ЭПОС ВОЙНЫ В РОМАНЕ М.А. ШОЛОХОВА «ОНИ СРАЖАЛИСЬ ЗА РОДИНУ»

Попытка создания панорамы войны в романе. История создания романа «Они сражались за Родину»

Во время войны, в 1943, 1944 годах, в газетах «Правда», «Красная звезда» начали печататься главы из романа М. Шолохова «Они сражались за Родину». Одна из вводных глав впервые опубликована в «Ленинградском альманахе», 1954, № 8; последующие главы - в «Правде» в 1943, 1944 и 1949 годах; собраны вместе в журнале «Москва», 1959, № 1, а также в «Роман-газете», 1959, № 1; дальнейшие публикации начальных глав романа - в «Правде» (12 - 15 марта 1969 г.), в библиотеке «Огонька» (1969, № 16, изд. «Правда»). Публикация произведения «Они сражались за Родину» началась в 1943 году. Эпический «замах» этого произведения дал основание американскому литературоведу Стенли Эдгару Хаймену предположить, что «самым сильным претендентом на новую «Войну и мир» является, по-видимому, Михаил Шолохов... Теоретические предпосылки у него имеются в большей степени, чем у кого-либо другого». Прежде всего, эта книга рождает мысль о достоверности изображения. «Они сражались за Родину» - уникальное писательское свидетельство об одном из самых драматических моментов во всей войне, если не сказать, всей истории народа и государства - о лете 1942 года - на Дону.

Шолохов рассказывает, что роман начал писать на фронте, «подчиняясь обстановке». Эта «подчиненность» обстоятельствам выразилась в том, что роман начинался боевыми картинами, война шла, герои воевали, мы мало или почти ничего не знали об их прошлом, о довоенной жизни. В 1965 году Шолохов говорил: «Роман я начал с середины. Сейчас у него уже есть туловище. Теперь я приживляю к туловищу голову и ноги. Это трудно» «Литературная газета», 1965, 17 апреля.. И действительно, главы, опубликованные в 1969 году, показывают, как трудно идет эта работа над романом, начатым «с середины».

Предвоенные главы рисуют разлад в семье агронома Николая Стрельцова: «Что-то непоправимо нарушалось в совместной жизни Ольги и Николая. Произошел как бы невидимый надлом в их отношениях, и постепенно они, эти отношения, приняли такие тяжкие, угнетающие формы, о которых супруги Стрельцовы еще полгода назад никак не могли бы даже и помыслить». Мучительно переживаемое отчуждение приводит к разрыву в самом конце войны. Уже здесь, в начальных главах, проявляется одно из свойств Шолохова-художника: видеть мир, героев в драматическом напряжении чувств и страстей. Повествование выходит из интимной сферы: на короткую побывку приезжает брат Николая Стрельцова. В его судьбе, в его жизни многое отразилось из судьбы генерала Лунина.

«Мою работу над романом «Они сражались за Родину» несколько подзадержало одно обстоятельство, - рассказывал Шолохов. - Я встретился в Ростове с генералом в отставке Лукиным. Это человек трагической судьбы. Он в бессознательном состоянии попал в плен к гитлеровцам и проявил мужество и стойкость, до конца остался патриотом своей великой Родины. К нему подсылали изменника Власова, который предал Родину и пытался перетащить его на свою сторону. Но из этого ничего не вышло. Лунин мне рассказал очень много интересного, и часть из этого я думаю использовать в своем романе» «Известия», 1965, 17 апреля..

В другой беседе, рассказывая о дне, в который он узнал о присуждении Нобелевской премии, Шолохов сообщил: «...с рассветом я хорошо потрудился над главою из первой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом для образа которого мне послужили жизнь и боевые дела генерала М.Ф.Лунина), вечером узнал о присуждении премии...» «Правда», 1965, 23 октября..

В романе Шолохова с первых страниц начинают во всю силу звучать три драматических лейтмотива: распад семьи Стрельцова, тяжкая судьба генерала Александра Михайловича Стрельцова, несправедливо репрессированного в 1937 году и освобожденного перед войной, надвигающаяся грозная трагедия войны. Общенародное, социально-общественное, интимное сопрягается в единой картине человеческих судеб.

Характерно, что в произведения Шолохова периода Отечественной войны и послевоенных лет входит новый для писателя жизненный материал. Если в «Тихом Доне» и в «Поднятой целине» Шолохов повествовал обычно о людях казачьего Дона, то теперь главными героями его произведений становятся: лейтенант Герасимов - заводской механик, уроженец Урала («Наука ненависти»), шахтер Лопахин из Донбасса, комбайнер Звягинцев с Кубани («Они сражались за Родину»), Андрей Соколов - шофер из Воронежа («Судьба человека») и т.д. Одним из: основных героев: романа «Они сражались за Родину» чуть ли не впервые в творчестве М. Шолохова становится также интеллигент - агроном Николай Стрельцов. Его брат, Александр Михайлович Стрельцов, - генерал, в годы революции «из офицерского корпуса царской армии пришел к большевикам».

Все это свидетельствует о значительном расширении писательских интересов и жизненных наблюдений Шолохова, бесспорно связанных с событиями войны Бирюков Ф.Г. Мужество: Военная проза и публицистика М.А. Шолохова // Наши современники, 1980, № 5..

Действие первых опубликованных глав романа «Они сражались за Родину» начиналось летом 1942 года, во время отступления наших войск к Дону (по свидетельству М. А. Шолохова, это примерно середина первой книги романа). Картины развернувшихся в донских степях сражений как бы предваряют гигантскую битву на Волге.

Опыт развития жанра романа в советской литературе со всей очевидностью свидетельствует о том, что только через изображение исторически значительных событий может быть достигнуто глубокое осмысление процессов народной жизни.

Не случайно в нашей литературе появляются своеобразные циклы, повествующие о городах-героях Ленинграде, Сталинграде, Севастополе, Одессе. Внимание писателей привлекали и будут привлекать волнующие узловые моменты, где полнее всего в драматизме и напряжении грандиозных сражений раскрывались лучшие черты и качества советских людей.

М.Шолохов, раскрывая замысел своего романа «Они сражались за Родину», говорил: «Меня интересует участь простых людей в минувшей войне. Солдат наш показал себя в дни Отечественной войны героем. О русском солдате, о его доблести, о его суворовских качествах известно миру. Но эта война показала нашего солдата в совершенно ином свете. Я и хочу раскрыть в романе новые качества советского воина, которые так возвысили его в эту войну...» И.Араличев. В гостях у Михаила Шолохова. - «Вымпел», 1947, № 23, с. 24.. В незаконченном романе «Они сражались за Родину» война осмысливалась М.Шолоховым не только как героический ратный подвиг народа, но и как величайшее испытание всех нравственных качеств советского человека. Впечатляющее раскрытие глубины и чистоты патриотического чувства народа сочеталось в них с проникновенным лиризмом в изображении судеб отдельных людей в годину общенародных бед и испытаний.

М.Шолохов в своих произведениях об Отечественной войне остается верен единой демократической линии своего творчества: в центре их простые люди, рядовые великой войны, труженики - шахтер Петр Лопахин, комбайнер Иван Звягинцев, агроном МТС Николай Стрельцов, шофер Андрей Соколов...

Солдаты в романе М. Шолохова не только сражаются. Они напряженно размышляют над судьбой государства, говорят о целях войны, думают о боевом товариществе, вспоминают мирное прошлое, свои семьи, детей, любимых... Трагическое напряжение боя вдруг сменяют комические сцены и эпизоды. Эта глубина, эта полнота жизни - весьма примечательное качество романа М.Шолохова. Она позволяет писателю постигнуть истинную меру жизнестойкости народа, открыть истоки героического.

В словах безвестной старухи из донского хутора, обращенных к Лопахину: «Меня, соколик ты мой, все касается», - прозвучал чрезвычайно важный для понимания общей мысли романа мотив всеобщей ответственности, связи отдельной человеческой жизни с судьбой народа и государства.

Лопахин с прямым вызовом, с «непривычной» для него серьезностью скажет своему напарнику Копытовскому перед боем за переправу: «Упереться здесь я должен, пока остальные не переправятся. Видал, сколько техники к переправе ночью шло? То-то и оно. Не могу я это добро немцам оставить, хозяйская совесть мне не позволяет».

Достаточно сопоставить героев романа «Они сражались за Родину» хотя бы с казаками и солдатами из «Тихого Дона» в окопах и землянках той, первой мировой войны, с их чувствами, настроениями, чтобы увидеть разительный контраст духовного облика, понять сущность тех исторических перемен, которые оказали столь преобразующее влияние на характер русского человека.

Мысль о коренных переменах в сознании и положении народа за годы советской власти определяет художественную структуру повествования М.Шолохова, эстетические принципы познания и изображения человека Бирюков Ф.Г. О подвиге народном: Жизнь и творчество М.А.Шолохова - М.: Просвещение, 1989. - С 47..

В «хозяйской совести» Лопахина с открытой публицистичностью было выражено писателем государственное самосознание советских людей, чувство человека, осознающего себя хозяином страны.

Роман насыщается монологами-высказываниями, развернутыми размышлениями Лопахина, Звягинцева, Стрельцова, диалогами, то комически сниженными (Лопахин - Звягинцев, Лопахин - Копытовский), то поднятыми до драматизма (Стрельцов - Лопахин, Некрасов - Лопахин и т.п.), речами (обращение старшины Поприщенко к солдатам у могилы лейтенанта Голощекова, командира дивизии полковника Марченко - к остаткам разбитого полка, стоявшим в строю с развернутым боевым знаменем).

В самых различных обстоятельствах звучит в них чувство «хозяйской совести», патриотизма, ненависти к врагу. Интимность и задушевность сочетаются в них с публицистической обнаженностью мысли. М. Шолохов с убеждающей естественностью переходит от интимного переживания к «общим» мыслям о враге, о целях войны...

Звягинцев на краю поля сорвал уцелевший от пожара пшеничный колос.

Колос увиден глазами хлебороба, глазами человека, хорошо знающего цену каждому колоску, каждому зерну. Для Звягинцева зерно - источник вечно возрождающейся жизни; весной проклюнется росток, зазеленеет, потянется к солнцу. Поэтому колос для него нечто живое.

«Звягинцев понюхал колос, невнятно прошептал: «Милый ты мой, до чего же ты прокоптился! Дымом-то от тебя воняет, как от цыгана... Вот что с тобой проклятый немец, окостенелая его душа, сделал».

Сгоревший на огромном степном массиве спелый хлеб потрясает Звягинцева, пробуждает чувство горькой утраты. Скорбь, сожаление с естественной неизбежностью перерастают в размышления о войне, о безжалостном «ко всему живому» враге:

Старшина Поприщенко после пронизанного личным чувством обращения к солдатам: «Товарищи бойцы, сынки мои, солдаты! Мы хороним нашего лейтенанта, последнего офицера, какой остался в полку...», после рассказа о лейтенанте Голощекове, о семье его, оставшейся на Украине, после короткого молчания «уже другим, чудесно окрепшим и исполненным большой внутренней силы голосом сказал:

Глядите, сыны, какой великий туман кругом! Видите! Вот таким же туманом черное горе висит над народом, какой там, на Украине нашей и в других местах, под немцем остался! Это горе люди и ночью спят - не заспят, и днем через это горе белого света не видят... А мы об этом должны помнить всегда: и сейчас, когда товарища похороняем, и потом, когда, может быть, гармошка где-нибудь на привале будет возле нас играть. И мы всегда помним! Мы на восток шли, а глаза наши глядели на запад. Давайте туда и будем глядеть до тех пор, пока последний немец от наших рук не ляжет на нашей земле!..» Шолохов М.А. Они сражались за Родину - М.: Современник, 1976. Такое внутреннее, оправданное характером героев, сюжетной ситуацией соединение личного, страдательного с «общей» мыслью оказывает заметное влияние на стилевое содержание опубликованных глав из романа «Они сражались за Родину». Не всегда достигается Шолоховым столь впечатляющее единство, казалось бы, эмоционально разнородных элементов. Временами, особенно в некоторых высказываниях Лопахина, слишком явно проступает назидательность, «общее» утрачивает индивидуальность переживаний, превращается в риторичность.

Новое в духовном складе шолоховских героев выступает в самых различных проявлениях. То звучит оно в публицистически насыщенных высказываниях Лопахина, чувствуется в глубоко скрытых размышлениях и переживаниях Николая Стрельцова, то проглянет в добродушно-юмористических рассказах Ивана Звягинцева. Кубанский казак, комбайнер, он с трогательной любовью говорит о машинах. Дела МТС, где он работал перед войной, интересуют его не меньше, чем семейные новости. Чуть ли не в каждом письме к жене он просит ее писать: «Как дела идут в МТС, и кто из друзей остался, и как работает новый директор».

Пристальное внимание к тому новому, что по-разному проявилось в людях самых несхожих индивидуальностей, судеб, условий жизни, помогает писателю сильно и глубоко выразить главную мысль романа - о неодолимости новых общественных начал, проникших в самые глубины народной жизни. Вера в неизбежное торжество народа над коварным врагом согревает самые драматические страницы произведения, повествующего о тяжелых боях, кровавых потерях.

Повествование развивается как бы в двух планах: сцены, рисующие быт войны, перемежаются мужественными и героическими картинами сражений.

Отчетливо определяются и различные эмоционально-стилевые потоки в произведении - возвышенно-героический и комически-бытовой. Сцены, рисующие быт войны, чаще всего окрашены юмором: или Звягинцев начнет свой рассказ о неудачах, постигших его в семейной жизни, или вступит в разговор балагур и шутник Лопахин, или, наконец, сами герои окажутся в смешном положении. Именно из этих сцен мы больше всего узнаем о прошлой мирной жизни персонажей романа, о тех дружеских отношениях, которые соединили их на войне.

Возвращаясь к истории создания романа, Шолохов говорил: «Годы были мрачные. Книга тогда сопутствовала командиру и солдату. И знаете, что читали? Жюля Верна... Веселую литературу читали. На войне ведь довольно мало веселого... Поэтому и главы о сорок втором годе, о самом тяжелом годе войны, были оснащены смешным. Копытовский там у меня...Лопахин» П. Гавриленко. С Шолоховым на охоте, М., 1978. с.126..

Значительное место в романе занимают батальные картины.

Описания сражений пронизаны чувством восхищения перед обыкновенными советскими людьми, совершающими подвиг. Шолохов стремится раскрыть героизм многих как характерную черту Советской Армии. Умирающий ефрейтор Кочетыгов нашел в себе силы метнуть из разрушенного окопа бутылку с горючей жидкостью и поджечь немецкий танк. Подвиг совершил не только Лопахин, подбивший немецкий самолет и несколько вражеских танков. Подвигом было мужественное упорство и хладнокровие Звягинцева.

Капитан Сумсков из последних оставшихся у него сил пополз вслед за своими перешедшими в контратаку бойцами, вслед за красным знаменем полка, развернутым в бою... «Иногда капитан ложился на левое плечо, а потом опять полз. Ни кровинки не было в его известково-белом лице, но он все же двигался вперед и, запрокидывая голову, кричал ребячески-тонким, срывающимся голосом: «Орелики! Родные мои, вперед!.. Дайте им жизни!» И эта страстная жажда победы, придавшая силы умирающему человеку, волнует высокой красотой героического. Таких людей, как Сумсков, Кочетыгов, Лопахин, Звягинцев, Стрельцов, можно убить, но нельзя победить.

Шолохов в своем творчестве исходит из важнейшего для эстетики социалистического реализма понимания природы человека как человека-борца, победителя над силами отживающего мира империалистической агрессии и угнетения человека. В романе «Они сражались за Родину» даже в описаниях сражений возвышенное, героическое часто соседствует с комическим. Смелое сочетание драматического с будничным, высокой патетики, страстного лиризма с комическим является одним из характерных свойств Шолохова-художника.

Дело здесь не только в том, что Шолохов после страшного напряжения комическими эпизодами как бы дает возможность отдохнуть читателю. Такое сочетание, казалось бы, разнородных элементов помогает писателю полнее раскрыть характер своих героев, простых, обыкновенных людей, переживших и минуты страха и сомнения и способных совершить подвиг Русская литература XX века. Большой учебный справочник / Е.М. Болдырева, Н.Ю. Буровцева, Т.Г. Кучина и др.- М., 2001.- С. 52-97..

Будничное и героическое объединяется в едином чувстве прекрасного. Это умение передать героическое через обыкновенное характеризует не только М. Шолохова. По этому пути создания характера шел и А. Твардовский в своей поэме «Василий Теркин». В романе М. Шолохова действуют не только солдаты, командиры - люди переднего края. В катастрофически быстро меняющихся обстоятельствах грандиозных сражений, отступления недавний мирный тыл становился передним краем. В поле зрения автора постоянно попадают те, на которых часто неожиданно обрушивались все невзгоды войны: старики, женщины...

Контрастные композиционные чередования мирной, хотя уже и потревоженной, трудовой жизни, короткой солдатской передышки и внезапно вспыхивающих жестоких боев с участием десятков танков, самолетов, минометов и артиллерии позволяют писателю создать единый, целостный облик воюющего народа. Патетика героического пронизывает не только батальные картины, она звучит и во многих «мирных» сценах. Рассказу о бое за высоту, в котором горстка бойцов без связи, без артиллерии, танков не только задержала гитлеровцев, но и опрокинула их штыковым ударом, о бесконечно волнующем подвиге капитана Сумскова предшествует глава, повествующая о короткой «мирной» передышке... «Небольшая, сердитая на вид старуха в поношенной синей юбке и грязной кофтенке», к которой обратился за ведром и солью жаждущий отведать вареных раков Лопахин, обнаруживает поразительное величие материнского чувства. Старуха не только горько и безжалостно отчитала Лопахина за отступление армии, за оставляемые врагу на поругание города, станицы, села... И сдержанная печаль и оскорбленная гордость сквозят в ее словах, обращенных к Лопахину: «У меня три сына и зять на фронте, а четвертого, младшего сынка, убили в Севастополе-городе, понял? Сторонний ты, чужой человек, потому я с тобой по-мирному и разговариваю, а заявись сейчас сыны - я бы их и на баз не пустила. Благословила бы палкой через лоб да сказала своим материнским словом: «Взялись воевать - так воюйте, окаянные, как следует, не таскайте за собой супротивника через всю державу, не срамите перед людьми свою старуху мать!»

Одна из особенностей таланта М. Шолохова, его гуманизма и проявляется в этой способности за обыденным, будничным открыть сияние высокого и прекрасного. Первоначальное, «зрительное» впечатление заметно меняется, неизмеримо обогащается. В «материнском слове» - воплощение чаяний, надежд, горьких раздумий миллионов матерей. Образ старухи из донского хутора, не теряя своей конкретности, обретает волнующую полноту обобщения. В эту минуту он как бы воплощает в себе гордый и скорбный облик Солдатской Матери, матери-Родины, обращающейся с горьким словом к своим воюющим сыновьям. М. Шолохов вновь вернет нас к особенным обстоятельствам данной минуты. Он расскажет о размышлениях раздосадованного и пристыженного Лопахина: «Черт меня дернул сюда зайти! Поговорил как меду напился...», о том, как старуха вынесла ему ведро и соль...

Но мгновенное волнующее превращение конкретного в обобщенно-собирательный образ вновь будет поддержано с большой художественной экспрессией. «...Небольшая старушка, усталая, согнутая трудом и годами, прошла мимо с такой суровой величавостью, что Лопахину показалось, будто она и ростом чуть ли не вдвое выше его и что глянула она на него как бы сверху вниз, презрительно и сожалеюще...»

Характер образных средств, избираемых Шолоховым, свидетельствует о том, как органически может сочетаться в современной прозе, казалось бы, романтический «прием» с реалистической конкретностью. В романе «Они сражались за Родину», в рассказе «Судьба человека» реализм Шолохова, не теряя своей щедрой яркости, бытовой характерности, одухотворенного психологизма, органически впитывает в себя публицистическую заостренность, символическую значимость образа, романтическую неожиданность обобщения. Открытие новых изобразительных средств, связанное у Шолохова с настойчивым стремлением выделить крупно, ярко героическое в обыкновенном, будничном, осмыслить его как ведущее начало в характерах советских людей, расширяет самые возможности реализма, придает ему некоторые новые, особенные черты Михайлов О.Н. Страницы русского реализма // Заметки о русской литературе XX века.- М., 1982. с. 123-124. Свою специфическую окраску психологическим моментам в «Они сражались за Родину» придает и то обстоятельство, что солдатское мироощущение постоянно сталкивается с коллективной психологией жителей колхозных хуторов и станиц, через которые пролег путь отступающего полка. Перед читателями открывается возможность увидеть психологический процесс в некоей протяженности: нравы хуторян - это ведь вчерашнее тех, кто ушел в огонь из таких же вот хат, от полей, где все еще продолжают косить хлеба, доить коров, чинить телеги и ковать коней...

В романе невольное пересечение двух потоков народной психологии дает возможность отчетливей разглядеть их единую сердцевину. Единую, хотя солдатам и приходится выслушивать от колхозников вещи далеко не комплиментарного характера. Помним, как было в сцене с суровой старухой, а вот признание другой колхозницы: «...Ведь мы, бабы, думаем, что вы опрометью бежите, не хотите нас отстаивать от врага, ну сообща и порешили про себя так: какие от Дона бегут в тыл - ни куска хлеба, ни кружки молока не давать им, пущай с голоду подыхают, проклятые бегунцы! А какие к Дону идут, на защиту нашу, - кормить всем, что ни спросят... Да мы все отдадим, лишь бы вы немца сюда не допустили! И то сказать, до каких же пор будете отступать? Пора бы уж и упереться...»

Очень существенно, что к психологическому на войне у Шолохова подход конкретно-исторический: мысль, чувство, эмоция - они тоже по-своему подвластны закономерностям художественного историзма. Мало сказать, что часто социальный сдвиг, обострив в человеке каждый нерв, становится самим содержанием внутренней жизни личности, - историзм психологического и в том, что в такую пору непосредственная душевная жизнь вступает в поистине контактную близость с событиями истории. И тогда самое чувство начинает выглядеть как достоверная реалия общественного движения из вчера в завтра. Когда переживания Лопахина или Звягинцева слитно несут в себе эмоции недавнего прошлого - хлеборобского ли, шахтерского - с сегодняшним фронтовым, когда их чувства каждый миг обращены к завтрашнему - не только как удается форсировать Дон, но и как будем шагать по поверженной Неметчине, - здесь психологизм являет поистине фаустовскую власть над временем: и прошлое, и нынешнее, и будущее - все сошлось воедино в душе человеческой! И в психологизме проглядывают коренные закономерности историзма: видна широкая причинность переживаний, их органичная связь с движущимся временем. Чувство как бы проецирует в себе ту историческую концепцию, которую утверждает художник.

Говоря об идейно-художественной концепции романа «Они сражались за Родину», Шолохов подчеркнул свой особый интерес к исторической диалектике народной жизни: «О русском солдате, о его доблести, о его суворовских качествах известно миру. Но эта война показала нашего солдата в совершенно ином свете. И я хочу раскрыть в романе новые качества советского воина, которые так возвысили его в эту войну». С подлинно художнической деликатностью Шолохов прослеживает и дает читателю понять всю сложность связи чувства с событиями огромного исторического масштаба. У него высокий подтекст неизменно смягчен шуткой, органично вырастает из поступка и происшествия, из солдатской пикировки в минуту выдавшегося затишья.

От кого другого, как не от Шолохова, узнали мы в свое время о тех жизненных дорогах, которые привели героев «Они сражались за Родину» в этот походный строй, в это сражение. Ведь старшина Поприщенко свободно мог быть однополчанином Михаила Кошевого в гражданскую, а станичный хлебороб Звягинцев пройти все те житейские превращения, что и Кондрат Майданников. Годы, пролегшие между 1919-м и 1941-м, годы «Тихого Дона» и «Поднятой целины», как раз и были годами их духовного становления.

Общенародная война, по слову Белинского, способна пробуждать, вызывать наружу «все внутренние силы» людей, сражающихся за правое дело. Такая война не только составляет собой целую эпоху в истории народа, но и влияет «на всю его последующую жизнь». Это очень важная деталь - «на всю последующую жизнь» - позволяет отчетливей понять, почему в сознании шолоховских героев само это страшное сражение с фашизмом есть, в конечном счете, не что иное, как одно из звеньев преобразования мира, продолжение единого исторического деяния Бирюков Ф.Г. Художественные открытия Михаила Шолохова. - М., 1980. С. 68-71. Психологическая типизация - это отнюдь не просто свойственное многим переживание. Подлинно типическим для героев «Они сражались за Родину» становится то чувство, что несет в себе нечто существенное от народного восприятия этих трудных дней. Это чувство, в котором отзывается напряжение психологии целой нации, острота самого исторического конфликта. Не удивительно, что именно такие переживания, духовные искания, такая психологическая встряска и вызывает особенно активное читательское сопереживание. Что именно с ним, этим «типическим чувством», важная идея обретает свою психологическую пластичность.

Чрезвычайно сложный предмет - взаимодействие частного и типического в мире душевных чувств. Типизируя, Шолохов остается исключительно верным субъективному, индивидуальному в своих героях. Можно сказать, что здесь верность еще и своей гуманистической концепции, и романному жанру, в любых случаях стремящемуся выделить индивидуальность в потоке событий, и своей шолоховской «доктрине войны», которая всегда видит фронт «через душу солдатскую»... А есть причина еще более всеобъемлющая: внимание к индивидуальности - это сама суть образа жизни, который на том и стоит, чтобы в человеке неизменно выявлялось глубинное личностное начало - даже на войне! Всегда, в любой ситуации помочь человеку до конца проявить свою субъективную активность, возвысить внутренний мир человека до активной жизненной позиции - во имя Победы! Обладая воистину орлиным видением высоких горизонтов национального самосознания, писатель умеет показать народную жизнь как процесс, найти в поведении своих героев то главное, что есть направляющая всего поступательного хода истории.

О романе “Они сражались за Родину” сам Шолохов сказал так: “В нем мне хочется показать наших людей, наш народ, источники его героизма… Я считаю, что мой долг, долг русского писателя - это идти по горячим следам своего народа в его гигантской борьбе против иноземного владычества и создать произведение искусства такого же исторического значения, как и сама борьба”.

Над первыми главами романа автор работал в Западном Казахстане , во время приездов с фронта к семье, находившейся там в эвакуации в 1942-1943 годах. Текст романа воссоздает один из самых трагических моментов Великой Отечественной войны - отступление советских войск на Дону летом 1942 года . Михаил Шолохов одним из первых русских писателей открыто писал о трудностях, ошибках, хаосе во фронтовой дислокации, об отсутствии «сильной руки», способной навести порядок. Не хлебом и солью встречают отступающие части жители казачьей станицы, а бросают в лицо измученным солдатам гневные и несправедливые слова. ()

Попытка создания панорамы войны в романе. История создания романа «Они сражались за Родину»

Во время войны, в 1943, 1944 годах, в газетах «Правда», «Красная звезда» начали ᴨȇчататься главы из романа М. Шолохова «Они сражались за Родину». Одна из вводных глав вᴨȇрвые опубликована в «Ленинградском альманахе», 1954, № 8; последующие главы — в «Правде» в 1943, 1944 и 1949 годах; собраны вместе в журнале «Москва», 1959, № 1, а также в «Роман-газете», 1959, № 1; дальнейшие публикации начальных глав романа — в «Правде» (12 — 15 марта 1969 г.), в библиотеке «Огонька» (1969, № 16, изд. «Правда»). Публикация произведения «Они сражались за Родину» началась в 1943 году. Эпический «замах» этого произведения дал основание американскому литературоведу Стенли Эдгару Хаймену предположить, что «самым сильным претендентом на новую «Войну и мир» является, по-видимому, Михаил Шолохов… Теоретические предпосылки у него имеются в большей стеᴨȇни, чем у кого-либо другого». Прежде всего, эта книга рождает мысль о достоверности изображения. «Они сражались за Родину» — уникальное писательское свидетельство об одном из самых драматических моментов во всей войне, если не сказать, всей истории народа и государства — о лете 1942 года — на Дону.

Шолохов рассказывает, что роман начал писать на фронте, «подчиняясь обстановке». Эта «подчиненность» обстоятельствам выразилась в том, что роман начинался боевыми картинами, война шла, герои воевали, мы мало или почти ничего не знали об их прошлом, о довоенной жизни. В 1965 году Шолохов говорил: «Роман я начал с середины. Сейчас у него уже есть туловище. Теᴨȇрь я приживляю к туловищу голову и ноги. Это трудно» «Литературная газета», 1965, 17 апреля.. И действительно, главы, опубликованные в 1969 году, показывают, как трудно идет эта работа над романом, начатым «с середины».

Предвоенные главы рисуют разлад в семье агронома Николая Стрельцова: «Что-то непоправимо нарушалось в совместной жизни Ольги и Николая.

Произошел как бы невидимый надлом в их отношениях, и постеᴨȇнно они, эти отношения, приняли такие тяжкие, угнетающие формы, о котоҏыҳ супруги Стрельцовы еще полгода назад никак не могли бы даже и помыслить». Мучительно ᴨȇреживаемое отчуждение приводит к разрыву в самом конце войны. Уже здесь, в начальных главах, проявляется одно из свойств Шолохова-художника: видеть мир, героев в драматическом напряжении чувств и страстей. Повествование выходит из интимной сферы: на короткую побывку приезжает брат Николая Стрельцова. В его судьбе, в его жизни многое отразилось из судьбы генерала Лунина.

«Мою работу над романом «Они сражались за Родину» несколько подзадержало одно обстоятельство, — рассказывал Шолохов. — Я встретился в Ростове с генералом в отставке Лукиным. Это человек трагической судьбы. Он в бессознательном состоянии попал в плен к гитлеровцам и проявил мужество и стойкость, до конца остался патриотом своей великой Родины. К нему подсылали изменника Власова, который предал Родину и пытался ᴨȇретащить его на свою сторону. Но из этого ничего не вышло. Лунин мне рассказал очень много интересного, и часть из этого я думаю использовать в своем романе» «Известия», 1965, 17 апреля..

В другой беседе, рассказывая о дне, в который он узнал о присуждении Нобелевской премии, Шолохов сообщил: «…с рассветом я хорошо потрудился над главою из ᴨȇрвой книги романа, главой, которая мне чертовски трудно давалась (приезд к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом для образа которого мне послужили жизнь и боевые дела генерала М.Ф.Лунина), вечером узнал о присуждении премии…» «Правда», 1965, 23 октября..

В романе Шолохова с ᴨȇрвых страниц начинают во всю силу звучать три драматических лейтмотива: распад семьи Стрельцова, тяжкая судьба генерала Александра Михайловича Стрельцова, несправедливо репрессированного в 1937 году и освобожденного ᴨȇред войной, надвигающаяся грозная трагедия войны. Общенародное, социально-общественное, интимное сопрягается в единой картине человеческих судеб.

Характерно, что в произведения Шолохова ᴨȇриода Отечественной войны и послевоенных лет входит новый для писателя жизненный материал. Если в «Тихом Доне» и в «Поднятой целине» Шолохов повествовал обычно о людях казачьего Дона, то теᴨȇрь главными героями его произведений становятся: лейтенант Герасимов — заводской механик, уроженец Урала («Наука ненависти»), шахтер Лопахин из Донбасса, комбайнер Звягинцев с Кубани («Они сражались за Родину»), Андрей Соколов — шофер из Воронежа («Судьба человека») и т.д. Одним из: основных героев: романа «Они сражались за Родину» чуть ли не вᴨȇрвые в творчестве М. Шолохова становится также интеллигент — агроном Николай Стрельцов. Его брат, Александр Михайлович Стрельцов, — генерал, в годы революции «из офицерского корпуса царской армии пришел к большевикам».

Все это свидетельствует о значительном расширении писательских интересов и жизненных наблюдений Шолохова, бесспорно связанных с событиями войны Бирюков Ф.Г. Мужество: Военная проза и публицистика М.А. Шолохова // Наши современники, 1980, № 5..

Действие ᴨȇрвых опубликованных глав романа «Они сражались за Родину» начиналось летом 1942 года, во время отступления наших войск к Дону (по свидетельству М. А. Шолохова, это примерно середина ᴨȇрвой книги романа). Картины развернувшихся в донских степях сражений как бы предваряют гигантскую битву на Волге.

Опыт развития жанра романа в советской литературе со всей вполне понятностью свидетельствует о том, что только через изображение исторически значительных событий может быть достигнуто глубокое осмысление процессов народной жизни.

Не случайно в нашей литературе появляются своеобразные циклы, повествующие о городах-героях Ленинграде, Сталинграде, Севастополе, Одессе. Внимание писателей привлекали и будут привлекать волнующие узловые моменты, где полнее всего в драматизме и напряжении грандиозных сражений раскрывались лучшие черты и качества советских людей.

М.Шолохов, раскрывая замысел своего романа «Они сражались за Родину», говорил: «Меня интересует участь простых людей в минувшей войне. Солдат наш показал себя в дни Отечественной войны героем. О русском солдате, о его доблести, о его суворовских качествах известно миру. Но эта война показала нашего солдата в совершенно ином свете. Я и хочу раскрыть в романе новые качества советского воина, которые так возвысили его в эту войну…» И.Араличев. В гостях у Михаила Шолохова. — «Вымᴨȇл», 1947, № 23, с. 24.. В незаконченном романе «Они сражались за Родину» война осмысливалась М.Шолоховым не только как героический ратный подвиг народа, но и как величайшее испытание всех нравственных качеств советского человека. Вᴨȇчатляющее раскрытие глубины и чистоты патриотического чувства народа сочеталось в них с проникновенным лиризмом в изображении судеб отдельных людей в годину общенародных бед и испытаний.

М.Шолохов в своих произведениях об Отечественной войне остается верен единой демократической линии своего творчества: в центре их простые люди, рядовые великой войны, труженики — шахтер Петр Лопахин, комбайнер Иван Звягинцев, агроном МТС Николай Стрельцов, шофер Андрей Соколов…

Солдаты в романе М. Шолохова не только сражаются. Они напряженно размышляют над судьбой государства, говорят о целях войны, думают о боевом товариществе, вспоминают мирное прошлое, свои семьи, детей, любимых… Трагическое напряжение боя вдруг сменяют комические сцены и эпизоды. Эта глубина, эта полнота жизни — весьма примечательное качество романа М.Шолохова. Она позволяет писателю постигнуть истинную меру жизнестойкости народа, открыть истоки героического.

В словах безвестной старухи из донского хутора, обращенных к Лопахину: «Меня, соколик ты мой, все касается», — прозвучал чрезвычайно важный для понимания общей мысли романа мотив всеобщей ответственности, связи отдельной человеческой жизни с судьбой народа и государства.

Лопахин с прямым вызовом, с «непривычной» для него серьезностью скажет своему напарнику Копытовскому ᴨȇред боем за ᴨȇреправу: «Уᴨȇреться здесь я должен, пока остальные не ᴨȇреправятся. Видал, сколько техники к ᴨȇреправе ночью шло? То-то и оно. Не могу я это добро немцам оставить, хозяйская совесть мне не позволяет».

Достаточно сопоставить героев романа «Они сражались за Родину» хотя бы с казаками и солдатами из «Тихого Дона» в окопах и землянках той, ᴨȇрвой мировой войны, с их чувствами, настроениями, чтобы увидеть разительный контраст духовного облика, понять сущность тех исторических ᴨȇремен, которые оказали столь преобразующее влияние на характер русского человека.

Мысль о коренных ᴨȇременах в сознании и положении народа за годы советской власти определяет художественную структуру повествования М.Шолохова, эстетические принципы познания и изображения человека Бирюков Ф.Г. О подвиге народном: Жизнь и творчество М.А.Шолохова — М.: Просвещение, 1989. — С 47..

В «хозяйской совести» Лопахина с открытой публицистичностью было выражено писателем государственное самосознание советских людей, чувство человека, осознающего себя хозяином страны.

Роман насыщается монологами-высказываниями, развернутыми размышлениями Лопахина, Звягинцева, Стрельцова, диалогами, то комически сниженными (Лопахин — Звягинцев, Лопахин — Копытовский), то поднятыми до драматизма (Стрельцов — Лопахин, Некрасов — Лопахин и т.п.), речами (обращение старшины Поприщенко к солдатам у могилы лейтенанта Голощекова, командира дивизии полковника Марченко — к остаткам разбитого полка, стоявшим в строю с развернутым боевым знаменем).

В самых различных обстоятельствах звучит в них чувство «хозяйской совести», патриотизма, ненависти к врагу. Интимность и задушевность сочетаются в них с публицистической обнаженностью мысли. М. Шолохов с убеждающей естественностью ᴨȇреходит от интимного ᴨȇреживания к «общим» мыслям о враге, о целях войны…

Звягинцев на краю поля сорвал уцелевший от пожара пшеничный колос.

Колос увиден глазами хлебороба, глазами человека, хорошо знающего цену каждому колоску, каждому зерну. Для Звягинцева зерно — источник вечно возрождающейся жизни; весной проклюнется росток, зазеленеет, потянется к солнцу. В связи с этим колос для него нечто живое.

«Звягинцев понюхал колос, невнятно прошептал: «Милый ты мой, до чего же ты прокоптился! Дымом-то от тебя воняет, как от цыгана… Вот что с тобой проклятый немец, окостенелая его душа, сделал».

Сгоревший на огромном степном массиве сᴨȇлый хлеб потрясает Звягинцева, пробуждает чувство горькой утраты. Скорбь, сожаление с естественной неизбежностью ᴨȇрерастают в размышления о войне, о безжалостном «ко всему живому» враге:

Старшина Поприщенко после пронизанного личным чувством обращения к солдатам: «Товарищи бойцы, сынки мои, солдаты! Мы хороним нашего лейтенанта, последнего офицера, какой остался в полку…», после рассказа о лейтенанте Голощекове, о семье его, оставшейся на Украине, после короткого молчания «уже другим, чудесно окрепшим и исполненным большой внутренней силы голосом сказал:

— Глядите, сыны, какой великий туман кругом! Видите! Вот таким же туманом черное горе висит над народом, какой там, на Украине нашей и в других местах, под немцем остался! Это горе люди и ночью спят — не заспят, и днем через это горе белого света не видят… А мы об этом должны помнить всегда: и сейчас, когда товарища похороняем, и потом, когда, может быть, гармошка где-нибудь на привале будет возле нас играть. И мы всегда помним! Мы на восток шли, а глаза наши глядели на запад. Давайте туда и будем глядеть до тех пор, пока заключительный немец от наших рук не ляжет на нашей земле!..» Шолохов М.А. Они сражались за Родину — М.: Современник, 1976. Такое внутреннее, оправданное характером героев, сюжетной ситуацией соединение личного, страдательного с «общей» мыслью оказывает заметное влияние на стилевое содержание опубликованных глав из романа «Они сражались за Родину». Не всегда достигается Шолоховым столь вᴨȇчатляющее единство, казалось бы, эмоционально разнородных элементов. Временами, особенно в некотоҏыҳ высказываниях Лопахина, слишком явно проступает назидательность, «общее» утрачивает индивидуальность ᴨȇреживаний, превращается в риторичность.

Новое в духовном складе шолоховских героев выступает в самых различных проявлениях. То звучит оно в публицистически насыщенных высказываниях Лопахина, чувствуется в глубоко скрытых размышлениях и ᴨȇреживаниях Николая Стрельцова, то проглянет в добродушно-юмористических рассказах Ивана Звягинцева. Кубанский казак, комбайнер, он с трогательной любовью говорит о машинах. Дела МТС, где он работал ᴨȇред войной, интересуют его не меньше, чем семейные новости. Чуть ли не в каждом письме к жене он просит ее писать: «Как дела идут в МТС, и кто из друзей остался, и как работает новый директор».

Пристальное внимание к тому новому, что по-разному проявилось в людях самых несхожих индивидуальностей, судеб, условий жизни, помогает писателю сильно и глубоко выразить главную мысль романа — о неодолимости новых общественных начал, проникших в самые глубины народной жизни. Вера в неизбежное торжество народа над коварным врагом согревает самые драматические страницы произведения, повествующего о тяжелых боях, кровавых потерях.

Повествование развивается как бы в двух планах: сцены, рисующие быт войны, ᴨȇремежаются мужественными и героическими картинами сражений.

Отчетливо определяются и различные эмоционально-стилевые потоки в произведении — возвышенно-героический и комически-бытовой. Сцены, рисующие быт войны, чаще всего окрашены юмором: или Звягинцев начнет свой рассказ о неудачах, постигших его в семейной жизни, или вступит в разговор балагур и шутник Лопахин, или, наконец, сами герои окажутся в смешном положении. Именно из этих сцен мы больше всего узнаем о прошлой мирной жизни ᴨȇрсонажей романа, о тех дружеских отношениях, которые соединили их на войне.

Возвращаясь к истории создания романа, Шолохов говорил: «Годы были мрачные. Книга тогда сопутствовала командиру и солдату. И знаете, что читали? Жюля Верна… Веселую литературу читали. На войне ведь довольно мало веселого… В связи с этим и главы о сорок втором годе, о самом тяжелом годе войны, были оснащены смешным. Копытовский там у меня…Лопахин» П. Гавриленко. С Шолоховым на охоте, М., 1978. с.126..

Значительное место в романе занимают батальные картины.

Описания сражений пронизаны чувством восхищения ᴨȇред обыкновенными советскими людьми, совершающими подвиг. Шолохов стремится раскрыть героизм многих как характерную черту Советской Армии. Умирающий ефрейтор Кочетыгов нашел в себе силы метнуть из разрушенного окопа бутылку с горючей жидкостью и поджечь немецкий танк. Подвиг совершил не только Лопахин, подбивший немецкий самолет и несколько вражеских танков. Подвигом было мужественное упорство и хладнокровие Звягинцева.

Капитан Сумсков из последних оставшихся у него сил пополз вслед за своими ᴨȇрешедшими в контратаку бойцами, вслед за красным знаменем полка, развернутым в бою… «Иногда капитан ложился на левое плечо, а потом опять полз. Ни кровинки не было в его известково-белом лице, но он все же двигался вᴨȇред и, запрокидывая голову, кричал ребячески-тонким, срывающимся голосом: «Орелики! Родные мои, вᴨȇред!.. Дайте им жизни!» И эта страстная жажда победы, придавшая силы умирающему человеку, волнует высокой красотой героического. Таких людей, как Сумсков, Кочетыгов, Лопахин, Звягинцев, Стрельцов, можно убить, но нельзя победить.

Шолохов в своем творчестве исходит из важнейшего для эстетики социалистического реализма понимания природы человека как человека-борца, победителя над силами отживающего мира имᴨȇриалистической агрессии и угнетения человека. В романе «Они сражались за Родину» даже в описаниях сражений возвышенное, героическое часто соседствует с комическим. Смелое сочетание драматического с будничным, высокой патетики, страстного лиризма с комическим является одним из характерных свойств Шолохова-художника.

Дело здесь не только в том, что Шолохов после страшного напряжения комическими эпизодами как бы дает возможность отдохнуть читателю. Такое сочетание, казалось бы, разнородных элементов помогает писателю полнее раскрыть характер своих героев, простых, обыкновенных людей, ᴨȇреживших и минуты страха и сомнения и способных совершить подвиг Русская литература XX века. Большой учебный справочник / Е.М. Болдырева, Н.Ю. Буровцева, Т.Г. Кучина и др.- М., 2001.- С. 52-97..

Будничное и героическое объединяется в едином чувстве прекрасного. Это умение ᴨȇредать героическое через обыкновенное характеризует не только М. Шолохова. По этому пути создания характера шел и А. Твардовский в своей поэме «Василий Теркин». В романе М. Шолохова действуют не только солдаты, командиры — люди ᴨȇреднего края.

В катастрофически быстро меняющихся обстоятельствах грандиозных сражений, отступления недавний мирный тыл становился ᴨȇредним краем. В поле зрения автора постоянно попадают те, на котоҏыҳ часто неожиданно обрушивались все невзгоды войны: старики, женщины…

Контрастные композиционные чередования мирной, хотя уже и потревоженной, трудовой жизни, короткой солдатской ᴨȇредышки и внезапно вспыхивающих жестоких боев с участием десятков танков, самолетов, минометов и артиллерии позволяют писателю создать единый, целостный облик воюющего народа. Патетика героического пронизывает не только батальные картины, она звучит и во многих «мирных» сценах. Рассказу о бое за высоту, в котором горстка бойцов без связи, без артиллерии, танков не только задержала гитлеровцев, но и опрокинула их штыковым ударом, о бесконечно волнующем подвиге капитана Сумскова предшествует глава, повествующая о короткой «мирной» ᴨȇредышке… «Небольшая, сердитая на вид старуха в поношенной синей юбке и грязной кофтенке», к которой обратился за ведром и солью жаждущий отведать вареных раков Лопахин, обнаруживает поразительное величие материнского чувства. Старуха не только горько и безжалостно отчитала Лопахина за отступление армии, за оставляемые врагу на поругание города, станицы, села… И сдержанная ᴨȇчаль и оскорбленная гордость сквозят в ее словах, обращенных к Лопахину: «У меня три сына и зять на фронте, а четвертого, младшего сынка, убили в Севастополе-городе, понял? Сторонний ты, чужой человек, потому я с тобой по-мирному и разговариваю, а заявись сейчас сыны — я бы их и на баз не пустила. Благословила бы палкой через лоб да сказала своим материнским словом: «Взялись воевать — так воюйте, окаянные, как следует, не таскайте за собой супротивника через всю державу, не срамите ᴨȇред людьми свою старуху мать!»

Одна из особенностей таланта М. Шолохова, его гуманизма и проявляется в этой способности за обыденным, будничным открыть сияние высокого и прекрасного. Первоначальное, «зрительное» вᴨȇчатление заметно меняется, неизмеримо обогащается. В «материнском слове» — воплощение чаяний, надежд, горьких раздумий миллионов матерей. Образ старухи из донского хутора, не теряя своей конкретности, обретает волнующую полноту обобщения. В эту минуту он как бы воплощает в себе гордый и скорбный облик Солдатской Матери, матери-Родины, обращающейся с горьким словом к своим воюющим сыновьям. М. Шолохов вновь вернет нас к особенным обстоятельствам данной минуты. Он расскажет о размышлениях раздосадованного и пристыженного Лопахина: «Черт меня дернул сюда зайти! Поговорил как меду напился…», о том, как старуха вынесла ему ведро и соль…

Но мгновенное волнующее превращение конкретного в обобщенно-собирательный образ вновь будет поддержано с большой художественной экспрессией. «…Небольшая старушка, усталая, согнутая трудом и годами, прошла мимо с такой суровой величавостью, что Лопахину показалось, будто она и ростом чуть ли не вдвое выше его и что глянула она на него как бы сверху вниз, презрительно и сожалеюще…»

Характер образных средств, избираемых Шолоховым, свидетельствует о том, как органически может сочетаться в современной прозе, казалось бы, романтический «прием» с реалистической конкретностью. В романе «Они сражались за Родину», в рассказе «Судьба человека» реализм Шолохова, не теряя своей щедрой яркости, бытовой характерности, одухотворенного психологизма, органически впитывает в себя публицистическую заостренность, символическую значимость образа, романтическую неожиданность обобщения. Открытие новых изобразительных средств, связанное у Шолохова с настойчивым стремлением выделить крупно, ярко героическое в обыкновенном, будничном, осмыслить его как ведущее начало в характерах советских людей, расширяет самые возможности реализма, придает ему некоторые новые, особенные черты Михайлов О.Н. Страницы русского реализма // Заметки о русской литературе XX века.- М., 1982. с. 123-124. Свою сᴨȇцифическую окраску психологическим моментам в «Они сражались за Родину» придает и то обстоятельство, что солдатское мироощущение постоянно сталкивается с коллективной психологией жителей колхозных хуторов и станиц, через которые пролег путь отступающего полка. Перед читателями открывается возможность увидеть психологический процесс в некоей протяженности: нравы хуторян — это ведь вчерашнее тех, кто ушел в огонь из таких же вот хат, от полей, где все еще продолжают косить хлеба, доить коров, чинить телеги и ковать коней…

В романе невольное ᴨȇресечение двух потоков народной психологии дает возможность отчетливей разглядеть их единую сердцевину. Единую, хотя солдатам и приходится выслушивать от колхозников вещи далеко не комплиментарного характера. Помним, как было в сцене с суровой старухой, а вот признание другой колхозницы: «…Ведь мы, бабы, думаем, что вы опрометью бежите, не хотите нас отстаивать от врага, ну сообща и порешили про себя так: какие от Дона бегут в тыл — ни куска хлеба, ни кружки молока не давать им, пущай с голоду подыхают, проклятые бегунцы! А какие к Дону идут, на защиту нашу, — кормить всем, что ни спросят… Да мы все отдадим, лишь бы вы немца сюда не допустили! И то сказать, до каких же пор будете отступать? Пора бы уж и уᴨȇреться…»

Очень существенно, что к психологическому на войне у Шолохова подход конкретно-исторический: мысль, чувство, эмоция — они тоже по-своему подвластны закономерностям художественного историзма. Мало сказать, что часто социальный сдвиг, обострив в человеке каждый нерв, становится самим содержанием внутренней жизни личности, — историзм психологического и в том, что в такую пору непосредственная душевная жизнь вступает в поистине контактную близость с событиями истории. И тогда самое чувство начинает выглядеть как достоверная реалия общественного движения из вчера в завтра. Когда ᴨȇреживания Лопахина или Звягинцева слитно несут в себе эмоции недавнего прошлого — хлеборобского ли, шахтерского — с сегодняшним фронтовым, когда их чувства каждый миг обращены к завтрашнему — не только как удается форсировать Дон, но и как будем шагать по поверженной Неметчине, — здесь психологизм являет поистине фаустовскую власть над временем: и прошлое, и нынешнее, и будущее — все сошлось воедино в душе человеческой! И в психологизме проглядывают коренные закономерности историзма: видна широкая причинность ᴨȇреживаний, их органичная связь с движущимся временем. Чувство как бы проецирует в себе ту историческую концепцию, которую утверждает художник.

Говоря об идейно-художественной концепции романа «Они сражались за Родину», Шолохов подчеркнул свой особый интерес к исторической диалектике народной жизни: «О русском солдате, о его доблести, о его суворовских качествах известно миру. Но эта война показала нашего солдата в совершенно ином свете. И я хочу раскрыть в романе новые качества советского воина, которые так возвысили его в эту войну». С подлинно художнической деликатностью Шолохов прослеживает и дает читателю понять всю сложность связи чувства с событиями огромного исторического масштаба. У него высокий подтекст неизменно смягчен шуткой, органично вырастает из поступка и происшествия, из солдатской пикировки в минуту выдавшегося затишья.

От кого другого, как не от Шолохова, узнали мы в свое время о тех жизненных дорогах, которые привели героев «Они сражались за Родину» в этот походный строй, в это сражение. Ведь старшина Поприщенко свободно мог быть однополчанином Михаила Кошевого в гражданскую, а станичный хлебороб Звягинцев пройти все те житейские превращения, что и Кондрат Майданников. Годы, пролегшие между 1919-м и 1941-м, годы «Тихого Дона» и «Поднятой целины», как раз и были годами их духовного становления.

Общенародная война, по слову Белинского, способна пробуждать, вызывать наружу «все внутренние силы» людей, сражающихся за правое дело. Такая война не только составляет собой целую эпоху в истории народа, но и влияет «на всю его последующую жизнь». Это очень важная деталь — «на всю последующую жизнь» — позволяет отчетливей понять, почему в сознании шолоховских героев само это страшное сражение с фашизмом есть, в конечном счете, не что иное, как одно из звеньев преобразования мира, продолжение единого исторического деяния Бирюков Ф.Г. Художественные открытия Михаила Шолохова. — М., 1980. С. 68-71. Психологическая типизация — это отнюдь не просто свойственное многим ᴨȇреживание. Подлинно типическим для героев «Они сражались за Родину» становится то чувство, что несет в себе нечто существенное от народного восприятия этих трудных дней. Это чувство, в котором отзывается напряжение психологии целой нации, острота самого исторического конфликта. Не удивительно, что именно такие ᴨȇреживания, духовные искания, такая психологическая встряска и вызывает особенно активное читательское соᴨȇреживание. Что именно с ним, этим «типическим чувством», важная идея обретает свою психологическую пластичность.

Чрезвычайно сложный предмет — взаимодействие частного и типического в мире душевных чувств. Типизируя, Шолохов остается исключительно верным субъективному, индивидуальному в своих героях. Можно сказать, что здесь верность еще и своей гумаʜᴎϲтической концепции, и романному жанру, в любых случаях стремящемуся выделить индивидуальность в потоке событий, и своей шолоховской «доктрине войны», которая всегда видит фронт «через душу солдатскую»… А есть причина еще более всеобъемлющая: внимание к индивидуальности — это сама суть образа жизни, который на том и стоит, чтобы в человеке неизменно выявлялось глубинное личностное начало — даже на войне! Всегда, в любой ситуации помочь человеку до конца проявить свою субъективную активность, возвысить внутренний мир человека до активной жизненной позиции — во имя Победы! Обладая воистину орлиным видением высоких горизонтов национального самосознания, писатель умеет показать народную жизнь как процесс, найти в поведении своих героев то главное, что есть направляющая всего поступательного хода истории. ()

«Земля» – аккуратно набрал Алексей в окошке поисковика. Нажал на клавишу Enter, и Google выдал сто восемь миллионов вариантов. Нет, неправильно. Так он и до скончания века не найдет подходящий вариант. Не умел он работать в Интернете. Коллеги посоветовали набрать в Гугле или Яндексе то, что нужно и… Как говорится, ищущий да обрящет. Леша не знал, где так говорится, но эти слова как нельзя лучше характеризовали его действия. У него появился миллион (рублей, разумеется), и он знал, куда его деть. На квартиру не хватало. Комната в двухэтажном здании с сортиром на улице в каком-нибудь Мухосранске ему не нужна. Он хотел свой дом, на который, что вполне естественно, ему тоже не хватало. Поэтому он решил купить землю, заложить ее в банк и выстроить на эти деньги дом. Просто, как дважды два.

Он посмотрел только три варианта. Уже на третьем сайте он нашел то, что искал.

Участок находился в жилой деревне. Магазины, детский сад и школа. Что еще надо? Правда, немного дальше, чем он рассчитывал. Участок находился в Тульской области, в сорока километрах от Тулы, в непосредственной близости от Донского и Новомосковска. То есть о работе можно было не беспокоиться. А он не беспокоился. Пока.

Двенадцать цветных фотографий показывали участок во всей красе. Жена Алексея, когда он показал ей эти снимки, пришла в ужас. Было что-то жуткое в этом участке, что-то заставляющее замирать, а затем быстрее биться сердце. Именно поэтому Леше он и понравился. Да что там понравился, он был влюблен в него.

Снимки были сделаны почему-то зимой, чем нагоняли еще большую жуть. Круглый колодец, будто декорация для фильма «Звонок», притаился под когтистой лапой безликого куста. Серое здание – не то гараж, не то хозпостройка – тянулось вдоль завалившегося забора. И, наконец, то, что привлекло внимание Алексея больше всего: руины сгоревшего дома располагались на тринадцатом (?) снимке. Он хорошо помнил, что когда вошел на страницу этого объявления, фотографий было двенадцать. Шесть сверху и шесть снизу. Одна под другой. Алеша вышел из объявления и снова вернулся. Двенадцать. Начал пролистывать фотографии в увеличенном виде. Первая, вторая… Фотографии шли по порядку – ни одной не пропущено. Двенадцатая, тринадцатая. Чертовщина какая-то.

«Да что я привязался к этим фотографиям?! Может, так задумано, чтобы привлечь покупателя».

Алексей полистал еще раз снимки и остановился на руинах сгоревшего дома. Он не мог объяснить даже сам себе, что его привлекло в этом остове когда-то дышавшего жизнью дома. Он был просто влюблен в эти развалины, и тут же пришло решение. Во что бы это ему ни стало, Алексей купит этот участок.

* * *

Алексей договорился с менеджером встретиться в десять утра. Леша приехал на место в девять. Подошел к ржавым воротам и дернул за ручку. Дверь скрипнула и открылась. Он решил посмотреть участок без красочного расхваливания менеджера. Обойти, а потом уже послушать излияния заинтересованного в продаже человека.

Асфальтированная дорожка была испещрена трещинами, под ногами лежали прошлогодние листья вперемежку с грязью. Здесь было все, как и на фотографиях с сайта. Все так же мертво, будто он никуда и не выезжал, а остался у себя в квартире и рассматривал фото. Если угодно, в 3D. Но Лешу это не отталкивало, наоборот, притягивало так, что он готов был согласиться на любую цену. Он купит этот участок за любые деньги, только лишь для того чтобы вдохнуть жизни в этот клочок земли.

В метрах пяти от ворот расположился покосившийся короб не то гаража, не то остатка старого дома. Насколько мог судить Страхов, еще там, в теплой московской квартире, он понял, что когда-то на участке было два дома. Необязательно одновременно, но были точно. Он подошел к зданию три на пять. Алеша осмотрел стены – штукатурка кое-где осыпалась, и в проплешины хорошо просматривалась обрешетка, прибитая к бревнам. У правого угла он заметил неровный срез от бензопилы. Да, вердикт окончательный: у этого строения точно было продолжение. И его снесли для того, чтобы построить новое здание.

Страхов быстро сориентировался и пошел туда, где, как он помнил по снимкам с сайта, располагался фундамент бывшего дома. Леша подошел к кустарникам с пожелтевшей листвой, раздвинул ветки – листья полетели к ногам. Квадрат девять на девять (так, по крайней мере, говорилось на сайте) был прямо перед ним. Леша залез на него и осмотрел все (он уже думал, что свои) владения. И только теперь, с метровой высоты, Страхов заметил колодец.

Он прошелся по основанию будущего (его будущего) дома, спрыгнул на подмерзший гравий и не спеша пошел к круглому колодцу, сделанному из камня. Ему нравились подобные вещи. Часы с кукушкой, резные ставни, колодцы. Да, черт возьми! Будь его воля, он бы и коромысло повесил в московской квартире. Подойдя к краю колодца, Леша остановился. Впервые с того момента, как он оказался на участке, Страхову стало не по себе. До этого он с легкостью заглянул в маленький угольный сарайчик, затем в сарай побольше да и через мутные стекла окон остатка постройки что-то пытался разглядеть, а здесь словно почувствовал какую-то угрозу.

Леша взялся (надо признать, он заставил себя взяться) за ручку крышки и начал медленно поднимать.

– Вы, я гляжу, уже осмотрелись здесь?

Страхов дернулся и с шумным выдохом опустил крышку назад.

* * *

Перед ним стоял высокий парень в пальто и шарфом вокруг шеи а-ля Остап Бендер. Он все время перекладывал небольшую сумочку из рук под мышку и наоборот.

– Егор Спицын, – парень протянул Алексею руку, облаченную в черную перчатку. – Менеджер по продажам. Мы с вами созванивались.

– Да, да, – Леша пожал руку менеджера и едва сдержался, чтобы не закричать: «Покупаю! Покупаю!»

– Ну, тогда пройдемте в до… – Менеджер хохотнул. – В то, что осталось от дома.

Спицын открыл навесной замок, и они вошли в темное помещение. Леша заглянул в комнату, потом посмотрел на окно с улицы. Вот поэтому-то он и не смог хоть что-нибудь разглядеть через стекло. В комнате не было окна. Его кто-то заложил изнутри.

– Что? – Менеджер удивленно поднял брови.

– Что с ним?

– Его нет внутри.

Егор проделал то же самое, что и Леша минуту назад. Потом посмотрел на Страхова и пожал плечами.

– Мало ли. Может, старый хозяин решил, что ему света многовато.

«Или он прятался от кого-нибудь», – подумал Леша и прошел вслед за продавцом.

Егор вдавил две кнопки электрических пробок, расположенных над счетчиком сразу за дверью. Леша, надо признаться, не сразу понял, что эти штуковины из разряда коммутационной аппаратуры. Теперь подобные приборы можно увидеть разве что на развале.

Спицын по-свойски, будто бывал здесь на дню по несколько раз, включил свет, сел за стол и достал из сумки ноутбук. И только когда открыл его, предложил Леше присесть.

– Итак, Алексей Петрович. Вы уже видели богатство, которое стоит всего… – Егор клацнул по клавиатуре, заглянул в монитор и произнес: – Всего триста тысяч рублей.

Страхов чуть не упал со стула от восторга. Он мог ожидать чего угодно, любой цифры вместо указанной на сайте, завышенной вдвое, втрое. Он был готов на любую большую цену. Но чтоб вот так? Да, эти продавцы недвижимости могут удивить. Снизить цену в три раза, это же… А что, если?..

– Простите? Вы сказали, триста?

Егор еще раз пробежал пальцами по клавишам, повернул ноутбук к Страхову и, улыбнувшись, произнес:

– Вот видите? Нет никакой ошибки.

Действительно, теперь под фотографиями участка красовалась цифра, равная только что озвученной менеджером. Триста тысяч рублей.

«Куда ж я смотрел? Ну, тем лучше…»

– До сегодняшнего дня цена была действительно несколько выше, – будто прочитав мысли Алексея, произнес Спицын. – Но вчера, буквально после вашего звонка мне, было решено ее снизить.

Еще лучше. Страхов не был продавцом и как-то не тяготел к коммерции, но даже он понимал, что, если товар долго лежит и его никто не берет, нужно снижать цену. Так? Именно. Но только не в этом случае. Им звонит человек, готовый посмотреть участок, а возможно (в данном случае даже очень возможно), и купить. Нужно просто выслушать, чего ждет от них потенциальный покупатель, а потом уже снижать цену. Только потом, и никак иначе. Здесь что-то не так.

– Почему такой разрыв?

– Я вас не понимаю, – сказал Егор и начал собирать ноутбук.

Алексей испугался, что сейчас этот менеджер по продажам оскорбится и поднимет цену. К черту цену! Алексей знал, что его не напугает никакая цена. В пределах разумного, естественно. Он может просто собрать со стола свое барахло, закрыть кухню-сарай и уехать по своим менеджерским делам.

«Ну что ты кочевряжишься? Бери, пока дают».

– Нет, нет. Ничего. Где нужно расписаться?

* * *

– Ну, Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить, – прошептал Егор и надавил на педаль газа.

Откуда он взял эту фразу? Черт его знает. Откуда бы ни взял, она как нельзя лучше характеризовала завершение сделки. Этой долбаной сделки. Год назад, когда он по глупости купил этот участок за пятьдесят тысяч рублей, Егор был счастлив. Еще бы! Он мог на нем заработать не меньше миллиона. Мог. И так он думал месяца три, пока… Он с ужасом вспомнил кошмары, мучавшие его вот уже больше полугода.

Егор включил радио, чтобы отвлечься. Его порадовала пойманная им станция. «Ретро-FM» была его любимой. И только здесь, на этом восьмидесятикилометровом отрезке М4 от поворота на Тулу и до питомника «Корни», он мог насладиться песнями прошлых лет. Песнями, которые были созданы еще задолго до его рождения.

Сам Егор был деревенским. Поэтому-то он и не мог терпеть себе подобных. Он ненавидел грязь, запах навоза и шум, производимый домашней скотиной. Егор бежал от этого. Ему даже было наплевать на то, что его отец – спившийся маразматик, а мать инвалид первой группы. Нет, он помогал им, но только материально. Хотя как можно помочь алкашу? Да и черт с ними. Пусть пьют, быстрее сдохнут. Егор даже не был уверен, что поедет хоронить их. Спицын знал одно: что родительский дом он продаст как минимум за полмиллиона рублей.

Он стеснялся своего происхождения, и не только из-за родительского пристрастия к алкоголю. Егор придумал байку. Родился в Москве, в десятилетнем возрасте переехал в Калугу. Там же отучился в колледже экономики и менеджмента и приехал работать на малую Родину. Во загнул. А поди проверь. В общем-то от брехни о столичном рождении проку было мало, более того, проку от этого не было никакого, но Спицын чувствовал себя лучше, увереннее. Скажи он всем правду, что до поступления в калужский колледж он месил навоз в деревеньке в тридцать дворов, а по выходным ездил на дискотеки в Думиничи – поселок чуть больше его Палик, – для человека стороннего ничего бы не изменилось. Ну, работает человек менеджером по продажам, какая разница, где он родился? Но Спицын так не считал. Случись так, что он проболтается, его тут же покинет уверенность в себе – и все, кранты. Он не сможет продавать халупы по завышенным ценам, он не сможет продавать их вообще больше ни по каким ценам.

Он уже видел московские высотки. Если честно, Егор до сих пор не знал – Москва это или Видное, но ему было приятно думать, что он уже доехал. Не больше пяти километров до МКАД, поворот направо, шестнадцать по Кольцевой на восток – и он дома. Дома, черт возьми! У себя дома! Где нет этих назойливых родителей, вечно жалующихся на здоровье. Где нет всего этого деревенского дерьма.

Егор на секунду отвлекся на то, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Его обогнал китайский подъемный кран с поднятой стрелой.

– Вот придурок, – улыбнулся Спицын.

Его улыбка слетела с губ, как только стрела крана врезалась в надземный пешеходный переход. Плиты разошлись, и, качнувшись, одна из них поехала вниз. Егор слишком поздно понял, что он будет похоронен вместе с нерадивым водителем этой китайской херни. Перед тем как умереть, менеджер по продажам в зеркале заднего вида увидел того, кто снился ему каждую ночь последние полгода.

– Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить, – прошептал мертвец и позволил Егору насладиться последней секундой жизни.

* * *

Алексей долго не хотел уходить с участка. Его тянуло к колодцу. Как маленького ребенка, разламывающего игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Страхова внутренности колодца пугали и манили к себе одновременно. Потом все-таки, мысленно надавав себе по рукам, Леша вышел за калитку и еще раз взглянул на СВОЙ участок. Он был счастлив. Остались некоторые формальности, о которых уже через месяц Алексей забудет. Он теперь был ЕГО.

Страхов сел в машину. Завел двигатель, и автомобиль медленно покатил по направлению к городу. Его мысли были сплошь о фундаменте, колодце и замурованном окне кухни-гаража, когда заметил человека на обочине, махнувшего ему рукой. Леша притормозил и съехал в сторону. Он посмотрел в зеркало – на обочине никого не было. Могло и показаться. Он слишком много думал о немногочисленных постройках на собственном участке (а точнее, необоснованно ввел их в ранг таинственности), что могло и не такое привидеться.

– Ну, привет.

Леша дернулся и вдавил кнопку сигнала.

– А я думал, ты не из пугливых, – сказал незнакомец, склонившись к пассажирскому окну.

– Это отчего же? – спросил Алексей, едва переведя дыхание.

Вместо ответа мужчина выпрямился, открыл дверцу и плюхнулся в кресло. Страхова, надо признать, слегка покоробили обычаи аборигенов, но он (кстати, он не в первый раз ловил себя на этой мысли) находил во всем свои плюсы, особенно здесь. В общем, ему здесь нравилось все и даже немного больше.

– Покупаешь участок без воды и газа, – произнес мужчина так, будто это все объясняло. – Кстати, малый, у тебя сигаретки нету? А то я свои в куртке оставил.

Алексей показал на пачку, лежащую у рычага коробки передач. И сообразив, что его «гость» наверняка и зажигалку оставил в куртке, вдавил прикуриватель.

– А что, такая проблема с водой? – спросил Леша и подал разогретый прикуриватель новому знакомому.

– Да нет. – Мужчина затянулся. – Вон там, – он показал куда-то через дорогу, – проходит труба. Центральный водопровод.

– Ну вот. А вы говорите…

– А, малый, ты не знаешь, что все не так просто. Дорогу-то тебе никто не даст ломать. – Мужчина прищурился и наклонил голову, будто чего-то ждал.

Алексею надоела эта недосказанность, он не выдержал и спросил:

– Ну и как быть?

– А-а-а. У меня есть бур, который пройдет под всей дорогой, – с улыбкой произнес мужчина.

Хитрец. Без работы не останется.

– И сколько мне обойдется это чудо техники?

– Ну, со своих я беру, – мужчина хитро улыбнулся, – триста пятьдесят. Ну, а с приезжих…

Пауза затянулась. Леша уже подумывал распрощаться с этим аборигеном, когда он заговорил:

– С приезжих я беру тысячу. Кстати, меня зовут Рома. – Мужчина подал руку.

– Алексей, – произнес Страхов и ответил на рукопожатие. – Так, значит, я не свой? – все-таки рискнул спросить он.

– Не-е, малый, ты приезжий.

Рома произнес это так, будто Леше вообще не суждено стать своим никогда.

– Слушай, Лешка, я возьму у тебя еще парочку? – Он робко показал на пачку.

Страхов взял пачку в руки, хотел достать несколько сигарет, но передумал и отдал всю.

– Буду бросать.

– А, малый, это такая зараза, – он достал сигарету, покрутил в пальцах и вложил в губы. – Ну, малый, когда к нам снова?

Леша пожал плечами.

– Думаю, по весне, как потеплеет.

– Ну, давай. Будем воду проводить. – Роман вышел из машины, закрыл дверь и, нагнувшись к окну, произнес: – Ты, малый, точно не из пугливых.

* * *

Алексей не мог нормально работать. Участок и предстоящая стройка не давали покоя. Долбаные планограммы и иже с ними не лезли в голову. Страхов закрыл документы по приемке новой торговой точки и нажал кнопку «Эксплорер». Его интересовали компании, занимающиеся строительством домов. Он нашел три самые популярные. «Зодчий», как говорилось на их сайте, была ведущей фирмой в России, но Алексей был почему-то уверен, что уже за МКАДом увидит недоуменные лица при упоминании столь звучного названия. Фирма предлагала множество проектов от садовых домиков до роскошных особняков. Но Алексею они не нравились. Какие отталкивали излишней простотой, какие, наоборот, роскошью. В некоторых потолки были ниже, чем привык видеть Страхов. Нет, к «Зодчему» он обратится только в крайнем случае.

Следующая фирма, «Терем-ПРО», на рынке домостроения была всего два года, но, судя по отзывам, находящимся и написанным, скорее всего, «их человеком», успела внести вклад в развитие человечества. Дома по внешнему виду мало отличались от домов в «Зодчем», но потолки радовали своей высотой, да и цены на свой товар «Терем-ПРО» явно не завышал.

Сайт третьей фирмы вряд ли привлекал застройщика. Серые тона, нарисованные карандашом титульные страницы подразделов. Алексей решил просмотреть все, ведь под серой пеленой могло скрываться что-то интересное. Он открыл подраздел «Двухэтажные дома 9х9». Простенько и со вкусом. Люди не заморачивались на громкие названия типа «Канадец», «Флорида» или «Канцлер». Первый же дом заворожил Лешу настолько, что он не заметил, как в кабинет вошел Соколов. Начальник потоптался у двери, а потом подошел и встал за спиной Страхова.

– Алексей Петрович, – тихо произнес Соколов.

Леша подпрыгнул, компьютерная мышь отскочила за монитор.

– Ну-ну, Алексей Петрович, не пугайтесь. В таком доме страшней жить.

«Не твое собачье дело!» – хотел заорать Страхов, и непременно заорал бы, если бы не Людочка Широкова из бухотдела.

– Альберт Сергеевич, можно вас на минутку?

– Людочка, для тебя хоть на всю жизнь, – произнес Соколов и расплылся в улыбке. Нагнулся к Страхову и прошептал:

– Ну, а ты не расслабляйся. Я еще вернусь.

Едва Соколов вышел и закрыл за собой дверь, как Алексей вскочил и начал расхаживать взад-вперед по кабинету. Он ненавидел Соколова почти так же, как ненавидел свою работу. Этот человек смотрел на других людей так, словно имел пятьдесят процентов и одну акцию на владение всем в этом мире. А когда он, надменно, так, чтобы все слышали, запросто предлагал Алексею съездить в боулинг в следующие выходные, а потом, будто невзначай добавлял, что, мол, нет, никуда они не поедут вместе, так как у Страхова и так хорошо получается гонять шары в собственных карманах. Вот тогда Алексей особенно ощущал свою ничтожность. Ничего не поделаешь, у Соколова были деньги, а у Алексея всего-навсего отличные мозги. Но тем не менее Страхов знал, что скоро всему этому настанет конец. Еще чуть-чуть – и все.

* * *

Жанна много думала о стремлении мужа иметь что-то свое. Нет, она ничего не имела против покупки недвижимости. Даже, напротив, она была всеми руками и ногами «за». Но Жанна мечтала немного о другом. А именно о квартире в Москве. Пусть однокомнатная и на Выхино, но собственная квартира. С ипотекой они боялись связываться, а накопить у них получалось в лучшем случае на земельный участок в каком-нибудь Мухосранске.

«Ну что ж, пусть так, – думала Жанна. – Будет как дача. Пока».

Вот этого-то она и боялась. Слово пока пугало ее. Она боялась, что когда-нибудь срок, входящий в это пока , выйдет и ей придется снова ощутить себя нищей, пересчитывающей каждую копейку особой. Зато у них будет свой дом. Если бы десять лет назад, когда она только-только приехала на заработки в столицу, ей сказали уезжать домой, то она бы с радостью собрала чемодан и на первой же электричке Москва – Калуга уехала в родное Людиново. Но сейчас разрыв между жизнью «до приезда» и жизнью «после» слишком велик и возвращение практически к такой же жизни, как и «до», сравнится разве что с падением в пропасть.

Нет! Жанна хотела квартиру, и точка. И лишь поэтому она пошла на уступки Леше. Пусть позабавит себя строительством дома, а, когда придет время, она соберет дивиденды. В любом случае участок с домом продать можно дороже, а уговорить Лешу сделать это, как думала Жанна, не составит никакого труда.

Страхова вышла в зал. За десять лет жизни в Москве она сменила с десяток рабочих мест. Начинала официанткой в кафе на Черкизовском рынке. Там они и познакомились с Алексеем. Жанна приехала с уверенностью, что ее здесь ждут, фигурально выражаясь. То есть она уже на перроне Киевского вокзала найдет работу и жилье. Практически так оно и получилось. Как только она вышла на платформу с бабушкиным небольшим чемоданом, к ней подошла представительного вида женщина и предложила свои услуги риелтора. Это долбаное слово на нее такое впечатление произвело тогда, что Жанна, не поняв до конца, чем именно занимается представительная дамочка, доверилась ей полностью. А дамочка, подхватив Жанины сбережения в сумме пятнадцати тысяч, заверила ее в заселении в однокомнатную квартиру (тем же вечером, разумеется). Ночь Жанна провела на вокзале. Простая довольно-таки комбинация по безболезненному отъему денег у глупой провинциалки.

Случай неприятный, но в конечном итоге приведший к встрече с Алексеем. На следующий день Жанна с опухшими от бессонной ночи и слез глазами пошла искать работу. Не так она представляла себе начало жизни в столице, не так. В одном из кафе у Киевского вокзала нужна была официантка, а Жанне – работа. Вот они и сошлись на десяти тысячах. И, что немаловажно, хозяин разрешил ей пожить в своем кабинете. Бесплатно? Черта с два, бесплатно! Эта волосатая горилла полезла на нее через неделю. Жанна, как могла, отнекивалась, пока хозяин кафе (наверняка он был уверен, что и всего мира) не перешел в открытое наступление. Он начал угрожать, что выгонит с работы и из кабинета, разумеется, что продаст ее своим соплеменникам, и она будет развлечением на какой-нибудь кошаре. Наверное, обычно после этих слов девушки (Жанна была уверена, что не первая в списке «За кем ухаживает Шамиль») делают все, что скажет «хозяин мира», но Жанна была не из их числа. К тому же неделю назад она познакомилась с Алексеем Страховым и уже успела с ним сходить дважды на свидание. Жанна позвонила ему, и уже через час они ехали в Митино. Он снимал небольшую комнатушку в двухкомнатной квартире.

С тех пор они вместе, у них подрастает сын Стасик и дочка Алена, и все бы хорошо, но нет своего угла. С каким рвением за это взялся Леша, да только не там, где хотела Жанна.

– Жанна, – позвала официантка.

– Да, Люда.

– Тебя просят подойти к третьему столику.

– Что там?

– Ничего… Я надеюсь, что ничего. Я им положила меню, а они попросили пригласить администратора.

– Хорошо. Я разберусь.

Люди за столом сидели спиной, поэтому понять, знакомые это или очередные выпендрежники, было невозможно. Но по мере того, как она подходила к столику, ей становилось тревожно. И когда человек, вызвавший ее, повернулся к ней лицом, внутри все сжалось и скрутилось.

* * *

Леша решил остановиться на «Маторин-ДС». Их дома завораживали и… Сначала он был уверен, что отталкивали, но потом, присмотревшись, он уже не смог оторвать глаз от мрачных строений, будто срисованных с готических картин. Леша не был уверен, понравится ли его выбор Жанне, но он все чаще ловил себя на мысли, что ему безразлично ее мнение. Он будто ехал по накатанной колее. Развернуться нельзя – можно застрять, поэтому только вперед. И те, кто против, могут остаться на грязной обочине.

– Шары гоняешь, Страхов?

Соколов снова стоял за спиной.

– Пошел ты на хер, сука! – очень уж тихо произнес Алексей.

– Что ты сказал?

Леша медленно встал, сложил ноутбук в сумку и повернулся лицом к начальнику.

– Что ты сказал?! – спросил громче Альберт.

– Я сказал: пошел на хер! – громко произнес Страхов.

На самом деле Алексей не думал, что Соколов способен на насилие (так, поиздеваться, посплетничать, не более), поэтому следующий выпад Альберта Сергеевича его удивил. Соколов схватил за грудки Страхова и начал орать, брызжа слюной.

– Ты че, мудак, в стрелялки переиграл?! Да я тебя!

Алексей без замаха, просто ткнул кулаком в живот мужчине. Альберт покраснел, слова застряли в глотке, и он сполз по Страхову на пол.

– Просто заткнись, – сказал Леша и, переступив через бывшего начальника, вышел в коридор.

Он шел по проходу между стеклянными перегородками, гордо подняв голову. Люди, словно рыбы, безмолвно смотрели на него из своих аквариумов-кабинетов. Кто-то завидовал, кто-то из-за раболепия к начальству ненавидел. А Страхову было на все наплевать. Он сделал то, о чем мечтал каждый из этих раболепных амеб за стеклянными перегородками.

– Ты уволен! – Услышал Алексей за спиной. – Чтоб я тебя здесь больше не видел.

Первым желанием было развернуться и отделать эту паскуду, но «накатанная колея, только вперед, а остальные в грязь на обочину».

* * *

Жанна остолбенела. Неужели опять? Но ведь прошло десять лет, и он точно ее не узнает. Она взяла себя в руки и подошла к столику, за которым сидел Шамиль. Та самая волосатая горилла, которая ей не давала жизни десять лет назад.

– Э, уважаемая, где ходишь?

– Что у вас случилось? – едва подавляя дрожь в голосе, спросила Жанна.

– Это у вас случилось. Мы пришли, – произнес Шамиль, и его друзья засмеялись.

– Чего вы хотите? – терпеливо спросила Страхова.

– Посиди с нами, а то нам скучно.

Снова смех. За время работы даже в этом приличном ресторане Жанна навидалась всякого – и хамили, и набрасывались с кулаками. Пьяный человек не контролирует себя. Это не оправдание, это диагноз. Но сейчас перед ней сидели абсолютно трезвые люди, и похоже, что контролировать себя даже и не собирались. Один из приятелей бывшего работодателя схватил Жанну за руку и потянул на себя.

– Садись, не ломайся.

Страхова дернулась, отскочила в сторону и осмотрела зал. Черт бы их побрал, никого! Когда надо, в этом ресторане только быдло…

– Жанна Ивановна, какие-то проблемы?

Сережка! Сережка, миленький! Жанна подошла к охраннику.

– Сереж, вызови полицию.

– Слышь, подруга, куда пошла? – крикнул Шамиль.

– Я попросил бы вас освободить помещение ресторана, – медленно, но уверенно, произнес охранник.

– Слышь, бычара. – Из-за стола встали трое. – Тебе че, роги мешают?

– Я попросил бы… – Сергей достал травматический пистолет. – Я попросил бы вас убраться отсюда.

В следующий миг три ствола были направлены в грудь охраннику. Где-то завыла сирена. Жанна посмотрела в сторону бара. Люда нервно улыбнулась. Молодец, девочка! Тревожной кнопкой они не пользовались ни разу до сегодняшнего случая. Мероприятия с нервозами и драками в основном приходились на вечернее время, когда в зале было пятеро охранников. Все бывшие боксеры и самбисты, так что у них еще и полиции можно было поучиться задерживать преступников.

В зал вошли двое полицейских в бронежилетах, автоматы небрежно висели на плечах.

«Может быть, вес бронежилетов не дает им двигаться быстрее», – подумала Жанна и проследила за идущими вразвалочку полицейскими.

Они подошли к стойке, что-то спросили у официантки, и только когда она показала на основное действо, схватились за оружие.

Черт! Черт! Да их из швабры можно было поубивать за это время! А если бы здесь кого убивали? Так как раз это здесь и происходит. Она посмотрела на «гостей». Все четверо сидели за столом и мило о чем-то беседовали на неизвестном Жанне языке.

– Давай, брат, – произнес с улыбкой Багиров, – иншала, – и положил трубку.

– Ваши документы, – сказал один из полицейских.

– О, брат, какие такие документы? Садись с нами, сейчас что-нибудь закажем. Эй, ты! – Жанна знала, что он обращается к ней. – Принеси нам с господами полицейскими…

– Ваши документы! – теперь потребовал полицейский.

– Ты что, боец, – Багиров встал и сделал шаг в сторону человека с автоматом, – всю жизнь в «мусорах» бегать хочешь?

Полицейский передернул затвор, и ствол автомата уперся в грудь Шамиля.

– О! – Багиров поднял в изумлении брови. – Боец у нас бессмертный.

В ресторан забежал третий (Жанна плохо разбиралась в званиях, но поняла, что он у них старший). Он отдернул «бессмертного» и повернулся к Багирову.

– Ребят, идите в другое кафе, а?

И это все?! Жанна проходила весь оставшийся день в шоке. «Идите в другое кафе». Это хорошо, они ушли. А если бы отказались, тот главный на коленях умолял бы их уйти? Черт знает что! Жанна впервые за десять лет почувствовала себя такой уязвимой, что ей вдруг захотелось назад, в Думиничи, в пропасть.

* * *

Алексей сидел за компьютером. Жанна подошла и села в кресло напротив компьютерного стола.

– Леша, сегодня в ресторане появился Шамиль.

Тишина. Алексей что-то упорно рассматривал на мониторе.

– Ты слышал меня?

– Стасика с Аленкой уложила? – Алексей развернулся на кресле.

– А я сегодня уволился с работы, – сказал Страхов и начал рассматривать свою правую руку.

– Черт возьми! – Жанна вскочила с места. – Ты меня слышишь?! Этот выродок нашел меня!

– Тише, детей разбудишь. – Алексей встал. – Я завтра еду в фирму заказывать дом.

– Какой дом?! Да что с тобой такое? – Жанна задумалась. – Как уволился?

– Вот так. Завтра договорюсь о приезде строителей, ну скажем… – он посмотрел на календарь над монитором, – в пятницу. А послезавтра поеду в деревню.

Жанна только увидела спортивную сумку, стоящую у двери.

– Ты не понимаешь? – она почти шептала. – Он же меня убьет. – Жанна снова села в кресло.

– Скоро у нас будет свой дом, – Страхов стоял на своем.

– К черту твой дом! – Жанна вскочила с места. – Скоро не будет меня!

Леша встрепенулся, будто своим криком женщина разбудила его. Но потом как-то отстраненно пожал плечами, подошел и обнял Жанну.

– Я все придумал. Я все придумал. Мы уедем все в деревню. Нас никто там не найдет.

Жанна долго лежала без сна. Она вспоминала события десятилетней давности. Шамиль не отстал от них тогда. В тот вечер, когда Жанна позвонила Леше, он позволил им уйти. Но нашел их уже через неделю. Жанна возвращалась из «Утконоса» домой, когда перед ней остановилась черная машина. Она плохо разбиралась в марках, да и тогда ей было не до этого. Из машины выскочили четыре молодчика в кожаных куртках и, не церемонясь, начали запихивать ее в пропахшее сигаретным дымом нутро. Улыбающееся лицо Шамиля до сих пор стоит перед глазами. И если бы не Алексей, ее Алешенька, ее защитник, то худо бы ей было. Неизвестно, куда бы ее вывезла эта черная машина.

Страхов вышел за Жанной и увидел странную картину. Какие-то люди, уж очень смахивающие на бандитов (хотя, может, и менты, кто их сейчас разберет?), запихивают девушку в «БМВ». Когда он вместе с соседом Колькой, не расстающимся с бутылкой пива, начали метелить бандитов-ментов, Лешка заметил, что хотели похитить его девушку.

Куда сейчас делся тот Леша-защитник, Жанна не знала. Вернется ли он? А ведь он ей сейчас так нужен. Даже если Шамиль Багиров (она вдруг вспомнила его фамилию) не узнал ее, от этой сволочи надо держаться подальше. Если он пытался украсть ее однажды, что ему помешает повторить это. Просто за один косой взгляд на кошару, за неправильное слово на ножи, за красивую внешность… Нет, она не хочет так. Жанна не выдержит общения с этим подонком, а в том, что он вернется в ресторан, она была уверена. Тварь, возомнившая себя хозяином всего мира и чувствующая безнаказанность, обязательно вернется туда, где ему отказали, чтобы взять это силой.

* * *

Алексей поехал сначала на площадку, где представлен тот дом, о котором он уже мечтал. На Новорязанском шоссе перед торговым центром Real располагалась площадка с готовыми проектами нескольких фирм. Почему-то самых популярных «Терема» и «Зодчего» там не было. Но Страхову они и не были нужны. Он даже был уверен, что не взглянет на остальные дома, когда будет идти к своему. Леша уже определился с выбором и считал этот двухэтажный особняк своим.

Страхов узнал его, как только въехал на площадку. Он был еще величественнее и мрачнее. Алексей, если бы мог, прямо сейчас поселился бы в нем. Он остановил свой «Солярис» в пяти метрах от выставочного экземпляра. Заглушил двигатель и посмотрел на дом сквозь лобовое стекло. Окно спальни (он уже решил, что это будет спальня его и Жанны) смотрело прямо на него. Страхову показалось, что в комнате кто-то есть. Наверняка кто-то есть. Какой-нибудь менеджер по продажам, который будет впаривать дом по баснословной цене, навешивая на него «дополнительные опции». А может, и нет, ведь прецеденты уже были. С участком, например.

Леша отвернулся. Он хотел поскорее оказаться внутри, пройтись по комнатам, мысленно прикидывая, что где встанет, насладиться таким скорым обладанием своего собственного жилья.

Страхов вошел в просторный холл. Потолки радовали своей высотой. Метра три как минимум, подумал Алексей. Слева дверь в подсобное помещение. Леша заглянул туда. Света в комнатке не было, поэтому он не смог насладиться великолепием будущей кладовки или санузла. Страхов снова вышел в холл. Менеджер или смотритель этого чудного дома так и не появился. Алексей не стал ждать и решил осмотреть сначала второй этаж. Лестница была что надо. Хоть рояль заноси. Широкая, с шагом точно под ногу Страхова. Удобные перила, резные балясины не были такими мрачными, как на фото, представленных на сайте. Они не наводили тоску.

Он буквально вспорхнул на второй этаж. Двери в спальни были открыты. Он заглянул в одну. Андрей придет из армии и устроится в ней. Во вторую. Стасика и Алены. Третья. Третья оказалась запертой. Хотя Алексей готов был поклясться, что, когда он входил во вторую комнату, дверь третьей спальни была открыта. Значит, смотритель-продавец забавляется. Страхов, обрадованный найденным объяснением чертовщины, творившейся в ЕГО доме, с улыбкой на лице пошел вниз. Ведь если продавца нет нигде на втором этаже (не закрылся же он в спальне), то значит, он где-то на первом.

Менеджер по продажам Колчин Юрий, как он с гордостью представился Леше, сидел за большим столом в эркере огромной и светлой комнаты на первом этаже. Вокруг него были расставлены образцы утеплителей, кровельного материала. Стены завешаны фотографиями готовых объектов. Алексей на снимки даже и не взглянул. Его интересовал только один готовый объект. Этот и на его участке.

– Что вас интересует? – спросил Юрий и отодвинул ноутбук.

– Там немного не прибрано, – улыбнулся Колчин. Молодого наглеца абсолютно не беспокоил тон заданного вопроса. – Я там маленько покувыркался. Ну, вы меня понимаете.

Леше этот молодчик напомнил Соколова, уволившего его. Та же наглая улыбка плюющего на всех наглеца. Алексею вдруг захотелось задвинуть стол в эркер и придавить эту гниду. Давить до тех пор, пока у этой суки из жопы кишки не полезут. Юрий, словно увидев угрозу в глазах клиента, встал и перестал нагло ухмыляться.

– Если хотите, я могу ее открыть для вас.

«Для вас» менеджер произнес так, будто просмотр всего дома являлся бонусной программой, введенной специально для энногo покупателя.

– Нет, спасибо. Лучше расскажите, во сколько мне обойдется этот дом. – Снова едва сдержался, чтобы не сказать «мой дом».

* * *

Жанна впервые с того момента, когда ей не давал прохода Шамиль, не хотела (боялась) идти на работу. Солнечные деньки в конце октября такие редкие, и оттого очень необходимые. Низкое солнце не согреет, но настроение слегка поднимет. У Страховой оно не то чтобы поднялось, но мысли-колючки, засевшие в мозгу о возможной мести бывшего работодателя, не приносили такую боль. Теперь Жанна прикидывала варианты. Если Багиров не узнал ее (десять лет и все такое), то ему и незачем сюда приходить. Ох, как хотелось в это верить. Надо же, в многомиллионном городе два человека случайно сталкиваются… А случайно ли? Ну, тогда версия, что Багиров ее не узнал, рассыпается, словно карточный домик.

Тогда же разрешилось все как-то… Как, Жанна, если честно, не поняла да и не вдавалась в подробности. Они с Лешей переехали в Кузьминки в двухкомнатную квартиру. Новое жилье ее порадовало, несмотря на то что оно было съемным и за него каждый месяц им приходилось отваливать кругленькую сумму. Страхов набирал баллов в ее списке женихов. Жанна не спрашивала тогда о том, что дальше было с Багировым, после того как приехала милиция. Она вообще больше ни разу не заговорила об этой горилле. И все эти десять лет она считала, что все-таки спряталась от него. Оказалось, нет. Нет, черт возьми! Вот она, на поверхности.

– Там это… – Люда неловко опустила глаза. – Там снова этот…

У Жанны сердце упало в пропасть, а потом, словно ударившись о батут, полетело вверх.

– Вчерашний хам. Просит подойти.

– Кого? – тихо спросила Страхова и облизнула высохшие вдруг губы.

– Тебя, Жанна Ивановна.

«Я не хочу! Я не пойду!» – хотела крикнуть Жанна, но сдержалась. Подошла к окошку для выдачи блюд и выглянула в зал.

– Отсюда их не видно, – сказала Люда и вышла к барной стойке.

Страхова схватила разделочный нож, посмотрела на отполированную поверхность лезвия. Она увидела свое отражение. Искаженное злобой лицо. Способна ли она убить? Наверное, нет. Она еще раз взглянула на ту, другую, по ту сторону зеркала-лезвия. Она, скорее всего, смогла бы, но только не ты. Жанна отбросила нож, будто это ее отражение заговорило с ней.

– Страхова, если ты не выйдешь к клиентам, Зураб тебя уволит, – ехидный голос бармена выдернул ее из размышлений.

Жанна молча кивнула, развернулась и медленно вышла в зал. И уже у столика, за которым сидел Багиров и его друзья, до нее дошла нелепость ситуации. Какого черта она вообще подошла к этому ублюдку?! Зураб меня уволит. Да, и что? Она же и сама собиралась уволиться! Черт! Черт!

– Садись! – приказал Багиров и потянул Страхову за руку.

Жанна послушно села. Она смотрела на свои руки, в зал смотреть в поисках защиты было бесполезным делом. Кто бы ни сидел за столиками вокруг, они просто зашли на бизнес-ланч, они хотели перекусить и бежать дальше по своим делам. Спасение девушки, пусть даже красивой, от бандитов не входило в их планы. Они плевать хотели на то, что администратора их любимого заведения, в котором они могли всего за сто девяносто девять рублей съесть первое и второе, запить все это компотиком, сейчас запихнут на заднее сиденье черной машины и увезут на какую-нибудь съемную квартиру.

– А я узнал тебя, – улыбнулся Шамиль.

Черт! Кто бы сомневался. Она все-таки посмотрела по сторонам, хотя прекрасно знала, что у вчерашнего защитника Сережки жена родила. Так что до вечера с ними из мужчин только бармен Русик, и тот гей.

– Я не понимаю вас, – Жанна еле разлепила пересохшие губы.

– Ладно, ладно. Я зла не держу. Что было, то было, а? – Багиров улыбнулся еще шире и протянул ей раскрытую ладонь для рукопожатия.

* * *

После подписания договора и получения трех квитанций о поэтапной оплате за возведение дома Леша решил еще раз обойти все комнаты, но только уже с разговорчивым менеджером. Тот расхваливал дом и фирму, в которую посчастливилось обратиться Страхову. Когда они поднялись на второй этаж, Алексей оборвал его хвалебную оду небрежным жестом и показал на запертую дверь спальни.

– Может, ничего страшного я там все-таки не увижу?

– Чего? – не понял Юрий, и лучезарная улыбка начала сходить с лица.

– Я говорю: дверь откройте, будьте так добры.

– А? Сейчас, конечно. – Колчин развернулся и побежал к лестнице. Уже оттуда крикнул: – Я за ключом.

«Болван», – подумал Леша и оперся на дверь. На его удивление, она открылась. Он шагнул внутрь. Прошелся по ковровому покрытию к двуспальной кровати и с улыбкой посмотрел на лежащую в ней девушку.

– Там бардака особого нет, – услышал Леша голос Колчина из коридора. – Там-то и мебели никакой нет.

Леша улыбнулся еще шире, когда девушка встала и закрыла дверь. Она обошла Страхова с другой стороны и скользнула в кровать. Ее молодое гладкое тело возбуждало животные инстинкты. Она, будто прочитав его мысли, похлопала по шелковистой простыне рядом с собой. Леша подошел к ней.

Юра забежал на второй этаж, все еще рассказывая, как его угораздило подцепить девушку и притащить на работу. Он остановился на полуслове и посмотрел на пустой конец коридора. Колчин заглянул в две открытые спальни и подошел к запертой двери. Вставил ключ в замок и дважды повернул по часовой стрелке. Он делал это так осторожно, с таким трепетом, будто обезвреживал часовой механизм бомбы. Так же аккуратно толкнул дверь и заглянул в пустую комнату. На полу лежал кусок поролона. Юра подошел, свернул его в рулон, еще раз осмотрел комнату, пожал плечами и вышел.

Алексей присел рядом с обнаженной девушкой. Хотел что-то сказать, а потом подумал:

«К черту разговоры! Ведь она же меня хочет!»

Он прилег и повернулся к девице, чтобы обнять ее. Кровать была пуста. Леша подскочил, одернул куртку и попятился к стене. Кровать тоже исчезла, на полу лежал старый кусок поролона. Алексей медленно, по стеночке, продвинулся к двери. Жуткое, какое-то липкое ощущение от происходящего окутало все тело и не давало ему двигаться быстро. Он копошился, словно муха, попавшая в липучку, – еще мог двигаться, но уже знал, что силы скоро его оставят.

– Может, ничего страшного я там все-таки не увижу? – Леша отчетливо услышал свой голос из коридора.

– Эй, – позвал Страхов, отлепился от стены и начал бить в дверь. – Эй! Кто-нибудь!

– Неужели тебе плохо со мной?

Леша перестал колотить, но оборачиваться не собирался. Он знал, что девушка и кровать вернулись.

– Там бардака особого нет. – Не думал он, что голос Колчина так порадует его. – Там-то и мебели никакой нет.

Страхов зажмурился и прошептал:

– Мебели никакой нет.

Когда он открыл глаза, перед ним был улыбающийся менеджер с ключом в руке. Два щелчка открываемого замка отрезвляюще подействовали на Страхова. Колчин толкнул дверь. Алексей еще раз зажмурился. Он не знал, что это было, но не себя, ни девушку на кровати по ту сторону двери он увидеть не хотел. Там никого и не было. Леша осмотрел каждый угол, посмотрел на Колчина с рулоном поролона под мышкой.

– Вы можете заказать еще и мебель, – предложил Юрий.

– Нет, спасибо. Я пока ограничусь домом.

Страхов вышел из комнаты. Чувство ужаса не прошло, он ощущал себя так, будто смог оторваться от липучки, но при этом оставил часть себя на липкой ленте.

* * *

То, что Багиров якобы не затаил зла на нее, Жанну не успокаивало, а, наоборот, пугало. В его словах и движениях было столько фальши, что Страхова едва сдержалась, чтобы не вырвать руку из его ладони и не убежать.

– Ну что, забыли?

Жанна робко кивнула.

– Выпьешь что-нибудь с нами?

– Я на работе. – Слова давались с трудом, но Страхова держалась и не показывала своей боязни.

– Ты все такая же. На работе работаешь, а не на работе…

Три друга Багирова оскалились. Жанне даже показалось, что, глядя на нее, у них выделяется слюна, как у собак Павлова.

– Ты во сколько заканчиваешь? – ласково спросил Шамиль. – Ты не думай, посидим, выпьем… То да се, а?

– Я не знаю.

Простой ответ, значащий скорее «нет», чем «да». Но на лице Багирова появились его истинные черты зверя, не привыкшего получать отказ. А если кто-то и осмеливался на столь опрометчивый шаг, он брал то, что ему нужно, силой. Жанна еще раз убедилась, что это все маскарад, устроенный только для того, чтобы развлечь друзей.

– Я подумаю, – сказала Страхова и выдернула руку.

Снова звериная личина выглянула из-за маски человека.

– Так во сколько ты заканчиваешь?

– В шесть, – произнесла она и пошла к кухне.

«Зачем?! Зачем, черт тебя возьми, ты сказала ему правду?! Неужели нельзя было соврать, что заканчиваешь в восемь, а самой по-тихому уйти в шесть? Дура!»

Звериный оскал Шамиля и его дружков не выходил у нее из головы. Он притворялся! Он очень хочет отомстить! Глупая мысль пришла ей в голову. Глупая? Мысль была страшная. Она вдруг, сидя в кабинете и перебирая ворох бумаг, решила отравить Багирова. Но она тут же отмахнулась от этого. Было уже без пятнадцати шесть.

«То есть не совсем отравить», – все-таки она ухватилась за эту страшную мысль.

Встала и посмотрела на аптечку за стеклом серванта.

«Сделать так, чтобы он даже член не смог достать из штанов, не обосравшись».

Жанна достала серую коробочку с красным крестом на крышке и открыла ее. Вынула упаковку бисакодила. Посмотрела в коробку и взяла регулакс. Бисакодил или регулакс? А, и то и то сгодится. И, чтобы наверняка, взяла пластинку феназепама. Прошла в кухню, достала деревянную ступу и толкушку, высыпала все таблетки в ступу и начала их растирать. Когда однородный порошок был готов, Жанна ссыпала его в приготовленный заранее пакетик. Вышла к бару.

– Люд, – позвала она официантку.

– Да, Жанна.

– Эти ничего больше не заказывали?

Уточнять, кто такие «эти», не потребовалось, Люда и так прекрасно знала. Подобные клиенты как шило в заднице – не смертельно, но чертовски неприятно.

– Водки просили. – Девушка показала на графин.

– Людонька, а давай я отнесу.

По лицу официантки было видно, что в ее заднице все еще было шило, но его хотя бы перестали шевелить. Такое легкое облегчение. Уж лучше так, чем вообще никак.

– Пожалуйста.

Жанна схватила разнос и на удивление Людмилы сначала вошла на кухню, а только уже потом пошла к злополучному столику. Страхова уверенно шла к бандитам, у нее даже руки перестали дрожать. Ей показалось, что Багирова уже мало интересует, кто перед ним. Маска на лице была снята и заброшена в дальний угол.

– Шмара, – зашипел Шамиль и хлопнул ладошкой по ягодицам Жанны. – Ну что, ты готова?

Если еще пару шагов назад она хотела развернуться и вылить это пойло, то сейчас у нее было желание влить в эту мразь весь графин без остатка.

– Мальчики, вы пока пейте, а я пойду оденусь.

– А ты нам раздетая больше нравишься, – произнес бородатый друг Багирова, дотронулся до ее колена, а потом, выставив указательный и безымянный пальцы, «зашагал» к ней под юбку.

– Я сейчас, – сказала Страхова и отстранилась. Ей все трудней удавалось сохранить самообладание. – Я скоро. – Она развернулась и почти побежала в кухню.

Жанна дрожала всем телом. Но ей не было страшно, ее душила злоба. Страхову сдерживала возможная собственная моментальная смерть в случае нападения на этих ублюдков. И это в лучшем случае. Как ей хотелось наброситься на них и выцарапать их наглые глаза!

Она подошла к бару и выглянула на «гостей». Половина графина была выпита. Жанна улыбнулась. Ей стало вдруг интересно, что они сделают сначала: обосрутся и уснут или уснут и обосрутся одновременно. Когда Шамиль вскочил с места, Жанна решила не дожидаться счастливого завершения вечера. По виду Багирова было понятно, что он не в туалет собирался.

– Где эта сука?! – заревел он.

Жанна вбежала на кухню, схватила с вешалки в коридоре пальто и проскользнула в дверь запасного выхода. Все, сюда она больше не вернется.

* * *

Леша не мог понять, что это было. Настолько реалистичны были видения. Девушка, пахнущая цветочными ароматами, шелковые простыни, двуспальная кровать, даже собственный долбаный голос из-за закрытой двери. Что это?! Черт возьми, что это, если не сумасшествие?! Может, в этом доме кого-то убили и призрак хочет рассказать об этом?

«Не неси чушь! – одернул сам себя Страхов. – Убийство на выставочной площадке, где ежедневно бывает несколько десятков человек? Да и кто б ее убивал? Этот менеджер, который едва устоял на ногах с рулоном поролона под мышкой? Черт его знает. В любом случае, дом будут строить новый и никаких привидений там появиться просто не должно. Если, конечно, я не начну убивать».

Несмотря на мрачность мыслей, они повеселили Алексея, и он улыбнулся. Страхов остановил машину у школы. Набрал номер Стасика.

– Сынок, уроки сделал? – спросил Алексей, когда на том конце ответили.

– Да, пап. Папа, можно я еще полчасика в теннис поиграю?

– Давай, – улыбнулся Леша. – Только полчасика, а то нам еще вещи собирать.

– Пап, я с тобой еду?

– Тише ты. – Алексей отстранил телефон от уха.

– Пап, а мама с Аленкой с нами поедут?

– Я думаю, нет. У мамы работа, а у Аленки садик.

– Ничего. Они скоро к нам приедут.

– Ну ладно, я побежал.

Леша некоторое время держал замолчавший телефон у уха. Со Стасом у него никогда не было проблем, да и с Аленкой тоже. А вот с Андреем… В таком же возрасте, как и Стасик, Андрюша был проблемой, до тех пор, пока его не забрала бабушка – Лешина мама. Сын от первого брака оказался тогда не нужным никому. Первая жена Алексея увлеклась, как она сказала, «мужчиной своей мечты» и упорхнула не то в Польшу, не то Германию. Начала новую жизнь, так сказать. А в этой самой новой жизни не было места маленькому Андрюше. Алексей какое-то время пытался держаться на плаву. С зарплатой в три тысячи прокормить себя и ребенка было практически невозможно. Спасибо маме с отчимом и их большому огороду. Только не хотел Страхов так жить и уехал в Москву в поисках лучшей жизни. И нашел. Все бы хорошо, но не было своего жилья. Куда можно было приходить после трудного рабочего дня. И не бояться получить весточку от хозяев квартиры о том, что их старшая дочь выходит замуж и поэтому необходимо покинуть квартиру в месячный срок.

Андрюшка так и не захотел жить с отцом. Леша привозил его на летние каникулы, но Андрея хватало на месяц. Он очень любил свою бабушку, заменившую ему мать, а еще больше (так иногда казалось Леше) он любил деревенские просторы. Тесно ему было в городе, даже в таком, как Москва. Сейчас его Андрюшка в армии. Через месяц должен прийти. И каково же было удивление Алексея, когда его старший сын согласился жить с ними, в их деревенском доме. Страхов уже тогда был уверен, что переедет (а Жанна с детьми поедет с ним) в свой дом.

* * *

Несмотря на маленькую победу, Жанну трясло. Она знала, что даже переезд на новое место не успокоит ее и она будет дергаться при виде любого человека, говорящего с акцентом. Только время сможет успокоить ее. Только время.

Жанна вошла в холл с цветными стенами, посмотрела на виденные не раз сцены из мультфильмов и сказок. Только сегодня она заметила, как бездарно они нарисованы. Будто это было домашним заданием Ефима Андреевича, сторожа и электрика в одном лице. И он брался за малярную кисть, только когда заканчивалась первая бутылка водки. Сказочные персонажи корчили настолько жуткие гримасы, что Страховой захотелось взять валик и черную краску и замазать эти художества.

Ей вдруг как-то стало не по себе. Жуткие твари, бывшие когда-то добрыми героями сказок, хотели сойти со стен, схватить Жанну и утащить ее в свой потусторонний мир. Страхова, стараясь не прикасаться к ставшим вдруг какими-то выпуклыми картинкам, взбежала вверх по лестнице и подошла к группе Алены. Странно, но здесь, где помещения были наполнены живыми детскими голосами, кошмарные творения сторожа не казались такими ужасными. Жанна взяла себя в руки, глубоко вздохнула и вошла в раздевалку девятой группы.

Большинство шкафчиков были открыты, а это значило только одно – детей, которым принадлежали они, забрали. Страхова подошла к шкафчику своей дочери. На дверце красовались две уточки. Жанна порадовалась, что это наклейки. Если бы и шкафы доверили неумехе, то утки скорее смахивали бы на птеродактилей.

– Мама, мамочка!

Алена выбежала из группы и обняла маму.

– Давай, Крошка, одеваться, – улыбнулась Жанна.

– Здравствуйте, Жанна Ивановна.

Страхова обернулась. В дверях стояла Надежда Филипповна, воспитательница Алены. В руках у нее были альбомные листы.

«Опять поделки и рисунки», – подумала Жанна, но, увидев выражение лица женщины, ей вдруг стало тревожно.

– Здравствуйте. – Жанна отдала курточку Алене. – Крошка, одевайся.

– Посмотрите, что нарисовала Алена. – Надежда Филипповна протянула Страховой альбомные листы.

Жанна долго смотрела в глаза воспитательницы, пытаясь прочитать в них, что ее ждет в творчестве дочери. Жанна боялась. Она, все еще смотря на женщину, села на низкую скамейку и взглянула на первый рисунок. Он ее поверг в шок. Весь лист был исчеркан черным карандашом, но под жирными линиями отчетливо проявлялась основная картинка. Там были люди. Они сидели за столом, а рядом стояла женщина. Жанна поняла это по пририсованному треугольнику – юбке. Что-то было… Она всмотрелась в рисунок сквозь черный карандаш. Над женщиной была стрелка и написано «МАМА», а над людьми за столиком – «БАНДИТЫ».

Жанна посмотрела на Алену. Девочка повязывала шарф и что-то мурлыкала себе под нос. Страхова взяла второй рисунок. Все остальные рисунки были красочными, и ни один из них не был замалеван черным карандашом. На одном она нарисовала машину, а в ней улыбающиеся мордочки. Сверху надпись гласила: «Наша семья». Дальше: лес, речка, солнце, поляна. И везде: «Наша семья». Последний рисунок заставил Жанну снова посмотреть на дочь. Девочка возилась со шнурками. Страхова перевела взгляд на Надежду Филипповну. Та пожала плечами. Мол, а я о чем?

На рисунке был дом. Большой серый дом. Мрачный, будто из фильма ужасов. Весь рисунок был нарисован черным карандашом. Жанна подумала, что тени вокруг дома означали ночь. Да, так, наверное, оно и было, если бы… Она присмотрелась. Одна из теней у крыльца очень напоминала черный силуэт человека. Человека с топором!

– Это чьи рисунки? – спросила Страхова, едва выговаривая слова.

– Я же сказала: Алены.

– Нет. Эти понятно. А вот последний как будто не ее, – предположила Жанна и показала на рисунок с домом.

– Все до единого нарисованы вашей дочерью. И именно это меня беспокоит.

Страхова не могла понять, издевается над ней воспитательница или нет. На всех рисунках люди были примитивными, то есть палка, палка, огуречик – вот и вышел человечек, а на последнем силуэт с топором был нарисован если не художником, то человеком, умело владеющим карандашом.

– Аленушка, – обратилась она к дочери, – скажи, доченька, кто нарисовал этот рисунок?

Алена завязала шнурок и встала.

– Я, – ответила девочка.

– Крошка, не обманывай маму, – сказала Жанна. Наверное, слишком грубо, потому что у дочки на глазах появились слезы и она опустила голову.

– Аленушка, – к девочке подошла воспитательница и обняла ее, – не бойся. Никто тебя не обидит. – Она с укором посмотрела на Страхову. – Расскажи нам, откуда этот рисунок?

– Крошка, – Жанна попыталась сгладить ситуацию, – это ты нарисовала? Скажи нам правду, тебя никто ругать не будет.

– Мамочка, его нарисовала я. – Девочка вывернулась из объятий Надежды Филипповны и подбежала к маме. Посмотрела ей в глаза и произнеса:

– Честно-пречестно, мамочка. Ты разве не видишь, это же наш дом.

* * *

– Шмара! – заорал Багиров.

– Успокойся, брат! – К нему подошел Рустам. – Успокойся! – одернул он друга.

– Кинула, сука!

– Да ну ее. Что, блядей мало? Сейчас снимем каких-нибудь…

– Рус, ты не понимаешь? Эта сука!.. – Шамиля душила злость и бессилие.

«Эта тварь снова меня обставила! Сука! Разорву! Ее и ее мужа гниду! Иншала!»

– Иншала! – скрипнув зубами, зашипел Багиров.

– Брат, брат! Эй! – Рустам обнял друга.

– Я их разорву!

– Да я сам их разорву! – Рустам не совсем понимал, кого рвать, но за друга… – Я за тебя кого хочешь порву! – Рустам выхватил пистолет и направил его на одинокого прохожего, крадущегося по темной улице. – Че смотришь? Бессмертный, что ли?

Человек даже подпрыгнул, а потом побежал.

– Рус! Шама! – окрикнул их Альбот.

– Спасибо, брат. – Шамиль расплылся в улыбке и обнял друга. – Я знал, что на тебя можно положиться.

– Эй, вы идете?! – Из машины вышел Джамал. – А то все телочки нам достанутся.

– Пошли? – спросил Рустам.

– Пошли. А шмару эту я потом достану, – кивнул Багиров.

– Мы достанем, – поправил друга Рус.

– Иншала, братишка, иншала.

Багиров сел за руль, даже и не посмотрев на заднее сиденье. Ему было все равно, кого сняли пацаны. Ему было наплевать, на ком он сегодня отыграется. Единственное, чего ему сейчас хотелось, это пустить кому-нибудь кровь. Он даже не видел девушек, но уже ненавидел их прокуренные голоса, сиськи и все остальное, что прилагалось в комплекте с этими сучками.

– Шама, куда поедем? – спросил Джамал.

– Резать свиней, – сказал Багиров.

Засмеялись только девушки. Парни хищно оскалились. Пятилитровый двигатель взревел, и черная зверюга «BMW» рванула с места.

* * *

Жанна остановилась около Алексея, впихивающего банку Jardin в сумку, и посмотрела ему в глаза.

– Ты не понимаешь? Мне нельзя оставаться. Они меня убьют.

– Ну почему сразу убьют-то?

– А что? Просто изнасилуют и продадут кому-нибудь? Это будет лучше?! – Жанна перешла на крик. Ее поражала черствость, безразличие человека, которого она боготворила.

– Ну что ты кричишь? Ты отводишь детей в комнату и всегда начинаешь орать. Не проще бы было оставлять их здесь и при них разговаривать?

– Ну, пожалуйста, – фраза вырвалась сама собой. – Миленький, пожалуйста. – Жанна встала на колени перед мужем.

– Да что с тобой?! – Леша вскочил и отошел от жены, будто она только что призналась ему, что болеет заразной болезнью. – Черт бы побрал! Что происходит?!

– Леша, – Жанна подползла к нему на коленях, – я подсыпала им в водку снотворного.

– Что ты сделала?!

* * *

Алена посмотрела на Стасика. Он делал вид, что читает и не замечает крики за стеной. В последнее время родители часто ругались, но кричала в основном мама.

– Стасик, а хочешь, я нарисую тебе машину? – спросила Алена.

Брат угукнул, так и не оторвавшись от «Острова сокровищ».

– Черную? – уточнила девочка.

Алена очень любила рисовать. Но не только дома и цветочки, как ее подружки по садику. Она рисовала все то, что ей приходило в голову. Ей нашептывал идеи маленький человечек. Он просил называть себя Бэби. Сейчас Бэби ей шептал: нарисуй машину. Она знала, если не захочет рисовать сама, то Бэби возьмет ее руку и выведет нужные ему черты. Вот тогда-то рисунки и получались самыми удавшимися, будто это не она их рисовала. Хотя на самом деле так и было. Их рисовал Бэби, а она просто держала карандаш.

Алена посмотрела на получившуюся машину. Удовлетворенно кивнула. Бэби молчал. Наверное, пошел спать. Она уже складывала карандаши в коробку, когда Бэби сказал, чего он хочет.

* * *

– Зачем?! – взревел Леша. – Зачем ты связываешься с этим ублюдком?! Можно же было просто убежать. Ты же все равно собиралась увольняться!

– Я не знаю. – Жанна встала с колен и присела на стул.

– Ладно. Я надеюсь, ты их не убила.

Жанну поразила вновь образовавшаяся ледяная корка вокруг слов мужа.

– Так мы едем или нет?

– Конечно, едете. Мы же семья, – вздохнул Леша и присел рядом.

Мы же семья. Наша семья. Вот! Вот о чем хотела поговорить Жанна.

– Ты знаешь, что наша дочь рисует? – вдруг спросила Жанна.

– И что же?

Страхова вышла в коридор и вернулась с листами бумаги.

– Вот смотри.

Леша взял рисунки и начал их просматривать. Улыбка не сходила с лица. Он остановился на последнем рисунке.

– Это тоже ее?

Жанна обрадовалась, что не одной ей кажется это странным. Она кивнула.

– Молодец! – похвалил Алексей. – Надо же, как похоже.

– На что? На что похоже?!

– Молодец! – еще раз повторил он.

Жанна посмотрела на буклет. Там был тот самый дом. Она отбросила листок, будто это была извивающаяся змея.

– На что похоже?! Ты вот это видел?!

Она выхватила рисунок дочери и собиралась ткнуть в силуэт с топором, но его там не было. Жанна осмотрела каждый сантиметр рисунка, но ничего, даже отдаленно напоминающего «незваного гостя», не нашла.

«Он, наверное, уже в доме, – странная мысль посетила ее. – Или спрятался в тени».

* * *

Алена взяла черный карандаш и сначала перечеркнула рисунок. Потом еще раз и еще. Бэби молчал. Алена перехватила карандаш удобней и начала заштриховывать машину и тех, кто в ней сидел. Она давила так, чтобы штрихи получались жирными и широкими. Грифель сломался, но девочка продолжала водить карандашом по бумаге. Борозды на листке превратили рисунок в рваную рану. Бэби молчал.

огда в статье «Они писали за Шолохова» («Новая газета», № 44, 23 июня 2003 г.) я воспроизвел версию литературоведа Зеева Бар-Селлы о том, что настоящим автором романа «Они сражались за Родину» был Андрей Платонов, то, кроме абстрактного возмущения, мне постоянно задавали два вопроса.
Первый: как мог Платонов быть негром? Второй: как можно скрыть неповторимый стиль Платонова?
А почему Платонов не мог быть негром? С 1929 по 1942 год он был под полным запретом. А жить-то надо, кушать, за комнату платить, семью содержать. А что он умел? Только писать. А желающих стать «писателями», но при этом не способных связать двух слов, но зато имеющих деньги и связи, было предостаточно.
Для нашего конкретного случая достаточно привести цитату из мемуаров Федота Сучкова, относящуюся примерно к 1940 году:
«В той же компании (я и мои однокурсники Ульев и Фролов) сидели у Платонова, мирно беседуя за голым, как степь, столом. И вдруг раздался звонок в прихожей. Я открыл обитую дерматином дверь. Лет тридцати - тридцати пяти человек в форме военно-воздушных сил стоял у порога. Я провел его в комнату…
Нас удивило, что обходительный хозяин квартиры не пригласил к столу застывшего у дверей офицера. И тот, помявшись, спросил, как, мол, Андрей Платонович, обстоит дело. Платонов ответил, что был, дескать, здорово занят, но через несколько дней можно поговорить.
Когда посетитель ушел, Андрей Платонович выругался по-пролетарски. Он сказал, что опорожненную уже поллитровку мы достали с трудом, а у только что удалившегося щеголя ломится буфет от грузинского коньяка и что за перелопачивание романа, которому место в мусорном ведре, он выплатит ему, Платонову, тысячу карбованцев… Так я столкнулся с использованием писателя в качестве негра. И понял тогда, как все на земле просто, простее некуда».
Остается доказать уже не то, что Платонов бывал негром, а то, что он был им именно в случае с Шолоховым. А заодно показать, как решалась проблема стиля.
Доказательства общедоступны начиная с мая 1943 года. Надо было только одно: читая Шолохова, помнить Платонова; а читая Платонова, помнить Шолохова.
А также помнить о том, что у обоих писателей были давние и близкие отношения. Оба, каждый по-своему, ценили друг друга, оба любили выпить (а Шолохову, в отличие от Платонова и его друга Сучкова, достать бутылку проблемы не составляло). Точную картину их взаимоотношений обрисовать пока трудно. В одной главе своей книги Бар-Селла сводит все доступные упоминания о них. И надо признать, что они весьма противоречивы. Одни вспоминают, с каким пиететом Платонов относился к Шолохову и ценил его «крестьянский ум», другие приводят высказывания прямо противоположного свойства. Одни пишут о роли Шолохова в освобождении репрессированного сына Платонова, другие цитируют высказывания Платонова о том, что Шолохов только обещает, но ничего не делает.
Но как бы там ни было, факт достаточно тесных (и, возможно, доверительных) отношений сомнений не вызывает. То есть таких отношений, при которых можно просить о помощи после повелительного пожелания Верховного главнокомандующего силами искусства поддержать дух его приказа № 227 «Ни шагу назад!». Тем более что в разгар войны речь шла не о разовой «тысяче карбованцев», а о прямом возвращении в литературу, о получении работы. Ведь именно во второй половине 1942 года Платонов получает звание капитана, должность военного корреспондента (а это стабильное и неплохое содержание), и его снова печатают. В толстых центральных журналах опять появляется имя Платонова, его проза, его тексты.
Вот и сравним их с появившимися через полгода «главами из романа». Для начала два предельно сжатых фрагмента:
«…выполз из разбитого снарядом окопа капитан Сумсков… Опираясь на левую руку, капитан полз вниз с высоты, следом за своими бойцами; правая рука его, оторванная осколками у самого предплечья, тяжело и страшно волочилась за ним, поддерживаемая мокрым от крови лоскутом гимнастерки; иногда капитан ложился на левое плечо, а потом опять полз. Ни кровинки не было в его известково-белом лице, но он все же двигался вперед и, запрокидывая голову, кричал ребячески тонким, срывающимся голоском:
- Орёлики! Родные мои, вперед!.. Дайте им жизни!».
Это роман. А вот второй:
«…комиссар увидел свою левую руку, отсеченную осколком мины почти по плечо. Эта свободная рука лежала теперь отдельно возле его тела. Из предплечья шла темная кровь, сочась сквозь обрывок рукава кителя. Из среза отсеченной руки тоже еще шла кровь помаленьку. Надо было спешить, потому что жизни осталось немного.
Комиссар Поликарпов взял свою левую руку за кисть и встал на ноги, в гул и свист огня. Он поднял над головой, как знамя, свою отбитую руку, сочащуюся последней кровью жизни, и воскликнул в яростном порыве своего сердца, погибающего за родивший его народ:
- Вперед! За Родину, за вас!»
Это - Андрей Платонов, «Одухотворенные люди (Рассказ о небольшом сражении под Севастополем)». Журнал «Знамя», ноябрь 1942 г., за полгода до «глав из романа».
Один факт - не факт. А вот второй.
Публикация очередной «главы из романа» от 17 ноября 1943-го. Солдат Лопахин разговаривает с поваром Лисиченко:
«- Стукнул бы я тебя чем-нибудь тяжелым так, чтобы из тебя все пшено высыпалось, но не хочу на такую пакость силу расходовать. Ты мне раньше скажи - и без всяких твоих штучек, - что мы нынче жрать будем?
- Щи.
- Как?
- Щи со свежей бараниной и с молодой капустой.
- Лисиченко, я сейчас перед боем очень нервный, и шутки твои мне надоели, говори толком: народ без горячего хочешь оставить?
Лисиченко не спеша сказал:
- Видишь, какое дело: возле моста бомбой овец побило, ну, я, конечно, одного валушка прирезал, не дал ему плохой смертью от осколка издохнуть».
И словно продолжение, но с измененными именами:
«Вдоль насыпи бежал корабельный кок Рубцов. Он с усилием нес в правой руке большой сосуд, окрашенный в невзрачный цвет войны; это был полевой английский термос.
- А я пищу доставил! - кротко и тактично произнес кок. - Где прикажете накрыть стол под горячий, огненный шашлык? Мясо - вашей заготовки!
- Когда же ты успел шашлык сготовить? - удивился Фильченко.
- А я умелой рукой действовал, товарищ политрук, - успел, объяснил кок. - Вы же тут поспеваете овец заготовлять» («Одухотворенные люди»).
Тут следует напомнить предыдущую «главу из романа» (от 4 ноября 1943 года):
«По дороге к переправе шли последние части прикрытия, тянулись нагруженные домашним скарбом подводы беженцев, по обочинам проселка, лязгая гусеницами, подымая золистую пыль, грохотали танки, и отары колхозных овец, спешно перегоняемые к Дону, завидев танки, в ужасе устремлялись в степь, исчезали в ночи. И долго еще в темноте слышался дробный топот мелких овечьих копыт, и, затихая, долго еще звучали плачущие голоса женщин и подростков-гонщиков, пытавшихся остановить и успокоить ошалевших от страха овец».
Есть правда, еще один текст:
«Откуда-то издалека доносился ровный, еле слышный шорох, словно шли по песку тысячи детей маленькими ножками. <…> По склонам вражеской высоты, примерно на половине ее расстояния до вершины, справа и слева поднялась пыль. Что-то двигалось сюда с тыльной стороны холма, из-за плеч высоты. <…>
Паршин засмеялся:
- Это овцы! - сказал он. - Это овечье стадо выходит к нам из окружения… <…>
Овцы двумя ручьями обтекли высоту и стали спускаться с нее вниз, соединившись на полынном поле в один поток. Уже слышны были овечьи испуганные голоса; их что-то беспокоило, и они спешили, семеня худыми ножками». (Опять «Одухотворенные люди»).
Мало? Тогда еще:
«Звягинцев сорвал на краю поля уцелевший от пожара колос, поднес его к глазам. Это был колос пшеницы мелянопус, граненый и плотный, распираемый изнутри тяжелым зерном. Черные усики его обгорели, рубашка на зерне полопалась под горячим дыханием пламени, и весь он - обезображенный и жалкий - насквозь пропитался острым запахом дыма.
Звягинцев понюхал колос, невнятно прошептал:
- Милый ты мой, до чего же ты прокоптился!.. дымом-то от тебя воняет, как от цыгана… Вот что с тобой проклятый немец, окостенелая его душа, сделал!».
Это за подписью Шолохова, а это:
«Они увидели небольшое поле с несжатым хлебом. Ветелки ранее густого проса теперь опустели, отощали, иные легко и бесшумно шевелились на ветру, а зерно их обратно пало в землю, и там оно бесплодно сопреет или остынет насмерть, напрасно родившись на свет. Беспалов остановился у этого умершего хлеба, осторожно потрогал один пустой колос, склонился к нему и прошептал ему что-то, словно тот был маленький человек или товарищ», - рассказ Платонова «Крестьянин Ягафар» («Октябрь», 1942, № 10).
И еще несколько коротких цитат:
«изломанный в щепки обод поливального колеса, при помощи которого когда-то орошались, жили, росли и плодоносили деревья»;
«Лишь одно водяное колесо безостановочно трудилось теперь впустую», танк, что изломал в щепки поливальное колесо, перед этим «с ходу налетел на плетневую, обмазанную глиной колхозную кузницу»;
«сарай, устроенный из плетней, обмазанных глиной, и покрытый обветшалой соломенной кровлей»;
«Танки подняли гусеницами плетень, а «фердинанд» покрыл собою колодец в усадьбе».
И если удалить, как я сделал, ссылки, то уже невозможно с уверенностью определить, какой плетень в Крыму, какой на Дону; какое колесо в Карелии, какое опять на Дону; где стоит одна глинобитная кузница, где другая; какой текст платоновский, какой - шолоховский.
И, наконец, нечто, не побоюсь сказать, сногсшибательное:
1. «Я, <…> люблю почитать хорошую книжку, в какой про технику, про моторы написано. Были у меня разные интересные книжки: и уход за трактором, и книга про мотор внутреннего сгорания, и установка дизеля на стационаре, не говоря уже про литературу о комбайнах. Сколько раз, бывало, просил: «Возьми, <…>прочитай про трактор. Очень завлекательная книжка, с рисунками, с чертежами…».
2. «Вначале <…> училась плохо. Ее сердце не привлекали катушки Пупина, релейные упряжки или расчет сопротивления железной проволоки. Но уста ее мужа однажды произнесли эти слова, и больше того, он с искренностью воображения, воплощающегося даже в темные, неинтересные машины, представил ей оживленную работу загадочных, мертвых для нее предметов и тайное качество их чуткого расчета, благодаря которому машины живут. <…> С тех пор катушки, мостики Уитсона, контакторы, единицы светосилы стали <…> священными вещами <…>».
Что есть чье? Угадали?..
1 - это «главы из романа», а 2 - естественно, Платонов, рассказ «Фро», написанный в 1936 году.
А потому совершенно естествен вывод Бар-Селлы: «Из сказанного следует, что автору… дана была небывалая свобода ориентации в художественном мире Платонова. Такой абсолютной свободой обладал лишь один человек - Андрей Платонов. И потому рассмотренный нами отрывок - это не плод усилий плагиатора, а авторский текст Платонова».
Дальнейшее довольно странно, но вписывается в стиль жизни Шолохова: быстро сделать начало, потом десятилетиями и очень скрытно доделывать остальное. Но в случае с военным романом никакого продолжения не последовало.
В 1944 году сотрудничество с Платоновым явно прекратилось, была даже не очень приятная сцена на похоронах писателя в 1951 году. А с тех пор в течение 40 лет так ничего и не появилось!
Хотя есть странная история. Причем подтверждаемая не только посторонними свидетелями, но и письмами Шолохова Брежневу, в которых он требует скорейшего рассмотрения присланного фрагмента и то ли сетует, то ли грозит, что могут пойти слухи, что уже и Шолохова не печатают и что поставят его на одну доску с Солженицыным.
А странность в том, что фрагмент этот «гулял» по кабинетам ЦК КПСС и «Правды», но потом, не оставив ни следа, ни копии, вернулся в Вешенскую и там был отправлен автором в печку.
Бывший сотрудник ЦК А. Беляев потом вспоминал (и это единственный пересказ фрагмента) его содержание. И оно никак не вяжется со всем, что мы знаем о Шолохове, но зато объясняет, почему Шолохов опасался оказаться в одной компании с Солженицыным, которого он только что обвинил в том, что тот «зациклился на 37-м годе».
Беляев своими словами пересказывает эпизод о том, как генерал Стрельцов в 1937 году был арестован, содержался в тюрьме, окна которой выходили на улицу. И вот во время Первомая шедшая мимо демонстрация пела «Интернационал», и сидящие по камерам «верные ленинцы» бросились к решеткам и тоже стали петь пролетарский гимн. Охрана же тюрьмы открыла по окнам огонь…
Сильный эпизод, ничего не скажешь. Но откуда он вдруг взялся, как он соотносится со всем тем, что говорил и писал Шолохов в те - 70-е - годы? Почему следа, копии не осталось? Что и почему сжег Шолохов в своем камине?
Ответа на это уже, скорее всего, никогда не будет.
А вот факт «участия» Платонова в создании реально существующих «глав из романа» можно считать практически доказанным и даже отчасти признанным. О чем, помимо книги Бар-Селлы, повествует еще и монография Н. Корниенко «Сказано русским языком…», посвященная сотрудничеству этих двух писателей.

Николай ЖУРАВЛЕВ

Работа над романом велась в три этапа: в - , и 1969 годах . Незадолго до смерти писатель сжёг рукопись романа. В печать вышли только отдельные главы произведения.

О романе

Над первыми главами романа автор работал в Западном Казахстане , во время приездов с фронта к семье, находившейся там в эвакуации в 1942-1943 годах. Текст романа воссоздаёт один из самых трагических моментов Великой Отечественной войны - отступление советских войск на Дону летом 1942 года . Михаил Шолохов одним из первых русских писателей открыто писал о трудностях, ошибках, хаосе во фронтовой дислокации, об отсутствии «сильной руки», способной навести порядок. Не хлебом и солью встречают отступающие части жители казачьей станицы, а бросают в лицо измученным солдатам гневные и несправедливые слова.

Действие романа «Они сражались за Родину» происходит в 1942 году во время Великой Отечественной войны. В битве за хутор Старый Ильмень от полка уцелело 117 человек. Измученные танковыми атаками и отступлением, бойцы шли по степи. В боях уцелело полковое знамя. Дойдя до хутора, люди увидели полковую кухню.

Иван Звягинцев повёл разговор со своим другом Николаем Стрельцовым о семье и доме. Николай признался, что от него ушла жена с двумя детьми. У Звягинцева тоже семейные проблемы. Начитавшись дамских романов, жена требовала от мужа «высоких чувств», по ночам она читала, отчего хозяйство захирело, а дети были как беспризорники.

Николай был огорчён отступлением наших войск, на фронте хаос, армия не могла дать отпор фашистам. Местное население считало отступающих солдат предателями. Николай не верил в победу, а Лопахин считал, что русским надо научиться бить немцев. Через некоторое время полк подняли по тревоге, приказали занять оборону на высоте и держаться до последнего.

Начался бой, остатки полка удерживали вражеские танки от прорыва к Дону. В бою Николая контузило снарядом. Стрельцов увидел, что полк атаковал противника. Он попытался вылезти из окопа, но не смог.

После боя полк продолжил отступление. Вскоре он занял оборону на подступах к переправе. Лопахин подбил немецкий самолёт из бронебойного ружья и получил от лейтенанта Голощёкова водку, налитую в крышку фляги. Лейтенант предупредил, что бой будет тяжёлым. На окопы поползли танки противника, однако их накрыла огнём полковая артиллерия. Бойцы отбили шесть ожесточённых атак. Измотанные безуспешными попытками овладеть переправой, войска противника остановились. Остатки полка Советской армии отступают на другой берег Дона . Лейтенанта Голощёкова тяжело ранило, и он умирает. Командование принял старшина Поприщенко. Голощёков был похоронен на берегу реки. Николай оглох от контузии.

Вчетвером бойцы пришли в землянку старшины Поприщенко. Солдаты просили оставить их на фронте. Старшина получил приказ от майора отправляться в хутор Таловский, где полк будет пополнен свежими силами. Полк отправился в Таловский, по пути заночевав в небольшом хуторе. Старшина попытался добыть на хуторе провиант, но оставшиеся в хуторе женщины решили не кормить отступающих солдат, считая их предателями. Узнав, что полк отступает с боем, женщины собрали провизию и накормили солдат.

Прибывший в штаб дивизии полк встретил командира дивизии полковник Марченко. Старшина Поприщенко привёл 27 бойцов. Полковник принял полковое знамя и преклонил перед ним колено .

Продолжение этого произведения было сожжено автором.