отдать их на доработку машины Чудакова. Только благодаря усилиям Ночкина и Поли изобретение удается доработать.

Из-за пропажи денег между Ночкиным и Победоносиковым происходит ссора.

Наступает время отдыха. Победоносиков собирается взять с собой в качестве стенографистки Мезальянсову. Жена же останется дома. Поля понимает, почему муж не хочет брать ее с собой, и просит развода. Победоносиков отказывает ей.

Гостья

Произведение Маяковского «Баня» подходит к своей кульминации. Чудаков приносит на площадку в доме Победоносикова машину времени. Здесь агрегат искрится, взрывается, и на его месте появляется Фосфорическая женщина, делегатка из 2030 года. Прислал гостью Институт истории рождения коммунизма для того, чтобы отобрать и перебросить в коммунистическую эпоху лучших людей.

Женщина облетает всю страну и всем восхищается. Все могут отправиться с ней в будущее, ведь главное, чтобы у человека обнаружилась хотя бы одна из следующих черт: изобретательность, работоспособность, желание делиться и отдавать.

Победоносиков разговаривает с Фосфорической женщиной и говорит, что согласен отправиться в будущее только при одном условии: ему дадут должность, которая будет сравнима с нынешней. И вообще, кроме него, никто не достоин отправиться с ней. Чудаков вот пьет, а Велосипедкин, например, курит, жена его - мещанка. Гостья возражает, что зато они все работают.

Возвращение в будущее

Начинается подготовка к отправке в будущее. Победоносиков начинает возмущаться из-за того, что ему, как и всем остальным, придется стоять. Еще выясняется, что у них с Мезальянсовой слишком много вещей.

Потом Победоносиков начинает речь о том, как под его чутким руководством была изобретена эта чудесная машина. Но Чудаков заглушает его голос.

Машина начинает работать, раздается взрыв, и все исчезают. Остаются только Оптимистенко, Победоносиков, Мезальянсова, Бельведонский и Понт Кич.

Сатирические отличаются не только своей злободневностью, но и фантастичностью. Мотив путешествия во времени вообще стал одним из любимых для писателя. Он используется не только в этой пьесе, но и в знаменитой комедии «Клоп».

Понравилась статья? Поделитесь с друзьями!