По контрасту И.А. Гончаров с портретом Ольги Ильинской ставит «бытовой» потрет Агафьи Матвеевной Пшеницыной, жены Ильи Ильича Обломова. В отличии от полного образа Ольги, который включает в себя не только внешность героини, но и черты ее характера, здесь автор показывает некоторые черты внешности Пшеницыной, ее одежду, о характере, манерах и привычках писатель умалчивает.
Вот какой Обломов видит эту женщину: «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил. Платье сидело на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому искусству, даже к лишней юбке, чтобы увеличить объем бедр и уменьшить талию. От этого даже и закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой груди, не нарушая ее скромности. Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношено». Гончаров, И.А. Обломов. Роман в 4-х частях. - М.: Художественная литература, 1984. - 493 с. - С. 304
На Илью Обломова героиня произвела положительное впечатление, хотя у нее было «простое, но приятное лицо» и герой подумал, что она, наверное, приятная женщина. Любовь к труду и хозяйству, выдавали руки героини. И как отмечает писатель, что хлопоты по хозяйству никак не отягощали Пшеницыну, это было ее призванием.
Агафья Матвеевна полностью погрузилась в главного героя. Она готова на многое ради любви к Обломову, хотя и кажется ему застенчивой и кроткой. Ее чувство влюбленности можно заметить только по излишней рассеянности: то у нее «подгорит жаркое, переварится рыба в ухе, не положит зелени в суп…».
Если сравнить портреты героини в начале приезда И.И. Обломова и портрет после продолжительного времени совместной жизни с ним, то можно заметить существенные различия. В начале она, пышущая здоровьем, полная, румяная, круглощекая. А вот портрет уже несколько времени спустя. «Она ужасно изменилась, не в свою пользу» Гончаров, И.А. Обломов. Роман в 4-х частях. - М.: Художественная литература, 1984. - 493 с.- С.427 - замечает И.А. Гончаров - «Она похудела. Нет круглых, белых, некраснеющих и небледнеющих щек; не лоснятся редкие брови, глазу у нее впали.
Одета она в старое ситцевое платье; руки ее не то загорели, не то загрубели от работы, от огня или от воды, или от того и от другого… в лице у нее лежит глубокое уныние». Там же. - С. 427
Что же произошло с героиней? А все потому, что уже какой год всю ее стряпню не кушает Илья Ильич. Вот как трепетно Агафья Матвеевна относилась к Обломову. И стоило только поправится делам главного героя с выплатой долга, героиня снова вернулось в былое положение: «она пополнела; грудь и плечи сияли тем же довольством и полнотой в глазах светилась кротость и только хозяйственная заботливость». Там же. - С. 473
А лицо Пшеницыной показывало гораздо большее. Оно «высказывало одно и то же счастье, полное, удовлетворенное и без желаний».
В портрете Агафьи Пшеницыной И.А. Гончаров воплотил образ типичной русской женщины, которая готова полностью отдать себя хозяйственным заботам и всячески угождать типичным Обломовым.
Разница между Ольгой Ильинской и Агафьей Матвеевной Пшеницыной мастерски изображена Гончаровым, начиная с портретной характеристики: «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щёки... Глаза серовато-простодушные, как и всё выражение лица; руки белые, но жёсткие...». Автор не давал такого подробного описания внешности Ольги, как будто желая подчеркнуть, что главными в ней были не внешние качества.
В облике Агафьи Матвеевны автор (значит, и его герой) отмечает «крепкую здоровую грудь», полные белые руки с круглыми локтями, пышную фигуру, обтянутую платьем. «У неё простое, но приятное лицо, – снисходительно решил Обломов, – должно быть, добрая женщина!» И действительно, Агафья Матвеевна была доброй, сердечной, порядочной женщиной, она так заботилась об Илье Ильиче, что готова пожертвовать ради него многим. Например, отнесла в ломбард свои украшения, чтобы барин ни в чём не нуждался. На вопрос Штольца о долговой расписке (мошеннической подделке её брата и Тарантьева, про которую Агафья не знала) она простодушно ответила, что барин ей ничего не должен, хотя давно уже кормила его за свой счёт.
Однако душевные качества этой героини автор не выдвигает на первое место, и в повествовании преобладают бытовые и физиологические подробности, которые важны для главного героя. Это соблазнительные плечи, полные руки с круглыми локтями, которыми Обломов любовался «с таким же удовольствием, с каким утром смотрел на горячую ватрушку». Эта женщина вносила покой, умиротворенность в его душу, и он чувствовал благодарность к ней за удивительную атмосферу уюта, так напоминающую привычный и милый обломовский быт.
Агафья Матвеевна была трудолюбивой хозяйкой, и она готова ежеминутно служить человеку, которого всем сердцем полюбила. Её невозможно представить отдыхающей, и Обломову нравилась её неутомимость. Его также очень устраивало, что от него ничего не требуют, ничем не докучают, зато о нём неустанно заботятся. Любовь и жертвенность всегда рядом в жизни простых русских женщин, и Агафья Пшеницына – одна из них. Она не дворянка и не крестьянка («чиновница»), и зарабатывает себе на жизнь сдачей комнат постояльцам, выполняя много разной работы для квартирантов и для своей семьи. У неё обывательские взгляды на отношения мужчин и женщин, но когда она поняла, что полюбила Обломова, она готова на любые жертвы ради него, забота о нём стала смыслом её жизни.
Во многом похожа на Агафью Матвеевну её верная помощница Анисья, жена Захара, с которой хозяйка очень подружилась. Они обе очень трудолюбивы, к работе относятся не как к изнурительной, тяжёлой обязанности, а как к привычному и необходимому условию жизни, что было полной противоположностью взглядам на труд в Обломовке. Анисья была «проворная баба, лет сорока семи, с заботливой улыбкой... и цепкими, никогда не устающими руками». Ленивому и ворчливому Захару, который с женой иногда разговаривал грозно и гневно, пришлось признать, что «Анисья – умнее его!» И поэтому все недоразумения с барином решала именно Анисья, которая так заговаривала Обломова, стрекоча без остановки, что он в недоумении успокаивался.
Автор отмечает взаимную симпатию Агафьи Матвеевны и Анисьи. «Если есть симпатии душ, если родственные сердца чуют друг друга издалека...», то таким примером является дружба этих женщин, которая свидетельствует также о доброте и душевности Агафьи Матвеевны. Да и как ей не ценить свою помощницу, если с её появлением всё в доме засияло чистотой и везде наведён порядок! Так Анисья стала «великой сподручницей» в хозяйских распоряжениях, а Агафья Матвеевна нашла «у себя место в сердце» для Анисьи, которая тоже поняла, что отныне она вместе с хозяйкой будет участвовать во всей жизни дома. «Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны»: они делились секретами во всём, что было внесено в быт людей наблюдательными умами и вековым опытом.
Как все простые женщины, Анисья не только любознательна, но и любопытна, ей интересна жизнь барина, однако она не станет заниматься пересудами и в любой момент готова отстоять честь хозяина, если кто-либо рискнёт сказать лишнее.
Когда Илья Ильич женился на Агафье Матвеевне, Анисья окончательно утвердила своё положение в доме Пшеницыной, и «взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование». «Агафья Матвеевна выросла, Анисья расправила свои руки, как орлица крылья, и жизнь закипела и потекла рекой». Если так нужно для семьи, то Анисья и спать не ляжет, только бы всё было прилично, как хочет барин. И кухня стала «палладиумом деятельности великой хозяйки и её достойной помощницы», под пристальным оком которой находился весь дом, где распоряжалась её «проворная, всесметающая рука».
Образы женщин, вблизи которых протекает спокойная жизнь Обломова, введены автором не случайно. Читатель видит, как благотворно влияет любовь на души тех, кто способен любить самоотверженно, кто не боится труда, а окрылённые женщины готовы на многое. Работа их как будто раззадоривает, и глаза сияют ярче. Образы Агафьи Матвеевны и Анисьи помогают ещё отчётливее увидеть яркую противоположность на их фоне, барина Илью Ильича, и то разрушительное воздействие, какое оказали на Обломова воспитанные с детства лень и барство. Его не воодушевила на «подвиги» даже любовь Ольги, он страдал от необходимости каждый день прилагать усилия, когда давно уж надоело ему просто из дому выходить. Обломов не захотел и не смог работать над собой, менять себя и свой привычный образ жизни. А в доме Пшеницыной многое напоминало ему детство в Обломовке, когда можно любоваться чужим трудом, оставаясь в покое, ощущая при этом заботу и любовь.
Агафья Матвеевна боготворит человека, изменившего всё в её судьбе, считает его особенным, благородным и изнеженным дворянином, который одарил её своим вниманием. Вместе с любовью расцветала душа этой простой женщины, Агафья Матвеевна росла духовно, вызывая удивление своим преображением у тех, кто знал её раньше. Теперь она способна отстоять своё право на счастливую семейную жизнь, и брат с семьёй вынужден съехать, а Агафья Матвеевна живёт в мире и согласии с самым дорогим для неё человеком. Она приняла в нём всё (Ольга же сделать этого не смогла даже по просьбе Ильи Ильича: «прими меня таким, какой я есть»).
Агафью не раздражали бездеятельность, сонливость, лень Обломова, а его тихий, спокойный нрав и его образ жизни признала она за идеал. Эта женщина считала, что «бог вложил в её жизнь душу», когда появился в её доме Илья Ильич. Выйдя за него замуж, она по-новому стала осознавать себя, так как «теперь уже она знала, зачем жила». И даже после смерти Обломова, оставаясь вечно неутешной, Агафья Матвеевна понимала, что «на всю жизнь её разлились лучи, тихий свет от пролетевших как одно мгновение семи лет».
Сына Андрюшу Агафья Матвеевна любила не меньше, чем его отца, но мудро рассудила, что Штольц и Ольга сделают для его воспитания гораздо больше, чем она. И в конце романа автор сообщает о её сближении с Ольгой Ильинской, но не только по причине их общей заботы об Андрюше. Оказывается, их «связывала общая симпатия, одна память о чистой как хрусталь душе покойника».
Так, вначале бесконечно далёкие и разные женщины становятся ближе, благодаря способности сильно и самоотверженно любить, хотя судьба и жизнь повели их различными путями.
Женщина, нарушившая счастье Обломова, или праведница, вернувшая героя в правильное русло? Образ Агафьи Пшеницыной, несмотря на свой второстепенный характер, является достаточно противоречивым и вызывает много споров. В романе Гончарова она появляется неожиданно, как бы из неоткуда, и проводит с Обломовым последние мгновения его жизни. Прелестная, хозяйственная, сильная женщина, далекая от светской жизни, подарила главному герою тот уют и комфорт, которые так были идеализированы героем. Но именно ли Агафья Пшеницына нужна была Илье Обломову?
Бедная дворянка, вдова, привыкшая к труду. Агафья Матвеевна умела делать практически любую работу. Она могла окружить заботой любого и подарить свое тепло: "...Какие же вы добрые! – говорил Обломов, подходя к ней...".Эта женщина буквально очаровала блуждающего в поисках счастья Обломова. Все вокруг твердили герою, что нужно действовать, куда-то идти, бороться за что-то, но фактически он сам не желал этого, ведь был "лишним" человеком, просто рожденным не в то время.
Илья Ильич с детства хранил в памяти тот нетленный образ своей Обломовки, которая была обычной деревушкой, где существование было безлико, но именно этот уклад и стал для героя желанным. Пшеницына лишь стала воплощением той мечты, ведь полностью обустраивала спокойствие Обломову. Хрупкая Агафья Матвеевна дала возможность герою бездействовать, когда сама продолжала работать, сохраняя на себе все обязанности по хозяйству, но только уже не в статусе вдовы, а замужней женщины.
Изначально достаточно миловидное лицо героини и ее простой характер привлекали окружающих, большинство людей оценивало ее как "славную бабу"- невысоким слогом, но по-доброму. При всех своих положительных качествах, Агафья Матвеевна не была наделена живым умом, часто простые вещи ее заставляли "тупо задумываться". Вообще, по складу ума и манере поведения Пшеницына была ближе к простым людям, нежели к дворянам. Ей были далеки философские вопросы и светская жизнь. Трудная работа, бедность и неблагоприятные условия научили прекрасно выполнять статичные дела, но полностью отбили тягу к высокому.
При всей мощности характера Агафья Матвеевна была застенчивой и робкой женщиной, возможно, эти качества привились именно из-за непонимания некоторых вещей. У нее узкий кругозор, но ей известна настоящая преданность мужу и своему делу. Иначе, имей Агафья Матвеевна другие качества, Обломов бы не женился на ней. Несмотря на любовь к Ольге, он чувствовал мучительное смятение, которое требовало перемен от самого героя. Обломов же не желал их, ведь его судьба была прописана - герой должен был застрять в болоте быта и бездействия.
Образ Агафьи Матвеевны Пшеницыной можно назвать даже идейно-центральным, ведь именно с помощью него раскрывается губительность идеала Обломова. Эта женщина смогла обеспечить уют Илье Ильичу и спокойствие для того, чтобы он наконец смог покинуть то место, где быть ему не суждено.
Сейчас читают:
- Тема и идея комедии Недоросль Форнвизина сочинение
В комедии «Недоросль» поднимается проблема воспитания. На примере семьи Простаковых мы видим грубых, необразованных и вульгарных дворян, которые считают во всём себя правыми и лучшими. Они интересуются только деньгами и быстрой наживой,
Практически каждый из нас может сказать, что его мама самая лучшая. Ведь именно мама для нас самый близкий и родной человек. Моя мама всегда вызывает у меня восхищение.
Н.В. Гоголь, является великим русским писателем, который оставил после себя очень большое количество великолепных произведений, которые составляют золотой фонд нашей литературы. В большинстве своих произведений, он высмеивает
У каждого человека есть свое хобби. Кто-то поет, кто-то играет на музыкальном инструменте, а кто-то любит делать что-нибудь своими руками. Но я - очень разносторонний человек и мне нравятся разные вещи.
Улица моего детства останется в моей памяти на всю жизнь. Именно там, на лавочках, под деревьями и в песочнице прошла самая беззаботная, самая сокровенная и беззащитная часть моей жизни. Именно об улице, на которой прошло мое детство,
Длинные школьные каникулы в самом разгаре. Закончились экзамены, не задают уроки, и теперь можно хорошо отдохнуть. Я очень люблю лето за то, что тепло, солнечно и можно отдыхать на природе.
ОБЛОМОВ
(Роман. 1859)
Пшеницына Агафья Матвеевна - вдова чиновника, оставшаяся с двумя детьми, сестра Ивана Матвеевича Мухоярова, кума Тарантьева. Именно Тарантьев поселяет Обломова, вынужденного искать новую квартиру, в домике П. на Выборгской стороне. «Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил».
П. неразговорчива и привыкла жить, не задумываясь ни над чем: «Лицо ее принимало дельное и заботливое выражение, даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос, не касавшийся какой-нибудь положительной известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием». А ее усмешка была не более чем форма, прикрывавшая незнание предмета: не ведая, что она должна сделать, привыкшая, что все решает «братец», только в умелом ведении дома достигла П. совершенства. Все остальное годами и десятилетиями проходило мимо неразвитого ума.
Почти сразу после переезда Обломова на Выборгскую сторону П. начинает вызывать у Ильи Ильича некий интерес, который можно расценить как чисто эротический (постоянно привлекающие внимание Обломова круглые белые локти хозяйки). Но разгадка ждет в конце романа, когда незадолго до смерти Илье Ильичу снится сон, где мать, указывая ему на П., шепчет: «Милитриса Кирбитьевна». Она называет имя его мечты, навеянной Илье Ильичу в раннем детстве няниными сказками.
Образ П. никогда не вызывал у критиков романа особенного интереса: натура грубая, примитивная, на которую привыкли смотреть лишь глазами Штольца, как на ужасную женщину, символизирующую глубину падения Ильи Ильича. Но не случайно Гончаров дает этой простой женщине имя, близкое имени его горячо любимой матери - Авдотьи Матвеевны Гончаровой, купеческой вдовы, на протяжении многих лет прожившей в одном доме с крестным Гончарова, дворянином Н. Н. Трегубо-вым, который воспитал ее сыновей и дал им образование.
П. находится в постоянном движении, в отличие от Обломо-ва осознавая, что «работа всегда есть» и именно она является подлинным содержанием жизни, а вовсе не наказанием, как считали в Обломовке. Ее беспрестанно мелькающие локти привлекают внимание Обломова не только красотой, но и не до конца осознаваемой им активностью героини. Внешне П. воспринимается неким перпетуум-мобиле, без мысли, без проблеска чувства, «братец» называет ее не иначе как «корова» или «лошадь», видя в сестре только даровую рабочую силу. «Ее хоть ударь, хоть обними - все ухмыляется, как лошадь на овес», - говорит он о ней куму Тарантьеву, готовясь по совету последнего выследить отношения П. с Обломовым и стребовать с Ильи Ильича деньги «за бесчестие».
Постепенно, по мере того как Обломов понимает, что стремиться ему больше некуда, что именно здесь, в домике на Выборгской стороне, обрел он вожделенный строй жизни родной Обломовки, в судьбе самой П. происходит серьезнейшая внутренняя перемена. В постоянных трудах по устроению и обиха-живанью дома, в хлопотах по хозяйству находит она смысл своего существования. В П. начало пробуждаться нечто неведомое ей прежде: тревоги, проблески размышлений. Иными словами - любовь, все более и более глубокая, чистая, искренняя, не умеющая выразить себя словами, но проявляющаяся в том, что П. хорошо знает и умеет: в заботе о столе и одежде Обломова, в молитвах о его здравии, в сидении по ночам у постели больного Ильи Ильича. «Все ее хозяйство... получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича. Прежде она видела в этом обязанность, теперь это стало ее наслаждением. Она стала жить по-своему полно и разнообразно... Она как будто вдруг перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам».
Обломов для П. человек из другого мира: прежде она никогда таких людей не видела. Зная о том, что где-то живут барыни и барины, она воспринимала их жизнь примерно так же, как Обломов слушал в детстве сказку о Милитрисе Кирбитьевне. Встреча с Обломовым послужила импульсом к перерождению, но сам виновник этого процесса «не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки... И чувство П., такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружавших ее и для нее самой».
Обломов «сближался с Агафьей Матвеевной - как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя». П. является единственным абсолютно бескорыстным и решительным человеком в окружении Обломова. Не вникая ни в какие сложности, она делает то, что необходимо в данный момент: закладывает собственные жемчуг и серебро, готова занять деньги у родни покойного мужа, только чтобы Обломов не чувствовал ни в чем недостатка. Когда интриги Мухоярова и Тарантьева достигают пика, П. решительно отрекается и от «братца», и от «кума».
Посвятив себя заботам об Обломове, П. живет так полно и многообразно, как никогда прежде не жила, а ее избранник начинает чувствовать себя словно в родной Обломовке: «...он тихо и постепенно укладывался в простой и широкий гроб остального своего существования, сделанный собственными руками, как старцы пустынные, которые, отворотясь от жизни, копают себе могилу».
У П. и Обломова рождается сын. Понимая разницу между этим ребенком и детьми от первого мужа, П. после смерти Ильи Ильича безропотно отдает его на воспитание Штольцам. Смерть Обломова вносит в существование П. новую краску - она вдова помещика, барина, чем постоянно попрекают ее «братец» и его жена. И хотя образ жизни П. ни в чем не изменился (она по-прежнему прислуживает семье Мухоярова), в ней портоянно пульсирует мысль о том, что «проиграла и просияла ее жизнь, что Бог вложил в ее жизнь душу и вынул опять... теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно... На всю жизнь ее разлились лучи, тихий свет от пролетевших, как одно мгновение, семи лет, и нечего ей было желать больше, некуда идти».
Бескорыстие П. дано понять в финале романа и Штольцу: ей не нужны его отчеты в управлении имением, как не нужны и доходы от Обломовки, приведенной Штольцем в порядок. Свет жизни П. угас вместе с Ильей Ильичом.
Он ушел, а Обломов сел в неприятном расположении духа в кресло и долго, долго освобождался от грубого впечатления. Наконец он вспомнил нынешнее утро, и безобразное явление Тарантьева вылетело из головы: на лице опять появилась улыбка. Он стал перед зеркалом, долго поправлял галстук, долго улыбался, глядел на щеку, нет ли там следа горячего поцелуя Ольги. Два «никогда», сказал он, тихо, радостно волнуясь, и какая разница между ними: одно уже поблекло, а другое так пышно расцвело... Потом он задумывался, задумывался все глубже. Он чувствовал, что светлый, безоблачный праздник любви отошел, что любовь в самом деле становилась долгом, что она мешалась со всею жизнью, входила в состав ее обычных отправлений и начинала линять, терять радужные краски. Может быть, сегодня утром мелькнул последний розовый ее луч, а там она будет уже не блистать ярко, а согревать невидимо жизнь; жизнь поглотит ее, и она будет ее сильною, конечно, но скрытою пружиной. И отныне проявления ее будут так просты, обыкновенны. Поэма минует, и начнется строгая история: палата, потом поездка в Обломовку, постройка дома, заклад в совет, проведение дороги, нескончаемый разбор дел с мужиками, порядок работ, жнитво, умолот, щелканье счетов, заботливое лицо приказчика, дворянские выборы, заседание в суде. Кое-где только, изредка, блеснет взгляд Ольги, прозвучит Casta diva, раздастся торопливый поцелуй, а там опять на работы ехать, в город ехать, там опять приказчик, опять щелканье счетов. Гости приехали и то не отрада: заговорят, сколько кто вина выкуривает на заводе, сколько кто аршин сукна ставит в казну... Что ж это? Ужели то сулил он себе? Разве это жизнь?.. А между тем живут так, как будто в этом вся жизнь. И Андрею она нравится! Но женитьба, свадьба все-таки это поэзия жизни, это готовый, распустившийся цветок. Он представил себе, как он ведет Ольгу к алтарю: она с померанцевой веткой на голове, с длинным покрывалом. В толпе шепот удивления. Она стыдливо, с тихо волнующейся грудью, с своей горделиво и грациозно наклоненной головой, подает ему руку и не знает, как ей глядеть на всех. То улыбка блеснет у ней, то слезы явятся, то складка над бровью заиграет какою-то мыслью. Дома, когда гости уедут, она, еще в пышном наряде, бросается ему на грудь, как сегодня... «Нет, побегу к Ольге, не могу думать и чувствовать один, мечтал он. Расскажу всем, целому свету... нет, сначала тетке, потом барону, напишу к Штольцу вот изумится-то! Потом скажу Захару: он поклонится в ноги и завопит от радости, дам ему двадцать пять рублей. Придет Анисья, будет руку ловить целовать: ей дам десять рублей; потом... потом, от радости, закричу на весь мир, так закричу, что мир скажет: «Обломов счастлив. Обломов женится!» Теперь побегу к Ольге: там ждет меня продолжительный шепот, таинственный уговор слить две жизни в одну!..» Он побежал к Ольге. Она с улыбкой выслушала его мечты; но только он вскочил, чтоб бежать объявить тетке, у ней так сжались брови, что он струсил. Никому ни слова! сказала она, приложив палец к губам и грозя ему, чтоб он тише говорил, чтоб тетка не услыхала из другой комнаты. Еще не пора! Когда же пора, если между нами все решено? нетерпеливо спросил он. Что ж теперь делать? С чего начать? спрашивал он. Не сидеть же сложа руки. Начинается обязанность, серьезная жизнь... Да, начинается, повторила она, глядя на него пристально. Ну, вот я и хотел сделать первый шаг, идти к тетке... Это последний шаг. Какой же первый? Первый... идти в палату: ведь надо какую-то бумагу писать? Да... я завтра... Отчего ж не сегодня? Сегодня... сегодня такой день, и уйти от тебя, Ольга! Ну хорошо, завтра. А потом? Потом сказать тетке, написать к Штольцу. Нет, потом ехать в Обломовку... Ведь Андрей Иванович писал, что надо делать в деревне: я не знаю, какие там у вас дела, постройка, что ли? спросила она, глядя ему в лицо. Боже мой! говорил Обломов. Да если слушать Штольца, так ведь до тетки век дело не дойдет! Он говорит, что надо начать строить дом, потом дорогу, школы заводить... Этого всего в целый век не переделаешь. Мы, Ольга, вместе поедем, и тогда... А куда мы приедем? Есть там дом? Нет: старый плох; крыльцо совсем, я думаю, расшаталось. Куда ж мы приедем? спросила она. Надо здесь квартиру приискать. Для этого тоже надо ехать в город, заметила она, это второй шаг... Потом... начал он. Да ты прежде шагни два раза, а там... «Что ж это такое? печально думал Обломов. Ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть в раздумье! Сейчас и поезжай в палату, на квартиру точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!» На другой день он, с листом гербовой бумаги, отправился в город, сначала в палату, и ехал нехотя, зевая и глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить, в каком департаменте нужно засвидетельствовать. Тот обрадовался Обломову и без завтрака не хотел отпустить. Потом послал еще за приятелем, чтоб допроситься от него, как это делается, потому что сам давно отстал от дел. Завтрак и совещание кончились в три часа, в палату идти было поздно, а завтра оказалась суббота присутствия нет, пришлось отложить до понедельника. Обломов отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами по переулкам. Наконец отыскал будочника; тот сказал, что это в другом квартале, рядом, вот по этой улице и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями из грязи. Опять поехал Обломов, любуясь на крапиву у заборов и на выглядывавшую из-за заборов рябину. Наконец будочник указал на старый домик на дворе, прибавив: «Вот этот самый». «Дом вдовы коллежского секретаря Пшеницына», прочитал Обломов на воротах и велел въехать на двор. Двор величиной был с комнату, так что коляска стукнула дышлом в угол и распугала кучу кур, которые с кудахтаньем бросились стремительно, иные даже в лёт, в разные стороны; да большая черная собака начала рваться на цепи направо и налево, с отчаянным лаем, стараясь достать за морды лошадей. Обломов сидел в коляске наравне с окнами и затруднялся выйти. В окнах, уставленных резедой, бархатцами и ноготками, засуетились головы. Обломов кое-как вылез из коляски; собака пуще заливалась лаем. Он вошел на крыльцо и столкнулся с сморщенной старухой, в сарафане, с заткнутым за пояс подолом: Вам кого? спросила она. Хозяйку дома, госпожу Пшеницыну. Старуха потупила с недоумением голову. Не Ивана ли Матвеича вам надо? спросила она. Его нет дома; он еще из должности не приходил. Мне нужно хозяйку, сказал Обломов. Между тем в доме суматоха продолжалась. То из одного, то из другого окна выглянет голова; сзади старухи дверь отворялась немного и затворялась; оттуда выглядывали разные лица. Обломов обернулся: на дворе двое детей, мальчик и девочка, смотрят на него с любопытством. Откуда-то появился сонный мужик в тулупе и, загораживая рукой глаза от солнца, лениво смотрел на Обломова и на коляску. Собака все лаяла густо и отрывисто, и, только Обломов пошевелится или лошадь стукнет копытом, начиналось скаканье на цепи и непрерывный лай. Через забор, направо, Обломов видел бесконечный огород с капустой, налево, через забор, видно было несколько деревьев и зеленая деревянная беседка. Вам Агафью Матвеевну надо? спросила старуха. Зачем? Скажи хозяйке дома, говорил Обломов, что я хочу с ней видеться: я нанял здесь квартиру... Вы, стало быть, новый жилец, знакомый Михея Андреича? Вот погодите, я скажу. Она отворила дверь, и от двери отскочило несколько голов и бросилось бегом в комнаты. Он успел увидеть какую-то женщину, с голой шеей и локтями, без чепца, белую, довольно полную, которая усмехнулась, что ее увидел посторонний, и тоже бросилась от дверей прочь. Пожалуйте в комнату, сказала старуха воротясь, ввела Обломова чрез маленькую переднюю в довольно просторную комнату и попросила подождать. Хозяйка сейчас выйдет, прибавила она. «А собака-то все еще лает», подумал Обломов, оглядывая комнату. Вдруг глаза его остановились на знакомых предметах: вся комната завалена была его добром. Столы в пыли; стулья, грудой наваленные на кровать; тюфяки, посуда в беспорядке, шкафы. Что ж это? И не расставлено, не прибрано? сказал он. Какая гадость! Вдруг сзади его скрипнула дверь, и в комнату вошла та самая женщина, которую он видел с голой шеей и локтями. Ей было лет тридцать. Она была очень бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил. Платье сидело на ней в обтяжку: видно, что она не прибегала ни к какому искусству, даже к лишней юбке, чтоб увеличить объем бедр и уменьшить талию. От этого даже и закрытый бюст ее, когда она была без платка, мог бы послужить живописцу или скульптору моделью крепкой, здоровой груди, не нарушая ее скромности. Платье ее, в отношении к нарядной шали и парадному чепцу, казалось старо и поношено. Она не ожидала гостей, и когда Обломов пожелал ее видеть, она на домашнее будничное платье накинула воскресную свою шаль, а голову прикрыла чепцом. Она вошла робко и остановилась, глядя застенчиво на Обломова. Он привстал и поклонился. Я имею удовольствие видеть госпожу Пшеницыну? спросил он. Да-с, отвечала она. Вам, может быть, нужно с братцем поговорить? нерешительно спросила она. Они в должности, раньше пяти часов не приходят. Нет, я с вами хотел видеться, начал Обломов, когда она села на диван, как можно дальше от него, и смотрела на концы своей шали, которая, как попона, покрывала ее до полу. Руки она прятала тоже под шаль. Я нанял квартиру; теперь, по обстоятельствам, мне надо искать квартиру в другой части города, так я пришел поговорить с вами... Она тупо выслушала и тупо задумалась. Теперь братца нет, сказала она потом. Да ведь этот дом ваш? спросил Обломов. Мой, коротко отвечала она. Так я и думал, что вы сами можете решить... Да вот братца-то нет; они у нас всем заведовают, сказала она монотонно, взглянув в первый раз на Обломова прямо и опустив опять глаза на шаль. «У ней простое, но приятное лицо, снисходительно решил Обломов, должно быть, добрая женщина!» В это время голова девочки высунулась из двери. Агафья Матвеевна с угрозой, украдкой кивнула ей головой, и она скрылась. А где ваш братец служит? В канцелярии. В какой? Где мужиков записывают... я не знаю, как она называется. Она простодушно усмехнулась, и в ту же минуту опять лицо ее приняло свое обыкновенное выражение. Вы не одни живете здесь с братцем? спросил Обломов. Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, довольно словоохотливо начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич. А Михей Андреич часто бывает у вас? спросил Обломов. Иногда по месяцу гостит; они с братцем приятели, всё вместе... И замолчала, истощив весь запас мыслей и слов. Какая тишина у вас здесь! сказал Обломов. Если б не лаяла собака, так можно бы подумать, что нет ни одной живой души. Она усмехнулась в ответ. Вы часто выходите со двора? спросил Обломов. Летом случается. Вот намедни, в Ильинскую пятницу, на Пороховые Заводы ходили. Что ж, там много бывает? спросил Обломов, глядя, чрез распахнувшийся платок, на высокую, крепкую, как подушка дивана, никогда не волнующуюся грудь. Нет, нынешний год немного было; с утра дождь шел, а после разгулялось. А то много бывает. Еще где же бываете вы? Мы мало где бываем. Братец с Михеем Андреичем на тоню ходят, уху там варят, а мы всё дома. Ужели всё дома? Ей-богу, правда. В прошлом году были в Колпине, да вот тут в рощу иногда ходим. Двадцать четвертого июня братец именинники, так обед бывает, все чиновники из канцелярии обедают. А в гости ездите? Братец бывают, а я с детьми только у мужниной родни в светлое воскресенье да в рождество обедаем. Говорить уж было больше не о чем. У вас цветы: вы любите их? спросил он. Она усмехнулась. Нет, сказала она, нам некогда цветами заниматься. Это дети с Акулиной ходили в графский сад, так садовник дал, а ерани да алоэ давно тут, еще при муже были. В это время вдруг в комнату ворвалась Акулина; в руках у ней бился крыльями и кудахтал, в отчаянии, большой петух. Этого, что ли, петуха, Агафья Матвевна, лавочнику отдать? опросила она. Что ты, что ты! Поди! сказала хозяйка стыдливо. Ты видишь, гости! Я только спросить, говорила Акулина, взяв петуха за ноги, головой вниз, семьдесят копеек даст. Подь, поди в кухню! говорила Агафья Матвеевна. Серого с крапинками, а не этого, торопливо прибавила она, и сама застыдилась, спрятала руки под шаль и стала смотреть вниз. Хозяйство! сказал Обломов. Да, у нас много кур; мы продаем яйца и цыплят. Здесь, по этой улице, с дач и из графского дома всё у нас берут, отвечала она, поглядев гораздо смелее на Обломова. И лицо ее принимало дельное и заботливое выражение; даже тупость пропадала, когда она заговаривала о знакомом ей предмете. На всякий же вопрос, не касавшийся какой-нибудь положительной, известной ей цели, она отвечала усмешкой и молчанием. Надо бы было это разобрать, заметил Обломов, указывая на кучу своего добра... Мы было хотели, да братец не велят, живо перебила она и уж совсем смело взглянула на Обломова. «Бог знает, что у него там в столах да в шкафах... сказали они, после пропадет к нам привяжутся...» Она остановилась и усмехнулась. Какой осторожный ваш братец! прибавил Обломов. Она слегка опять усмехнулась и опять приняла свое обычное выражение. Усмешка у ней была больше принятая форма, которою прикрывалось незнание, что в том или другом случае надо сказать или сделать. Мне долго ждать его прихода, сказал Обломов, может быть, вы передадите ему, что, по обстоятельствам, я в квартире надобности не имею и потому прошу передать ее другому жильцу, а я, с своей стороны, тоже поищу охотника. Она тупо слушала, ровно мигая глазами. Насчет контракта потрудитесь сказать... Да нет их дома-то теперь, твердила она, вы лучше завтра опять пожалуйте: завтра суббота, они в присутствие не ходят... Я ужасно занят, ни минуты свободной нет, отговаривался Обломов. Вы потрудитесь только сказать, что так как задаток остается в вашу пользу, а жильца я найду, то... Нету братца-то, монотонно говорила она, нейдут они что-то... И поглядела на улицу. Вот они тут проходят, мимо окон: видно, когда идут, да вот нету! Ну, я отправляюсь... сказал Обломов. А как братец-то придут, что сказать им: когда вы переедете? спросила она, встав с дивана. Вы им передайте, что я просил, говорил Обломов, что, по обстоятельствам... Вы бы завтра сами пожаловали да поговорили с ними... повторила она. Завтра мне нельзя. Ну, послезавтра, в воскресенье: после обедни у нас водка и закуска бывает. И Михей Андреич приходит. Ужели и Михей Андреич приходит? спросил Обломов. Ей-богу, правда, прибавила она. И послезавтра мне нельзя, отговаривался с нетерпением Обломов. Так уж на той неделе... заметила она. А когда переезжать-то станете? Я бы полы велела вымыть и пыль стереть, спросила она. Я не перееду, сказал он. Как же? А вещи-то куда же мы денем? Вы потрудитесь сказать братцу, начал говорить Обломов расстановисто, упирая глаза ей прямо в грудь, что, по обстоятельствам... Да вот долго нейдут что-то, не видать, сказала она монотонно, глядя на забор, отделявший улицу от двора. Я знаю и шаги их; по деревянной мостовой слышно, как кто идет. Здесь мало ходят... Так вы передадите ему, что я вас просил? кланяясь и уходя, говорил Обломов. Вот через полчаса они сами будут... с несвойственным ей беспокойством говорила хозяйка, стараясь как будто голосом удержать Обломова. Я больше не могу ждать, решил он, отворяя дверь. Собака, увидя его на крыльце, залилась лаем и начала опять рваться с цепи. Кучер, спавший опершись на локоть, начал пятить лошадей; куры опять, в тревоге, побежали в разные стороны; в окно выглянуло несколько голов. Так я скажу братцу, что вы были, в беспокойстве прибавила хозяйка, когда Обломов уселся в коляску. Да, и скажите, что я, по обстоятельствам, не могу оставить квартиры за собой и что передам ее другому или чтоб он... поискал... Об эту пору они всегда приходят.... говорила она, слушая его рассеянно. Я скажу им, что вы хотели побывать. Да, на днях я заеду, сказал Обломов. При отчаянном лае собаки коляска выехала со двора и пошла колыхаться по засохшим кочкам немощеного переулка. В конце его показался какой-то одетый в поношенное пальто человек средних лет, с большим бумажным пакетом под мышкой, с толстой палкой и в резиновых калошах, несмотря на сухой и жаркий день. Он шел скоро, смотрел по сторонам и ступал так, как будто хотел продавить деревянный тротуар. Обломов оглянулся ему вслед и видел, что он завернул в ворота к Пшеницыной. «Вон, должно быть, и братец пришли! заключил он. Да чорт с ним! Еще протолкуешь с час, а мне и есть хочется и жарко! Да и Ольга ждет меня... До другого раза!» Ступай скорей! сказал он кучеру. «А квартиру другую посмотреть? вдруг вспомнил он, глядя по сторонам, на заборы. Надо опять назад, в Морскую или в Конюшенную... До другого раза!» решил он. Пошел скорей!
