Микула селянинович характеристика героев. Микула Селянинович — собирательный образ русского земледельца

Доклад 7 класс.

Микула Селянинович - персонаж русских былин, богатырь, легендарный пахарь. Он олицетворяет крестьян­скую силу, силу русского народа. Микула Селянинович встре­чается в двух былинах: о Вольге и Святогоре. В былине о Свя- тогоре он является носителем чудесной сумочки, в которой заключается тяга земная; в былине о Вольге он - чудесный пахарь, сошку которого не может сдвинуть с места вся дружи­на Вольги. У Микулы Селяниновича, согласно фольклору, было три дочери: Василиса, Марья и Настасья. Первая и по­следняя (жены Ставра и Добрыни Никитича) также являются центральными героинями былин.

Согласно одной из былин, он просит великана Святогора поднять упавшую на землю сумку. Тот не справляется с зада­нием. Тогда Микула Селянинович поднимает сумку одной ру­кой, сообщая, что в ней находится «вся тягость земная», кото­рая под силу только мирному, трудолюбивому пахарю.

Интересно проследить возникновение образа Микулы Селя­ниновича в народном сознании. Народ представлял себе полет гуч паханием на небе - молния рассекает небо так, как плуг землю, то есть труд землепашца Микулы сравнивается с работой определенной божественной силы. Само имя Микула заимство­вано у святого Николая, но под ним скрывается древнее божест­во грома и молнии. Микула Селянинович (каким он предстает в былинах) сильно напоминает собою германского бога Тора, ко­торый тоже является покровителем земледельцев. Страшная сила Микулы, сопоставление со Святогором и другие черты, которы­ми он наделен, показывают, что тип его, как и тип Святогора, сложился под влиянием образа какого-нибудь титанического существа, бывшего, вероятно, олицетворением земли или бога - покровителя земледелия. На это указывает особенно сумочка с тягой земли, с которой изображается Микула и которая, очевид­но, есть не что иное, как образ земли. Но сам он уже представля­ет не землю как стихию, а идею оседлой земледельческой жизни, в которой он и предтавляет свою силу и значение.

Толкование образа Микулы в науке очень различно. Из­вестный русский ученый Буслаев, занимавшийся изучением русского фольклора, считал, что Микула - представитель оседлой, земледельческой жизни, и в основе его образа лежит представление о титаническом существе: божестве земли или земледелия. Другой ученый-фольклорист Орест Миллер видит в Микуле грозовое божество и сопоставляет его со скандинав­ским богом Тором, который является покровителем земледе­лия. Кобыла Микулы по Оресту Миллеру - туча. Еще один русский ученый Владимиров сомневается в существовании в образе Микулы каких-нибудь заимствованных черт и считает его поэтической идеализацией паханья, полагая, что в основе былины о Микуле Селяниновиче лежит земледельческий миф о том, что труд пахаря является трудом человека-кормильца, наиболее близкого к земле, к природным корням.

В самой известной из дошедших до нас былин «Вольга и Микула Селянинович» Микула в своем роскошном наряде представляется не мужиком-пахарем, а скорее каким-нибудь царевичем или боярином, взявшимся для виду за соху и разыг­рывающим из себя земледельца. Узнав от Вольги, что он едет за данью, Микула говорит, что и сам недавно столкнулся с мужи­кам и-ореховцами, когда ездил за солью, и называет их разбой­никами. В других вариантах очень кратко говорится о помощи, оказанной Микулой Вольге при получении дани с непокорных горожан, которые хотели погубить дружину Вольги, подпилив мосты через реку Волхов. Больших результатов в науке достиг­ло изучение бытовой стороны былины, обнаружившее ее се­верно-русское (вероятно, новгородское) происхождение. К бы­товым чертам относятся: 1) картина северной пахоты в губерниях Новгородской, Псковской, Олонецкой и других, где пашни иногда сплошь усеяны валунами, то мелкими, о которые постоянно почеркивают омешики сохи, то крупными, которые приходится огибать при паханье (сравните описание пахоты Микулы Селяниновича); 2) употребление сохи, а не плуга;

3) сеянье ржи, а не пшеницы; 4) езда Микулы Селяниновича за солью, объясняемая новгородскими бытовыми условиями;

5) столкновение его с ореховцами иногда из-за соли: Орехо- вец- древнее название нынешнего Шлиссельбурга на Неве, где новгородцам приходилось покупать привозную соль;

6) упоминание реки Волхов в одном варианте былины; 7) нако­нец, личность Микулы Селяниновича известна исключительно в олонецком былинном репертуаре, и нет ни одной былины о нем, записанной в других частях России. Изучение словарного состава былины показывает, что читаемый нами вариант фольк­лорного произведения появился не так давно, примерно в XV веке. Об этом ученые узнали, исходя из анализа такого эпи­зода: Микула покупает соль на серебряные гроши, а именно в XV веке у новгородцев на место старой денежной системы по­шли в ход иноземные деньги: артиги, лобки и гроши литовские.

Вопросы по докладу:

1) Кем предстает в былинах Микула Селянинович?

2) Какие былинные сюжеты о Микуле Селяниновиче дош­ли до нас? Перескажи один из сюжетов.

3) С какими образами связывался в народном сознании образ Микулы?

4) Почему ученые-фольклористы считают, что былина «Вольга и Микула Селянинович» появилась на севере России, скорее всего в Новгороде?

5) Когда появился дошедший до нас вариант былины «Вольга и Микула Селянинович»? Свою точку зрения поясни.

Былина «Микула Селянинович»

Микула Селянинович и Вольга

У славного князя у Владимира был племянник — молодой Вольга Всеславьевич. Он всех удивлял силой-крепостью богатырской, а пуще того умом-разумом не по годам молодым.

Посылал князь Владимир стольно-киевский богатыря племянника ездить по всем городам, собирать дани-подати. И привозил богатырь Вольга Всеславьевич князю Владимиру много злата, серебра и скатного жемчуга.

За эту службу верную князь Владимир племянника жаловал. Отписал ему удел: три города с пригородками, с горожанами да с крестьянами. Первый город пожаловал Гурчевец, другой Ореховец, а третий город Крестьяновец. А мужики в тех городах были непокорные.

Собирал Вольга дружину хоробрую, тридцать молодцев без единого. Двадцать девять дружинников один к одному, а сам князь Вольга во тридцатых стал. Сели они на добрых коней и поехали в три пожалованных города с пригородками с горожан да с крестьян дань собирать.

Долго ли, коротко ехали по чистым полям да по широким степям и услышали в чистом поле ратая-пахаря: орет-пашет где-то пахарь, понукивает, сошка у пахаря поскрипывает, омешики по камешкам прочиркивают.

Ехал Вольга с дружинниками день с утра до вечера, нигде ни на кого не наехал. Только слышно, как орет пахарь в поле, понукивает да посвистывает, сошка у пахаря поскрипывает да омешики по камешкам прочиркивают. Ехал Вольга с дружиною и на другой день с утра до вечера и на закате красного солнышка наехал в чистом поле на ратая.

Орет пахарь, понукивает, из края в край бороздки помётывает. В край он уедет — другого не видать. Пенья-коренья выворачивает, а малые камешки в борозду валит. У пахаря кобылка соловая, хвост у кобылки до земли расстилается, а грива колесом завивается. Сам пахарь — дородный добрый молодец, глаза у него соколиные, брови черные соболиные, кудри кольцами рассыпаются, из-под шляпы пуховой выбиваются.

Подъехал князь Вольга Всеславьевич к пахарю, поздоровался:

— Бог помочь тебе, пахарь-оратаюшко, орать-пахать да крестьянствовать, из края в край бороздки домётывать!

Говорил пахарь в ответ таковы слова:

— А поди-ка ты, пожалуй, Вольга Всеславьевич! Сам ты далече ли, Вольга, едешь, куда путь держишь со своей дружиной хороброю?

Отвечал Вольга Всеславьевич:

— Мой дядюшка, князь Владимир стольно- киевский, меня пожаловал тремя городами с при- городками — Гурчевцем да Ореховцем, а третьим городом Крестьяновцем. Вот и еду я с дружиною хороброю получить дани-подати с тех горожан да крестьян.

Пахарь выслушал да и вымолвил:

— Ах, Вольга Всеславьевич, я недавно был в тех трех городах, ездил соли купить. И привез соли три меха на своей кобылке соловенькой, а всего-то соли в трех мехах триста пудов. И привез я вести нехорошие. Много в тех городах татей — дорожных разбойников. Застращали они всех проезжих, прохожих людей. Угрожают, просят подорожного выкупа. А кто грошей не дает, того грабят да бьют. Ну а я был с шалыгой подорожною и платил той шалыгой дань-подать разбойникам так: кто стоя стоял, тот сидя сидит, а кто сидя сидел, тот и в лежку лежит — надолго они запомнят меня.

Задумался князь Вольга, потемнел лицом после этих слов оратая-пахаря, а потом сказал:

— Спасибо, оратай-оратаюшко, поведал мне, рассказал всё о тех городах. Я в них век не был, путь-дорога туда незнакомая. Поедем-ка со мной во товарищах, ведь тебе те места ведомы.

Пахарь слова на то поперек не сказал. Он гужики с сошки повыстегнул, кобылку из сошки повывернул, оставил в борозде свою сошку кленовую, сам садился на свою кобылку соловую, и поехали они по чистому полю, по широкому раздолью. Тут спохватился пахарь:

— Ай, Вольга Всеславьевич! Ведь оставил я сошку на виду в борозде. Неровен час, наедет нехороший человек: он сошку из земельки повыдернет, из омешиков земельку повытряхнет, из сошки омешики повыколотит, и нечем мне будет землю пахать, крестьянствовати. Пошли ты двух дружинников, чтобы сошку из земельки повыдер- нули, из омешиков земельку повытряхнули да и бросили бы сошку за ракитов куст!

Молодой Вольга Всеславьевич посылает двух добрых молодцев из своей дружинушки хороброй:

— Ступайте скорым-скоро сошку из земельки повыдерните, из омешиков земельку повытрях- ните и бросьте сошку за ракитов куст!

Повернули добрых коней два дружинника, подъехали два добрых молодца к сошке кленовенькой. Они сошку за обжи кругом вертят, да не могут они сошку поднять, не могут сошку из земельки повыдернуть, из омешиков земельку по- вытряхнуть, бросить сошку за ракитов куст. Молодой Вольга Всеславьевич посылает им в помощь десяток дружинников. Все двенадцать дородных добрых молодцев вокруг сошки похаживают. Они сошку за обжи кругом вертят да не могут сошку из земельки повыдернуть, из омешиков земельку повытряхнуть, бросить сошку за ракитов куст.

Тут молодой Вольга Всеславьевич мечет грозный взгляд на двенадцать добрых молодцев. Он махнул рукой и послал всю свою дружину хоробрую.

И собрались вокруг сошки кленовенькой все дружинники — тридцать молодцев без единого. Взяли сошку за обжи, кружком вертят, из последних сил выбиваются, да не могут они сошку поднять. Не могут сошку из земельки повыдернуть, из омешиков земельку повытряхнуть и бросить сошку за ракитов куст.

Глядел, глядел пахарь на дружинников да и вымолвил:

— Смотрю я, смотрю да и думаю: «Немудрая, князь Вольга Всеславьевич, дружинушка хоробрая твоя. Не могут они сошку из земельки повыдернуть, из омешиков земельку повытряхнуть и бросить сошку за ракитов куст. Не дружинушка это хоробрая, а хлебоежи один к одному».

Да с теми словами повернул пахарь кобылку соловую, подъехал к своей сошке. Он брал сошку одной рукой, сошку из земельки повыдернул, из омешиков земельку повытряхнул и бросил сошку за ракитов куст.

Повернули они коней и стали путь продолжать. Едут по чистому полю, по широкому раздолью.

У пахаря-ратая кобылка на рысь перешла, а Вольгин-то конь запоскакивал, дружинники на своих конях растянулись по полю. У пахаря кобылка грунью пошла, Вольгин-то конь не поспел за ней, оставаться стал. И принялся Вольга покрикивать, рукою помахивать, сам говорил таковы слова:

— Стой, постой, оратаюшко!

Попридержал пахарь свою кобылку соловую,

стал дожидаться князя с дружинниками. А Воль- га Всеславьевич подъехал и вымолвил:

— Ай, оратай-оратаюшко! Коли твоя кобылка соловенькая да конем бы была, я за кобылку пятьсот бы дал!

Пахарь-оратай на те речи ответ держал:

— Ай же, Вольга Всеславьевич, немного ты смыслишь в конских статях, коль за эту кобылку пятьсот посулил. Ведь я сам купил кобылку жеребеночком-сосунком и в те поры заплатил пятьсот рублей. А если эта кобылка конем бы была, так этой кобылке и сметы нет!

Слушает князь Вольга Всеславьевич пахаря- оратая, смотрит на него, сам всё больше удивляется:

— Ты послушай-ка, оратай-оратаюшко, да скажи мне, как тебя по имени зовут, как величают по изотчине.

Отвечал оратай-пахарь:

— Ай же ты, Вольга Всеславьевич! Как я ржи напашу да в скирды сложу, а в скирды сложу да домой выволочу, домой выволочу, дома вымолочу, драни надеру да пива наварю, пива наварю, мужиков напою, и станут мужички меня похва- ливати да покликивати: «Ай же молодой Микулушка Селянинович!»

Микула Селянинович и Святогор

Жил богатырь на Святых горах. На могучем коне, как великая гора, ездил меж ущельев каменных.

То был Святогор-богатырь. Ему сила-могута дана непомерная. Святогора да его коня богатырского не носила мать-сыра земля — вот и ездил он на каменных горах.

Как-то спросил Святогор своего коня вещего:

— Хочется мне на Руси побывать. Понесет ли нас мать — сыра земля, коли спуститься с этих каменных гор?

И проговорил конь речью человеческой:

— Легкой поступью поедем — земля выдержит, а на грунь перейти либо скоком скакать — провалимся.

И спустился Святогор с каменных гор, едет легкой поступью да и задремал на коне. И проехал он заставу богатырскую, а на заставе стояли тогда три богатыря: Илья Муромец с Добрыней Никитичем да Алеша Попович-млад. Заметили, усмотрели они следы Святогорова коня: из каждого копыта по печи земли вывернуто, смотреть на следы — страх берет.

Проговорил тут Илья Муромец:

— Поеду-ка я, братья крестовые, по этим следам, поразведаю, коль не с добрым умыслом кто приехал, с нахвалыциком силой померяюсь, ведь в бою мне смерть не писана.

Оседлал он своего бурушку-косматушку и поехал во чисто поле. Едет, коня понужает и невдолге настиг-застал наездника.

Видит — легко богатырский конь переступывает, по печи комья земли из копыт выворачивает, а на коне великан-богатырь сидит, сидя спит, похрапывает.

Поближе подъехал Илья Муромец и зычным голосом окликнул раз, другой и третий наездника. Богатырь не оглянулся, не откликнулся, сидит на коне, сидя спит в седле да похрапывает. Илья Муромец подивился тому, подъехал к наезднику близко-наблизко да тупым концом долгомерного копья ударил по плечам наездника. А наездник сидит, спит в седле, не оглядывается, сидя спит да похрапывает. Удивился Илья Муромец, рассердился и ударил во всю силу богатырскую наездника в третий раз.

После третьего удара оглянулся богатырь. Оглянулся, повернулся и вымолвил:

— Думал, русские комарики покусывают, а тут богатырь Илья Муромец с долгомерным копьем тешится!

Он нагнулся с седла, ухватил Илью Муромца вместе с конем одной рукой, поднял, оглядел и сунул в седельную суму. Ехал так час и другой. Святогоров конь спотыкаться стал, а под конец на коленки пал. Рассердился, закричал на коня Святогор:

— Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься, а под конец и на коленки пал? Чуешь, видно, беду-невзгоду над моей головой!

Отвечал Святогоров конь:

— Потому я спотыкаться стал, что вместо одного тебя несу на себе двух могучих богатырей да в придачу коня богатырского, а на коленки пал потому, что чую беду-невзгоду над твоей головой.

Святогор-богатырь доставал Илью Муромца из седельной сумы, становил его с конем на землю и говорил таковы слова:

— Будь ты, Илья Муромец, моим братом названым. Тебе в бою смерть не писана, а мне такая сила-могута дана, что худо носит нас с конем мать — сыра земля, оттого я живу да разъезжаю по каменным горам.

По чистому полю, по широкому раздолью едут два богатыря: Илья Муромец, сын Иванович, да Святогор-богатырь.

Едут, слышат, как орет в поле пахарь, понукивает, сошка у пахаря поскрипывает, омешики по камешкам прочиркивают, непомерные борозды оратай помётывает, из края уедет — другого не видать.

Тут увидали Святогор с Ильей возле пашни на обочине малую суму перемётную. Святогор- богатырь поддел за лямки сумочку на конец копья долгомерного, да не может сумочку с земли поднять. Он слез с коня, ухватился за сумочку одной рукой, а сумочка будто в землю вросла: не шелохнулась, с места не стронулась. Удивился богатырь да двумя руками взялся за малую суму перемётную, а сумочка лежит, не трохнется, не ворохнется.

Рассердился Святогор-богатырь и напрягся во всю силу-могуту свою непомерную, сам по колени в землю увяз, пот кровавый на лице выступил, а малая сумочка будто в землю вросла, с места не сдвинулась.

Последние силы богатырь собрал и так напрягся, натужился, что по плечи в землю ушел, все суставы у него перервалися, все жилы распусти- лися — да тут богатырю и кончина пришла. На том месте и похоронил Илья Муромец Святогора- богатыря.

А в ту самую пору издали-далече пахарь обратную борозду гнал-метал. Довел борозду до обочины, сошку в землю воткнул, с Ильей Муромцем поздоровался:

— Здрав буди, Илья Муромец! Ты куда едешь, куда путь держишь?

— Здравствуй и ты, крестный батюшка, славный пахарь Микула Селянинович, — отвечал Илья Муромец и поведал-рассказал о кончине Святогора-богатыря.

Подошел Микула Селянинович к малой сумочке перемётной, взялся одной рукой, поднял сумочку от сырой земли, руки в лямки продел, закинул сумочку на плечи, подошел к Илье Муромцу да и вымолвил:

— В этой сумочке вся тяга земная. В этой сумочке я ношу и тягость пахаря-оратая, и хоть какой богатырь ни будь — не поднять ему этой сумочки.

На том былина и кончилась. Синему морю на тишину, а добрым людям на послушанье.

Басня «Садко»

В богатом Новгороде жил добрый молодец, по имени Садко, а по-уличному прозывался Садко- гусляр.

Жил бобылём, с хлеба на квас перебивался — ни двора, ни кола. Только гусли, звонкие, яровчатые, да талант гусляра-певца и достались ему в наследство от родителей. А слава о нем рекой катилась по всему Великому Новгороду. Недаром звали Садко и в боярские терема златоверхие, и в купеческие хоромы белокаменные на пирах играть, гостей потешать. Заиграет он, заведет напев — все бояре знатные, все купцы первостатейные* слушают гусляра, не наслушаются. Тем молодец и жил, что по пирам ходил.

Но вот вышло так: день и два Садко на пир не зовут и на третий день не зовут, не кличут. Горько и обидно ему показалось.

Взял Садко свои гусельцы яровчатые, пошел к Ильмень-озеру. Сел на берегу на синь-горюч камень и ударил в струны звонкие, завел напев переливчатый. Играл на берегу с утра до вечера.

А на закате красного солнышка взволновалось Ильмень-озеро. Поднялась волна, как высокая гора, вода с песком смешалася, и вышел на берег сам Водяной — хозяин Ильмень-озера. Оторопь гусляра взяла. А Водяной сказал таковы слова:

— Спасибо тебе, Садко, гусляр новгородский! Было у меня столованье-гулянье, почестей пир. Веселил ты, потешал гостей моих. И хочу я тебя за то пожаловать! Позовут тебя завтра к первостатейному купцу на гуслях играть, именитых новгородских купцов потешать. Попьют, поедят купцы, похваляться станут, порасхвастаются. Один похвалится несчетной золотой казной, другой — дорогими товарами заморскими, третий станет хвастать добрым конем да шелковым портом*. Умный похвалится отцом с матерью, а неумный — молодой женой.

Потом спросят тебя купцы именитые, чем бы ты, Садко, похвалиться мог, похвастаться. А я тебя научу, как ответ держать да богатым стать. И поведал Водяной — хозяин Ильмень-озера гусляру-сироте тайну дивную.

На другой день позвали Садко в белокаменные палаты именитого купца на гуслях играть, гостей потешать. Столы от напитков да от кушаний ломятся. Пир-столованье вполпира, а гости, купцы новгородские, сидят вполпьяна. Стали друг перед другом хвастать: кто золотой казной-богачеством, кто дорогими товарами, кто добрым конем да шелковым портом. Умный хвалится отцом, матушкой, а неумный хвастает молодой женой.

Принялись потом Садко спрашивать, у доброго молодца выпытывать:

— А ты, молодой гусляр, чем похвалишься?

На те слова-речи Садко ответ держит:

— Ах, купцы вы богатые новгородские! Ну чем мне перед вами хвастать-похвалятися? Сами знаете: нет у меня ни злата, ни серебра, нет в гостином ряду лавок с дорогими товарами. Одним только я и похвалиться могу. Один только я знаю-ведаю чудо-чудное да диво-дивное. Есть в нашем славном Ильмень-озере рыба — золотое перо. И никто той рыбы не вылавливал. Не видывал, не вылавливал. А кто ту рыбу — золотое перо выловит да ухи похлебает, тот из старого молодым станет. Только тем и могу похвалиться я, похвастаться!

Зашумели купцы именитые, заспорили:

— Пустым ты, Садко, похваляешься. Из веки- веков никто не слыхивал, что есть такая рыба — золотое перо и что, похлебавши ухи из той рыбы, стар человек молодым, могутным станет!

Шестеро самых богатых новгородских купцов пуще всех спорили:

— Нету рыбы такой, о коей ты, Садко, сказываешь. Мы станем биться о велик заклад. Все наши лавки в гостином ряду, всё наше именье-богачество прозакладываем! Только тебе против нашего заклада великого выставить нечего!

— Рыбу — золотое перо я берусь выловить! А против вашего заклада великого ставлю свою буйную голову, — отвечал Садко-гусляр.

На том дело поладили и рукобитьем об заклад спор покончили.

В скором времени связали невод шелковый. Забросили тот невод в Ильмень-озеро первый раз — и вытащили рыбу — золотое перо. Выметали невод другой раз — и выловили еще одну рыбу — золотое перо. Закинули невод третий раз — поймали третью рыбу — золотое перо. Сдержал свое слово Водяной — хозяин Ильмень-озера: наградил Садко, пожаловал. Выиграл сирота-гусляр велик заклад, получил богатство несметное и стал именитым новгородским купцом. Повел торговлю большую в Новгороде, а приказчики его торгуют по иным городам, по ближним и дальним местам. Множится богатство Садко не по дням, а по часам. И стал он вскорости самым богатым купцом в славном Великом Новгороде. Выстроил палаты белокаменные. Горницы в тех палатах чудо-дивные: дорогим заморским деревом, златом-серебром да хрусталем изукрашены. Эдаких горниц отродясь никто не видывал, и наслыху таких покоев не было.

А после того женился Садко, привел молодую хозяйку в дом и завел в новых палатах почестей пир-столованье. Собирал на пир бояр родовитых, всех купцов новгородских именитых; позвал и мужиков новгородских. Всем нашлось место в хоромах хлебосольного хозяина. Напивались гости, наедалися, захмелели, заспорили. Кто о чем беседы громко ведут да похваляются. А Садко по палатам похаживает и говорит таковы слова:

— Гости мои любезные: вы, бояре родовитые, вы, купцы богатые, именитые, и вы, мужики новгородские! Все вы у меня, у Садко, на пиру напились, наелись, а теперь шумно спорите, похваляетесь. Иной правду говорит, а иной и пустым похваляется. Видно, надо мне и о себе сказать. Да и чем мне стать похвалятися? Богатству моему и сметы нет. Золотой казны столько у меня, что могу все товары новгородские скупить, все товары — худые и хорошие. И не станет товаров никаких в Великом славном Новгороде.

Та заносчивая речь, хвастливая, обидной показалась застолице — и боярам, и купцам, и мужикам новгородским. Зашумели гости, заспорили:

— Век того не бывало и не будет, чтоб один человек мог скупить все товары новгородские, купить и продать наш Великий славный Новгород. И мы бьемся с тобой о велик заклад в сорок тысячей: не осилить тебе, Садко, Господина Великого Новгорода. Сколь бы ни был богат-могуч один человек, а против города, против народа он — пересохшая соломинка!

А Садко на своем стоит, не унимается и бьется о велик заклад, выставляет сорок тысячей...

И на том пированье-столованье окончилось. Разошлись гости, разъехались.

А Садко на другой день вставал раным-ранешенько, умывался белешенько, будил свою дружину, верных помощников, насыпал им золотой казны полным-полно и отправлял по улицам торговым, а сам Садко шел в гостиный ряд, где торгуют лавки дорогими товарами. Так целый день с утра до вечера Садко, богатый купец, со своими верными помощниками скупали все товары во всех лавках Великого славного Новгорода и к закату солнышка скупили всё, как метлой замели. Не осталось товаров в Новгороде ни на медный грош.

А на другой день — глядь-поглядь — от товаров новгородские лавки ломятся, навезли за ночь товаров больше прежнего.

Со своей дружиной, с помощниками принялся Садко товары скупать по всем улицам торговым и в гостином ряду. И к вечеру, к закату солнышка, не осталось в Новгороде товаров ни на единый грош. Всё скупили и свезли в амбары Садко-богача.

На третий день послал с золотой казной Садко помощников, а сам пошел в гостиный ряд и видит: товаров во всех лавках больше прежнего. Ночью подвезли товары московские. Слышит Садко молву, что обозы с товарами из Москвы идут, и из Твери идут, и из многих других городов, а по морю корабли бегут с товарами заморскими.

Тут призадумался Садко, пригорюнился: Не осилить мне Господина Великого Новгорода, не скупить мне товаров всех русских городов и со всего свету белого. Видно, сколь я ни богат, а богаче меня Великий славный Новгород. Лучше мне мой заклад потерять сорок тысячей. Всё равно не осилить мне города да народа новгородского. Вижу теперь, что нет такой силы-могущества, чтоб один человек мог народу супротивиться.

Отдал Садко свой великий заклад — сорок тысячей. И построил сорок кораблей. Погрузил на корабли все товары скупленные и поплыл на кораблях торговать в страны заморские. В заморских землях продал товары новгородские с большим барышом.

А на обратном пути на синем море приключилась невзгода великая. Все сорок кораблей будто к месту приросли, остоялися. Ветер мачты гнет и снасти рвет, бьет морская волна, а все сорок кораблей будто на якорях стоят, с места тронуться не могут.

И сказал Садко кормчим да команде судовой:

— Видно, требует царь Морской с нас дань- выкуп. Берите, ребятушки, бочку золота да мечите деньги во сине море.

Выметали в море бочку золота, а корабли по- прежнему с места не тронулись. Их волною бьет, ветер снасти рвет.

— Не принимает царь Морской нашего золота, — проговорил Садко. — Не иначе, как требует с нас живую душу себе.

И приказал жребий метать. Каждому достался жребий липовый, а Садко себе жребий взял дубовый. И на каждом жребии именная помета. Метнули жребий во сине море. Чей жребий утонет, тому и к Морскому царю идти.

Липовые — будто утки поплыли. На волне качаются. А дубовый жребий самого Садко ключом на дно пошел.

Проговорил тогда Садко:

— Тут промашка вышла: дубовый жребий тяжелей липовых, потому он и на дно пошел. Кинем- ко еще разок.

Сделал Садко себе жребий липовый, и еще метнули жребий во сине море. Все жеребья утицей- гоголем поплыли, а Садков жребий, как ключ, на дно нырнул.

Сказал тогда Садко, купец богатый, новгородский:

— Делать нечего, ребятушки, видно, царь Морской ничьей иной головы не хочет принять, а требует он мою буйную голову.

Взял он бумагу да перо гусиное и принялся роспись писать: как и кому его именье-богачество оставить.

Отписал, отказал деньги монастырям на помин души. Наградил свою дружину, всех помощников и приказчиков. Много казны отписал на нищую братию, на вдов, на сирот, много богатства отписал-отказал своей молодой жене. После того проговорил:

— Спускайте-ко, любезные дружинники мои, за борт доску дубовую. Страшно мне сразу вдруг спускаться во сине море.

Спустили широкую надежную доску на море. С верными дружинниками Садко простился, прихватил свои гусли, звонкие, яровчатые.

— Сыграю на доске последний разок перед тем, как смерть принять!

И с теми словами спустился Садко на дубовый плот, а все корабли тотчас с места тронулись, паруса шелковые ветром наполнились, и поплыли они своим путем-дорогою, будто остановки никакой и не было. Понесло Садко на дубовой доске по морю-океану, а он лежит, на гусельцах тренькает, тужит о своей судьбе-доле, свою жизнь прежнюю вспоминает. А доску-плот морская волна покачивает, Садко на доске убаюкивает, и не заметил он, как впал в дрему и уснул глубоким сном.

Долго ли, коротко ли тот сон длился — неведомо. Проснулся-пробудился Садко на дне моря- океана, возле палат белокаменных. Из палат слуга выбежал и повел Садко в хоромы. Завел в большую горницу, а там сам царь Морской сидит. На голове у царя золотая корона. Заговорил Морской царь:

— Здравствуй, гость дорогой, долгожданный! Много я о тебе слышал от моего племянника Водяного — хозяина славного Ильмень-озера — про твою игру на гуслях яровчатых. И захотелось мне самому тебя послушать. Для того и корабли твои остановил, и твой жребий именно два раза утопил.

После того позвал челядинца:

— Топи жарко баню! Пусть наш гость с дороги попарится, помоется, а после того отдохнет. Потом пир заведем. Скоро званые гости съезжаться станут.

Вечером завел Морской царь пир на весь мир. Съехались цари да царевичи из разных морей. Водяные из разных озер да рек. Приплыл и Водяной — хозяин Ильмень-озера. Напитков да кушаний у царя Морского вдоволь: пей, ешь, душа-мера!

Наугощались гости, захмелели. Говорит хозяин, царь Морской:

— Ну, Садко, потешь, позабавь нас! Да играй веселей, чтобы ноги ходуном ходили.

Заиграл Садко задорно, весело. Гости за столом усидеть не могли, выскочили из-за столов да в пляс пустились и так расплясались, что на море-океане великая буря началась. И много в ту ночь кораблей сгинуло. Страсть сколько людей потонуло!

Играет гусляр, а Морские цари с царевичами да Водяные пляшут, покрикивают:

— Ой, жги, говори!

Тут возле Садко оказался Водяной — хозяин Ильмень-озера и зашептал гусляру на ухо:

— Нехорошее дело тут творится у моего дядюшки. На море-океане от этой пляски такая непогода разыгралась. Кораблей, людей и товаров погибло — тьма-тьмущая. Перестань играть, и пляска кончится.

— Как же я перестану играть? На дне моря- океана у меня не своя воля. Покуда дядя твой, сам царь Морской, не прикажет, я остановиться не могу.

— А ты струны оборви да шпенёчки повыломай и скажи царю Морскому, запасных-де нет у тебя, а здесь запасных струн да шпенёчков негде взять. А как перестанешь играть да окончится пир-столованье, разъедутся гости по домам, царь Морской, чтоб удержать тебя в подводном царстве, станет понуждать тебя выбрать невесту и жениться. А ты на то соглашайся. Проведут перед тобой сперва триста девиц-красавиц, потом еще триста девиц — что ни вздумать, ни сказать, ни пером описать, а только в сказке рассказать — пройдут перед тобой, а ты стой да молчи. Поведут перед тобой еще триста девиц краше прежнего. Ты всех пропусти, укажи на последнюю и скажи: «Вот на этой девушке, на Чернавушке, я жениться хочу». То — моя родная сестра, она тебя из неволи, из плена выручит.

Проговорил эти слова Водяной — хозяин Ильмень-озера и смешался с гостями.

А Садко струны оборвал, шпенёчки повыломал и говорит Морскому царю:

— Надо струны заменить да шпенёчки новые приладить, а запасных у меня нету.

— Ну где я тебе теперь струны найду да шпенёчки. Завтра гонцов пошлю, а сегодня пир- столованье уж кончается.

На другой день говорит Морской царь:

— Быть тебе, Садко, моим верным гусляром. Всем твоя игра по душе пришлась. Женись на любой морской девице-красавице, и тебе в моем морском царстве-государстве жить будет лучше, чем в Новгороде. Выбирай себе невесту!

Хлопнул царь Морской в ладони — и откуда ни возьмись пошли мимо Садко девицы-красавицы, одна другой краше. Так прошло триста девиц.

За теми еще идут триста девиц, таких пригожих, что пером не описать, только в сказке рассказать, а Садко стоит молчит. За теми красавицами еще идут триста девиц, много краше прежних.

Глядит Садко, не налюбуется, а как последняя в ряду девица-красавица показалася, сказал гусляр Морскому царю:

— Выбрал я себе невесту. Вот на этой девице- красавице и жениться хочу, — показал он на Чернавушку.

— Ай да молодец ты, Садко-гусляр! Выбрал ты невесту хорошую: ведь она моя племянница, Чернава-река. Будем мы теперь с тобой в родстве.

Принялись веселым пирком да за свадебку. Пир-столованье окончилось. Отвели молодых в особый покой. И лишь только двери затворилися, сказала Чернава Садко:

— Ложись, спи-почивай, ни о чем не думай. Как мне брат, Водяной, хозяин Ильмень-озера, приказал, так всё и сбудется.

Накатился, навалился на Садко сон глубокий. А как пробудился поутру — и глазам своим не верит: сидит он на крутом берегу реки Чернавы, там, где в Волхов-реку Чернава впадает. А по Волхову бегут-поспешают его сорок кораблей с верной дружиною. И дружина с кораблей Садко увидела, сдивовалася:

— Оставили мы Садко во синем море-океане, а Садко нас встречает близ Новгорода. То ли, братцы, не чудо, то ли не диво!

Спустили и послали за Садко карбасок — лодку малую. Перебрался Садко на свой корабль, и в скором времени подошли корабли к новгородской пристани. Выгрузили товары заморские да бочки с золотом в амбары Садко-купца.

Позвал Садко своих верных помощников, дружину в палаты белокаменные. А на крыльцо выбегала молодая жена-красавица. Кидалась она на грудь Садко, обнимала его, целовала:

— А ведь было мне видение, мой муж дорогой, что прибудешь ты сегодня из заморских стран!

Попили они, поели, и стал Садко жить-поживать в Новгороде со своей молодой женой. А на том мой сказ о Садко и кончается.

Ранним утром, ранним солнышком собрался Вольта брать дани-по́дати с городов торговых Гурчевца да Ореховца.

Села дружина на добрых коней, на каурых жеребчиков и в путь отправилась. Выехали молодцы в чистое поле, в широкое раздолье и услышали в поле пахаря. Пашет пахарь, посвистывает, лемехи по камешкам почиркивают. Будто пахарь где-то рядышком соху ведёт. Едут молодцы к пахарю, едут день до вечера, а не могут до него доскакать. Слышно, как пахарь посвистывает, слышно, как сошка поскрипывает, как лемешки почиркивают, а самого пахаря и глазом не видать.
Едут молодцы другой день до вечера, так же всё пахарь посвистывает, сошенька поскрипывает, лемешки почиркивают, а пахаря нет как нет.

Третий день идёт к вечеру, тут только молодцы до пахаря доехали. Пашет пахарь, понукивает, на кобылку свою погукивает. Борозды кладёт, как рвы глубокие, из земли дубы вывёртывает, камни-валуны в сторону отбрасывает. Только кудри у пахаря качаются, шёлком по плечам рассыпаются.
А кобылка у пахаря немудрая, а соха у него кленовая, гужи шелко́вые. Подивился на него Вольга, поклонился учтиво:
– Здравствуй, добрый человек, в поле трудничек!
– Здоров будь, Вольга Всеславьевич. Куда путь держишь?
– Еду в города Гурчевец да Ореховец, собирать с торговых людей дани-по́дати.
– Эх, Вольга Всеславьевич, в тех городах живут всё разбойники, дерут шкуру с бедного пахаря, собирают за проезд по дорогам пошлины. Я поехал туда соли купить, закупил соли три мешка, каждый мешок сто пудов, положил на кобылку серую и домой к себе направился. Окружили меня люди торговые, стали брать с меня подорожные денежки. Чем я больше даю, тем им больше хочется. Рассердился я, разгневался, заплатил им шёлковую плёткою. Ну, который стоял, тот сидит, а который сидел, тот лежит.
Удивился Вольга, поклонился пахарю:
– Ай же ты, славный пахарь, могучий богатырь, поезжай ты со мной за товарища.
– Что ж, поеду, Вольга Всеславьевич, надо им наказ дать – других мужиков не обижать.
Снял пахарь с сохи гужи шелко́вые, распряг кобылку серую, сел на неё верхом и в путь отправился.
Проскакали молодцы пол пути. Говорит пахарь Вольге Всеславьевичу:
– Ох, неладное дело мы сделали, в борозде соху оставили. Ты пошли молодцов-дружинников, чтобы сошку из борозды выдернули, землю бы с неё вытряхнули, положили бы соху под ракитовый куст.
Послал Вольга трёх дружинников.
Вертят сошку они и так и сяк, а не могут сошку от земли поднять.
Послал Вольга десять витязей. Вертят сошку они в двадцать рук, а не могут с места содрать.
Тут поехал Вольга со всей дружиной. Тридцать человек без единого облепили сошку со всех сторон, понатужились, по колена в землю ушли, а сошку и на волос не сдвинули.
Слез с кобылки тут пахарь сам, взялся за сошку одной рукой, из земли её выдернул, из лемешков землю вытряхнул. Лемехи травой вычистил.
Дело сделали и поехали богатыри дальше путём-дорогою.
Вот подъехали они под Гурчевец да Ореховец. А там люди торговые хитрые: как увидели пахаря, подсекли брёвна дубовые на мосту через речку Ореховец.
Чуть взошла дружина на мост, подломились брёвна дубовые, стали молодцы в реке тонуть, стала гибнуть дружина храбрая, стали кони, люди на дно идти.
Рассердились Вольга с Микулой, разгневались, хлестнули своих добрых коней, в один скок реку перепрыгнули. Соскочили на тот бережок да и начали злодеев чествовать.
Пахарь плетью бьёт, приговаривает:
– Эх вы, жадные люди торговые! Мужики города́ хлебом кормят, мёдом поят, а вы соли им жалеете!
Вольга па́лицей жалует за дружинников, за богатырских коней.
Стали люди гурчевецкие каяться:
– Вы простите нас за злодейство, за хитрости. Берите с нас дани-подати, и пускай едут пахари за солью, никто с них гроша не потребует.
Взял Вольга с них дани-подати за двенадцать лет, и поехали богатыри домой.
Спрашивает пахаря Вольга Всеславьевич:
– Ты скажи мне, русский богатырь, как зовут тебя, величают по отчеству?
– Поезжай ко мне, Вольга Всеславьевич, на мой крестьянский двор, так узнаешь, как меня люди чествуют.
Подъехали богатыри к полю. Вытащил пахарь сошеньку, распахал широкое полюшко, засеял золотым зерном…
Ещё заря горит, а у пахаря поле колосом шумит.
Тёмная ночь идёт – пахарь хлеб жнёт. Утром вымолотил, к полудню вывеял, к обеду муки намолол, пироги завёл. К вечеру созвал народ на почестей пир. Стали люди пироги есть, брагу пить да пахаря похваливать:
– Ай спасибо тебе, Микула Селянинович!

(жена Добрыни Никитича)

Микула Селянинович - легендарный пахарь-богатырь в русских былинах новгородского цикла .

Этимология

Имя Микула - народная форма имени Николай; возможно, результат контаминации с именем Михаил .

Образ богатыря-пахаря

Богатырь олицетворяет крестьянскую силу; биться с ним нельзя, так как «весь род Микулов любит Матушка Сыра Земля ».

Согласно одной из былин, он просит великана Святогора поднять упавшую на землю сумку. Тот не справляется с заданием. Тогда Микула Селянинович поднимает сумку одной рукой, сообщая, что в ней находится «вся тягость земная».

У Микулы Селяниновича, согласно фольклору, было две дочери: Василиса и Настасья (жены Ставра и Добрыни Никитича соответственно), которые также являются центральными героинями былин.

Былины, посвящённые Микуле: «Вольга и Микула Селянинович», «Святогор и Микула Селянинович».

Микула и Николай Чудотворец

Связь христианского святого Николая Чудотворца с былинным богатырём Микулой Селяниновичем. Интересную версию о связи с днём народного календаря Николой вешним приводит П. И. Мельников в 1874 году :

Микулу больше всего смерд (крестьянин, земледелец) чествовал... Ему, поильцу, ему, милостивому кормильцу, и честнее и чаще справлял он праздники... Ему в почесть бывали пиры -столованья на брачинах -микульщинах.

Как почитанье Грома Гремучего при введении христианства перенесли у нас на почитанье Ильи Громовника , а почитанье Волоса , скотьего бога, - на святого Власия , так и чествованье оратая Микулы Селяниныча перевели на христианского святого - Николая Чудотворца . Оттого-то на Руси всего больше Николе Милостивому и празднуют. Весенний праздник Николаю Чудотворцу , которого нет у греков, заимствован был русскими у латинян, чтоб приурочить его к празднику Матери Сырой Земли, что любит «Микулу и род его». Празднество Микуле совпадало с именинами Матери-Земли. И до сих пор два народных праздника рядом сходятся: первый день «Микулы с кормом » (9 мая по ст. ст.), другой день (10 мая по ст. ст.) «именины Матери Сырой Земли ».

Дочери

• • Василиса Микулишна - жена Ставра Годиновича
  • Настасья Микулишна - жена Добрыни Никитича

См. также

Напишите отзыв о статье "Микула Селянинович"

Примечания

Литература

• Мельников-Печёрский П. И. . - 1874.
• / Петрухин В. Я. // Мифологический словарь / гл. ред. Е. М. Мелетинский . - М . : Советская энциклопедия, 1990. - С. 358. - ISBN 5-85270-032-0 .

Ссылки

• . Проверено 16 марта 2009. .
• // Биографический словарь. 2000.

Отрывок, характеризующий Микула Селянинович

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?

Микула Селянинович - в славянской мифологии герой-богатырь. Хотя он не упоминается среди киевских богатырей, не встретим мы его на княжеских пирах, и не участвует он в сражениях. Микула Селянинович - богатырь-пахарь, мужик. Рядом с богатырем в былине оказывается князь Вольга, и поначалу именно через него узнается Микула. Вольга с дружиной едет в пожалованные ему великим князем города за данью Здесь по пути и происходит встреча князя с пахарем. Сначала Вольга только слышит его.

Как орет. в поле оратай*, посвистывает.
Сошка у оратая поскрипывает,
Омешики** по камешкам почирикивают.

И только на третий день, приблизившись наконец к пахарю, князь видит, как идет работа.

Как орет в поле оратай, посвистывает.
А бороздочки да он пометывает,
А пенье, коренья вывертывает,
А большие-то камни в борозду валит.

В этой картине есть детали, характерные для земледельческого труда северного русского крестьянина: это ему приходилось превращать в пахотные земли участки, заваленные валунами, и корчевать лес. Но одновременно рисуется «раздольицо чисто поле», которого на севере быть не могло. Как обычно в былинах, здесь сливается воедино то, что в действительности никогда вместе не существует. В результате такого слияния создается идеальная картина. информация с сайта http://сайт
Непривычно дороги и красивы орудия пахоты:

У оратая кобыла соловая,
Гужики у нее шелковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота.

И наконец Вольга видит самого пахаря за работой:

А у оратая кудри качаются,
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются.
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да черна соболя,
У оратая сапожки зелен сафьян, -
Вот шилом пяты, носы востры,
Вот под пяту, пяту воробей пролетит,
Около носа хоть яйио прокати.
У оратая шляпа пуховая,
А кафтанчик у него черна бархата.

Не правда ли, Микула мало похож на человека, занятого тяжелой пахотой. Своим обликом он скорее напоминает богатыря-щеголя Чурилу Пленковича, готовящегося к «состязанию» с Дюком. Кудри, брови соболиные - это детали из свадебных песен, изображающих красавца жениха. Былина не считается с требованиями правдоподобия, когда нужно создать идеальный портрет героя. Вольга предлагает Микуле ехать с ним - оказывается, пахарь не в ладах с горожанами и готов помочь князю. Микула согласен - но нужно убрать соху, чтобы те же мужики не позарились на нее. Вольга посылает дружинников выдернуть соху из земли, вытряхнуть земельку и забросить «сошку за ракитов куст». Но они не в силах это сделать.

Тут оратай-оратаюшко
На своей ли кобыле соловенькой
Приехал ко сошке кленовенъкой,
Он брал-то ведь сошку одной рукой,
Сошку из земли оц повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.

И еще одна подробность: крестьянская кобыла неожиданно обнаруживает превосходство над боевым Вольгиным конем.

Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то у ней завивается,
У оратая кобыла ступью пошла.
А Вольгин конь да ведь наскакивает,
У оратая кобыла грудью пошла,
А Вольгин конь да оставается.

Престижу князя-воина нанесен сильнейший удар: кобыла, приученная к тому лишь только, чтобы тащить соху, обгоняет запросто его боевого коня да и выглядит эффектнее. Князь вынужден проявить к неизвестному пахарю почтение.

- Ай же ты оратай-оратаюшко!
Как-то тебя да именем зовут,
Нарекают тебя да по отечеству?

С таким вопросом в Древней Руси к простому крестьянину не обращались. Об имени-отчестве спрашивали людей значительных, с родословной, например, приезжих богатырей. Ответ оратая утверждает иные ценности. информация с сайта http://сайт

- Ай же ты Вольга Святославович!
Я как ржи-то сложу
да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков напою,
- А тут станут мужички меня похваливати:
Молодой Никуда Селянович!

Так в былине прославляется богатырский характер свободного крестьянского труда, красота простой крестьянской жизни, достоинство делателя, труженика, превосходство его в этом смысле над князем и его слугами.