Михаил Александрович Шолохов (11 мая (24 мая) 1905, область Войска Донского - 21 февраля 1984) - русский советский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1965 г. - за роман «Тихий Дон»), классик русской литературы.

Родился на хуторе Кружилине станицы Вешенской Области Войска Донского. Мать, украинская крестьянка, служила горничной. Была насильно выдана замуж за донского казака-атаманца* Кузнецова, но от него ушла к "иногороднему", богатому приказчику А. М. Шолохову. Их внебрачный сын вначале носил фамилию первого мужа матери, считался "казачьим сыном" со всеми положенными привилегиями и земельным паем. Однако после смерти Кузнецова (в 1912 г.) и усыновления родным отцом стал считаться "сыном мещанина", "иногородним" и все привилегии потерял.
Образование ограничилось четырьмя классами гимназии - дальше была война. "Поэты рождаются по-разному, - скажет он позже. - Я, например, родился из гражданской войны на Дону". С 15-ти лет начинает самостоятельную трудовую деятельность. Сменил множество профессий: учитель школы ликбеза, служащий станичного ревкома, счетовод, журналист... С 1921 года - "комиссар по хлебу", на продразверстке. За "превышение власти на хлебозаготовках" был приговорен трибуналом к расстрелу (заменили тюрьмой - условно)...
Осенью 1922 года М. Шолохов приезжает в Москву, пытается поступить на рабфак - не берут: не состоит в комсомоле. Живет случайными заработками. Посещает литературный кружок "Молодая гвардия", пробует писать, публикует фельетоны и очерки в столичных газетах и журналах. Эти опыты подтолкнули к созданию "Донских рассказов" (1926 г.), которые сразу обратили на себя внимание.
В 1925 году М. Шолохов возвращается на родину и приступает к главному труду своей жизни - роману "Тихий Дон". Две первых книги романа вышли в 1928 году. Публикация сопровождалась бурной полемикой: роман о гражданской войне, написанный совсем еще молодым писателем "анафемски талантливо" (по отзыву М. Горького), озадачивал и эпопейным размахом, и умелостью, и авторской позицией. Выход третьей книги романа был приостановлен из-за явно сочувственного изображения Верхнедонского казачьего восстания 1919 года. В возникшей паузе М. Шолохов берется за роман о коллективизации на Дону - "Поднятая целина". К содержанию этой книги претензий не было. Она вышла в 1932 году. И в том же году возобновилась публикация "Тихого Дона" - после вмешательства Сталина в судьбу книги. В 1940 году вышли в свет последние части этой уникальной эпопеи XX века.
За "Тихий Дон" М. Шолохов был награжден орденом Ленина, в 1941 году присуждена Сталинская премия 1-й степени. Однако партийная активность первого лица советской литературы (особенно в послевоенные годы) заметно превосходила писательскую: ни в годы войны (военкор "Правды" и "Красной звезды"), ни после из-под его пера не вышло почти ничего, напоминающего автора "Тихого Дона" (кроме, разве что, рассказа "Судьба человека", 1957 г.).
В 1960 году М. Шолохову присуждена Ленинская премия - за вторую книгу "Поднятой целины", а в 1965-м - Нобелевская премия за "Тихий Дон".
Дважды Герой Социалистического труда, кавалер шести орденов Ленина, почетный доктор нескольких европейских университетов Михаил Александрович Шолохов умер и похоронен в станице Вешенской, на крутом берегу Дона.

Алексей Шолохов

Жене и сыну посвящается

Часть первая

«Земля» - аккуратно набрал Алексей в окошке поисковика. Нажал на клавишу Enter, и Google выдал сто восемь миллионов вариантов. Нет, неправильно. Так он и до скончания века не найдет подходящий вариант. Не умел он работать в Интернете. Коллеги посоветовали набрать в Гугле или Яндексе то, что нужно и… Как говорится, ищущий да обрящет. Леша не знал, где так говорится, но эти слова как нельзя лучше характеризовали его действия. У него появился миллион (рублей, разумеется), и он знал, куда его деть. На квартиру не хватало. Комната в двухэтажном здании с сортиром на улице в каком-нибудь Мухосранске ему не нужна. Он хотел свой дом, на который, что вполне естественно, ему тоже не хватало. Поэтому он решил купить землю, заложить ее в банк и выстроить на эти деньги дом. Просто, как дважды два.

Он посмотрел только три варианта. Уже на третьем сайте он нашел то, что искал.

Участок находился в жилой деревне. Магазины, детский сад и школа. Что еще надо? Правда, немного дальше, чем он рассчитывал. Участок находился в Тульской области, в сорока километрах от Тулы, в непосредственной близости от Донского и Новомосковска. То есть о работе можно было не беспокоиться. А он не беспокоился. Пока.

Двенадцать цветных фотографий показывали участок во всей красе. Жена Алексея, когда он показал ей эти снимки, пришла в ужас. Было что-то жуткое в этом участке, что-то заставляющее замирать, а затем быстрее биться сердце. Именно поэтому Леше он и понравился. Да что там понравился, он был влюблен в него.

Снимки были сделаны почему-то зимой, чем нагоняли еще большую жуть. Круглый колодец, будто декорация для фильма «Звонок», притаился под когтистой лапой безликого куста. Серое здание - не то гараж, не то хозпостройка - тянулось вдоль завалившегося забора. И, наконец, то, что привлекло внимание Алексея больше всего: руины сгоревшего дома располагались на тринадцатом (?) снимке. Он хорошо помнил, что когда вошел на страницу этого объявления, фотографий было двенадцать. Шесть сверху и шесть снизу. Одна под другой. Алеша вышел из объявления и снова вернулся. Двенадцать. Начал пролистывать фотографии в увеличенном виде. Первая, вторая… Фотографии шли по порядку - ни одной не пропущено. Двенадцатая, тринадцатая. Чертовщина какая-то.

«Да что я привязался к этим фотографиям?! Может, так задумано, чтобы привлечь покупателя».

Алексей полистал еще раз снимки и остановился на руинах сгоревшего дома. Он не мог объяснить даже сам себе, что его привлекло в этом остове когда-то дышавшего жизнью дома. Он был просто влюблен в эти развалины, и тут же пришло решение. Во что бы это ему ни стало, Алексей купит этот участок.

* * *

Алексей договорился с менеджером встретиться в десять утра. Леша приехал на место в девять. Подошел к ржавым воротам и дернул за ручку. Дверь скрипнула и открылась. Он решил посмотреть участок без красочного расхваливания менеджера. Обойти, а потом уже послушать излияния заинтересованного в продаже человека.

Асфальтированная дорожка была испещрена трещинами, под ногами лежали прошлогодние листья вперемежку с грязью. Здесь было все, как и на фотографиях с сайта. Все так же мертво, будто он никуда и не выезжал, а остался у себя в квартире и рассматривал фото. Если угодно, в 3D. Но Лешу это не отталкивало, наоборот, притягивало так, что он готов был согласиться на любую цену. Он купит этот участок за любые деньги, только лишь для того чтобы вдохнуть жизни в этот клочок земли.

В метрах пяти от ворот расположился покосившийся короб не то гаража, не то остатка старого дома. Насколько мог судить Страхов, еще там, в теплой московской квартире, он понял, что когда-то на участке было два дома. Необязательно одновременно, но были точно. Он подошел к зданию три на пять. Алеша осмотрел стены - штукатурка кое-где осыпалась, и в проплешины хорошо просматривалась обрешетка, прибитая к бревнам. У правого угла он заметил неровный срез от бензопилы. Да, вердикт окончательный: у этого строения точно было продолжение. И его снесли для того, чтобы построить новое здание.

Страхов быстро сориентировался и пошел туда, где, как он помнил по снимкам с сайта, располагался фундамент бывшего дома. Леша подошел к кустарникам с пожелтевшей листвой, раздвинул ветки - листья полетели к ногам. Квадрат девять на девять (так, по крайней мере, говорилось на сайте) был прямо перед ним. Леша залез на него и осмотрел все (он уже думал, что свои) владения. И только теперь, с метровой высоты, Страхов заметил колодец.

Он прошелся по основанию будущего (его будущего) дома, спрыгнул на подмерзший гравий и не спеша пошел к круглому колодцу, сделанному из камня. Ему нравились подобные вещи. Часы с кукушкой, резные ставни, колодцы. Да, черт возьми! Будь его воля, он бы и коромысло повесил в московской квартире. Подойдя к краю колодца, Леша остановился. Впервые с того момента, как он оказался на участке, Страхову стало не по себе. До этого он с легкостью заглянул в маленький угольный сарайчик, затем в сарай побольше да и через мутные стекла окон остатка постройки что-то пытался разглядеть, а здесь словно почувствовал какую-то угрозу.

Леша взялся (надо признать, он заставил себя взяться) за ручку крышки и начал медленно поднимать.

Вы, я гляжу, уже осмотрелись здесь?

Страхов дернулся и с шумным выдохом опустил крышку назад.

* * *

Перед ним стоял высокий парень в пальто и шарфом вокруг шеи а-ля Остап Бендер. Он все время перекладывал небольшую сумочку из рук под мышку и наоборот.

Егор Спицын, - парень протянул Алексею руку, облаченную в черную перчатку. - Менеджер по продажам. Мы с вами созванивались.

Да, да, - Леша пожал руку менеджера и едва сдержался, чтобы не закричать: «Покупаю! Покупаю!»

Ну, тогда пройдемте в до… - Менеджер хохотнул. - В то, что осталось от дома.

Спицын открыл навесной замок, и они вошли в темное помещение. Леша заглянул в комнату, потом посмотрел на окно с улицы. Вот поэтому-то он и не смог хоть что-нибудь разглядеть через стекло. В комнате не было окна. Его кто-то заложил изнутри.

Что? - Менеджер удивленно поднял брови.

Что с ним?

Его нет внутри.

Егор проделал то же самое, что и Леша минуту назад. Потом посмотрел на Страхова и пожал плечами.

Мало ли. Может, старый хозяин решил, что ему света многовато.

«Или он прятался от кого-нибудь», - подумал Леша и прошел вслед за продавцом.

Егор вдавил две кнопки электрических пробок, расположенных над счетчиком сразу за дверью. Леша, надо признаться, не сразу понял, что эти штуковины из разряда коммутационной аппаратуры. Теперь подобные приборы можно увидеть разве что на развале.

Спицын по-свойски, будто бывал здесь на дню по несколько раз, включил свет, сел за стол и достал из сумки ноутбук. И только когда открыл его, предложил Леше присесть.

Итак, Алексей Петрович. Вы уже видели богатство, которое стоит всего… - Егор клацнул по клавиатуре, заглянул в монитор и произнес: - Всего триста тысяч рублей.

Страхов чуть не упал со стула от восторга. Он мог ожидать чего угодно, любой цифры вместо указанной на сайте, завышенной вдвое, втрое. Он был готов на любую большую цену. Но чтоб вот так? Да, эти продавцы недвижимости могут удивить. Снизить цену в три раза, это же… А что, если?..

Простите? Вы сказали, триста?

Егор еще раз пробежал пальцами по клавишам, повернул ноутбук к Страхову и, улыбнувшись, произнес:

Вот видите? Нет никакой ошибки.

Действительно, теперь под фотографиями участка красовалась цифра, равная только что озвученной менеджером. Триста тысяч рублей.

«Куда ж я смотрел? Ну, тем лучше…»

До сегодняшнего дня цена была действительно несколько выше, - будто прочитав мысли Алексея, произнес Спицын. - Но вчера, буквально после вашего звонка мне, было решено ее снизить.

Еще лучше. Страхов не был продавцом и как-то не тяготел к коммерции, но даже он понимал, что, если товар долго лежит и его никто не берет, нужно снижать цену. Так? Именно. Но только не в этом случае. Им звонит человек, готовый посмотреть участок, а возможно (в данном случае даже очень возможно), и купить. Нужно просто выслушать, чего ждет от них потенциальный покупатель, а потом уже снижать цену. Только потом, и никак иначе. Здесь что-то не так.

Почему такой разрыв?

Я вас не понимаю, - сказал Егор и начал собирать ноутбук.

Алексей испугался, что сейчас этот менеджер по продажам оскорбится и поднимет цену. К черту цену! Алексей знал, что его не напугает никакая цена. В пределах разумного, естественно. Он может просто собрать со стола свое барахло, закрыть кухню-сарай и уехать по своим менеджерским делам.

«Ну что ты кочевряжишься? Бери, пока дают».

Нет, нет. Ничего. Где нужно расписаться?

* * *

Ну, Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить, - прошептал Егор и надавил на педаль газа.

Откуда он взял эту фразу? Черт его знает. Откуда бы ни взял, она как нельзя лучше характеризовала завершение сделки. Этой долбаной сделки. Год назад, когда он по глупости купил этот участок за пятьдесят тысяч рублей, Егор был счастлив. Еще бы! Он мог на нем заработать не меньше миллиона. Мог. И так он думал месяца три, пока… Он с ужасом вспомнил кошмары, мучавшие его вот уже больше полугода.

Егор включил радио, чтобы отвлечься. Его порадовала пойманная им станция. «Ретро-FM» была его любимой. И только здесь, на этом восьмидесятикилометровом отрезке М4 от поворота на Тулу и до питомника «Корни», он мог насладиться песнями прошлых лет. Песнями, которые были созданы еще задолго до его рождения.

Сам Егор был деревенским. Поэтому-то он и не мог терпеть себе подобных. Он ненавидел грязь, запах навоза и шум, производимый домашней скотиной. Егор бежал от этого. Ему даже было наплевать на то, что его отец - спившийся маразматик, а мать инвалид первой группы. Нет, он помогал им, но только материально. Хотя как можно помочь алкашу? Да и черт с ними. Пусть пьют, быстрее сдохнут. Егор даже не был уверен, что поедет хоронить их. Спицын знал одно: что родительский дом он продаст как минимум за полмиллиона рублей.

Он стеснялся своего происхождения, и не только из-за родительского пристрастия к алкоголю. Егор придумал байку. Родился в Москве, в десятилетнем возрасте переехал в Калугу. Там же отучился в колледже экономики и менеджмента и приехал работать на малую Родину. Во загнул. А поди проверь. В общем-то от брехни о столичном рождении проку было мало, более того, проку от этого не было никакого, но Спицын чувствовал себя лучше, увереннее. Скажи он всем правду, что до поступления в калужский колледж он месил навоз в деревеньке в тридцать дворов, а по выходным ездил на дискотеки в Думиничи - поселок чуть больше его Палик, - для человека стороннего ничего бы не изменилось. Ну, работает человек менеджером по продажам, какая разница, где он родился? Но Спицын так не считал. Случись так, что он проболтается, его тут же покинет уверенность в себе - и все, кранты. Он не сможет продавать халупы по завышенным ценам, он не сможет продавать их вообще больше ни по каким ценам.

Он уже видел московские высотки. Если честно, Егор до сих пор не знал - Москва это или Видное, но ему было приятно думать, что он уже доехал. Не больше пяти километров до МКАД, поворот направо, шестнадцать по Кольцевой на восток - и он дома. Дома, черт возьми! У себя дома! Где нет этих назойливых родителей, вечно жалующихся на здоровье. Где нет всего этого деревенского дерьма.

Егор на секунду отвлекся на то, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Его обогнал китайский подъемный кран с поднятой стрелой.

Вот придурок, - улыбнулся Спицын.

Его улыбка слетела с губ, как только стрела крана врезалась в надземный пешеходный переход. Плиты разошлись, и, качнувшись, одна из них поехала вниз. Егор слишком поздно понял, что он будет похоронен вместе с нерадивым водителем этой китайской херни. Перед тем как умереть, менеджер по продажам в зеркале заднего вида увидел того, кто снился ему каждую ночь последние полгода.

Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить, - прошептал мертвец и позволил Егору насладиться последней секундой жизни.

* * *

Алексей долго не хотел уходить с участка. Его тянуло к колодцу. Как маленького ребенка, разламывающего игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Страхова внутренности колодца пугали и манили к себе одновременно. Потом все-таки, мысленно надавав себе по рукам, Леша вышел за калитку и еще раз взглянул на СВОЙ участок. Он был счастлив. Остались некоторые формальности, о которых уже через месяц Алексей забудет. Он теперь был ЕГО.

Страхов сел в машину. Завел двигатель, и автомобиль медленно покатил по направлению к городу. Его мысли были сплошь о фундаменте, колодце и замурованном окне кухни-гаража, когда заметил человека на обочине, махнувшего ему рукой. Леша притормозил и съехал в сторону. Он посмотрел в зеркало - на обочине никого не было. Могло и показаться. Он слишком много думал о немногочисленных постройках на собственном участке (а точнее, необоснованно ввел их в ранг таинственности), что могло и не такое привидеться.

Ну, привет.

Леша дернулся и вдавил кнопку сигнала.

А я думал, ты не из пугливых, - сказал незнакомец, склонившись к пассажирскому окну.

Это отчего же? - спросил Алексей, едва переведя дыхание.

Вместо ответа мужчина выпрямился, открыл дверцу и плюхнулся в кресло. Страхова, надо признать, слегка покоробили обычаи аборигенов, но он (кстати, он не в первый раз ловил себя на этой мысли) находил во всем свои плюсы, особенно здесь. В общем, ему здесь нравилось все и даже немного больше.

Покупаешь участок без воды и газа, - произнес мужчина так, будто это все объясняло. - Кстати, малый, у тебя сигаретки нету? А то я свои в куртке оставил.

Алексей показал на пачку, лежащую у рычага коробки передач. И сообразив, что его «гость» наверняка и зажигалку оставил в куртке, вдавил прикуриватель.

А что, такая проблема с водой? - спросил Леша и подал разогретый прикуриватель новому знакомому.

Да нет. - Мужчина затянулся. - Вон там, - он показал куда-то через дорогу, - проходит труба. Центральный водопровод.

Ну вот. А вы говорите…

А, малый, ты не знаешь, что все не так просто. Дорогу-то тебе никто не даст ломать. - Мужчина прищурился и наклонил голову, будто чего-то ждал.

Алексею надоела эта недосказанность, он не выдержал и спросил:

Ну и как быть?

А-а-а. У меня есть бур, который пройдет под всей дорогой, - с улыбкой произнес мужчина.

Хитрец. Без работы не останется.

И сколько мне обойдется это чудо техники?

Ну, со своих я беру, - мужчина хитро улыбнулся, - триста пятьдесят. Ну, а с приезжих…

Пауза затянулась. Леша уже подумывал распрощаться с этим аборигеном, когда он заговорил:

С приезжих я беру тысячу. Кстати, меня зовут Рома. - Мужчина подал руку.

Алексей, - произнес Страхов и ответил на рукопожатие. - Так, значит, я не свой? - все-таки рискнул спросить он.

Не-е, малый, ты приезжий.

Рома произнес это так, будто Леше вообще не суждено стать своим никогда.

Слушай, Лешка, я возьму у тебя еще парочку? - Он робко показал на пачку.

Страхов взял пачку в руки, хотел достать несколько сигарет, но передумал и отдал всю.

Буду бросать.

А, малый, это такая зараза, - он достал сигарету, покрутил в пальцах и вложил в губы. - Ну, малый, когда к нам снова?

Леша пожал плечами.

Думаю, по весне, как потеплеет.

Ну, давай. Будем воду проводить. - Роман вышел из машины, закрыл дверь и, нагнувшись к окну, произнес: - Ты, малый, точно не из пугливых.

* * *

Алексей не мог нормально работать. Участок и предстоящая стройка не давали покоя. Долбаные планограммы и иже с ними не лезли в голову. Страхов закрыл документы по приемке новой торговой точки и нажал кнопку «Эксплорер». Его интересовали компании, занимающиеся строительством домов. Он нашел три самые популярные. «Зодчий», как говорилось на их сайте, была ведущей фирмой в России, но Алексей был почему-то уверен, что уже за МКАДом увидит недоуменные лица при упоминании столь звучного названия. Фирма предлагала множество проектов от садовых домиков до роскошных особняков. Но Алексею они не нравились. Какие отталкивали излишней простотой, какие, наоборот, роскошью. В некоторых потолки были ниже, чем привык видеть Страхов. Нет, к «Зодчему» он обратится только в крайнем случае.

Следующая фирма, «Терем-ПРО», на рынке домостроения была всего два года, но, судя по отзывам, находящимся и написанным, скорее всего, «их человеком», успела внести вклад в развитие человечества. Дома по внешнему виду мало отличались от домов в «Зодчем», но потолки радовали своей высотой, да и цены на свой товар «Терем-ПРО» явно не завышал.

Сайт третьей фирмы вряд ли привлекал застройщика. Серые тона, нарисованные карандашом титульные страницы подразделов. Алексей решил просмотреть все, ведь под серой пеленой могло скрываться что-то интересное. Он открыл подраздел «Двухэтажные дома 9х9». Простенько и со вкусом. Люди не заморачивались на громкие названия типа «Канадец», «Флорида» или «Канцлер». Первый же дом заворожил Лешу настолько, что он не заметил, как в кабинет вошел Соколов. Начальник потоптался у двери, а потом подошел и встал за спиной Страхова.

Алексей Петрович, - тихо произнес Соколов.

Леша подпрыгнул, компьютерная мышь отскочила за монитор.

Ну-ну, Алексей Петрович, не пугайтесь. В таком доме страшней жить.

«Не твое собачье дело!» - хотел заорать Страхов, и непременно заорал бы, если бы не Людочка Широкова из бухотдела.

Альберт Сергеевич, можно вас на минутку?

Людочка, для тебя хоть на всю жизнь, - произнес Соколов и расплылся в улыбке. Нагнулся к Страхову и прошептал:

Ну, а ты не расслабляйся. Я еще вернусь.

Едва Соколов вышел и закрыл за собой дверь, как Алексей вскочил и начал расхаживать взад-вперед по кабинету. Он ненавидел Соколова почти так же, как ненавидел свою работу. Этот человек смотрел на других людей так, словно имел пятьдесят процентов и одну акцию на владение всем в этом мире. А когда он, надменно, так, чтобы все слышали, запросто предлагал Алексею съездить в боулинг в следующие выходные, а потом, будто невзначай добавлял, что, мол, нет, никуда они не поедут вместе, так как у Страхова и так хорошо получается гонять шары в собственных карманах. Вот тогда Алексей особенно ощущал свою ничтожность. Ничего не поделаешь, у Соколова были деньги, а у Алексея всего-навсего отличные мозги. Но тем не менее Страхов знал, что скоро всему этому настанет конец. Еще чуть-чуть - и все.

* * *

Жанна много думала о стремлении мужа иметь что-то свое. Нет, она ничего не имела против покупки недвижимости. Даже, напротив, она была всеми руками и ногами «за». Но Жанна мечтала немного о другом. А именно о квартире в Москве. Пусть однокомнатная и на Выхино, но собственная квартира. С ипотекой они боялись связываться, а накопить у них получалось в лучшем случае на земельный участок в каком-нибудь Мухосранске.

Легок ли творческий путь писателя? Ведь каждый великий романист с чего-то начинал, испытывал поражения. Чем известен Михаил Шолохов? Произведения, список которых рассмотрим в статье, все посвящены трагедии войны, историческому прошлому.

Произведения Шолохова. Всегда о вечном

Гражданская война 1917 застала Михаила Шолохова еще совсем юным и оставила на его творчестве незабываемый отпечаток. Он родился в 1905 году в семье донских казаков. Но во времена революции примкнул к красным. И все военные перипетии, которые пережила его родная станица, отобразил потом в своем главном романе «Тихий Дон».

После того как юный Михаил приехал учиться в столицу и познакомился с литераторами кружка «Молодая гвардия», он начал делать первые пробы пера, которые оценили как талантливую работу. Первый рассказ опубликован в Московской газете в 1924 году. Он назывался «Родинка». Еще несколько рассказов о казачьей жизни вошли потом в первый сборник писателя — «Донские рассказы».

Шолохов, берясь за новую рукопись, всегда руководствовался правилом — писать только правду. Большинство его книг — это художественно осмысленная история в деталях. В период Отечественной войны писатель был Увиденные страдания людей он передал в неоконченном романе «Они сражались за Родину», а также в рассказе «Судьба человека». Этот рассказ стал для советской России настоящим провозглашением добра и человечности, несмотря на все тяготы быта послевоенной жизни.

Роман, признанный миром. Нобелевская премия

Над самым известным произведением — четырехтомным романом «Тихий Дон» — писатель начал трудиться в возрасте 22 лет. И первый том уже был готов у него к 1927 году. Второй он предоставил печатным изданиям уже к 1928 году. Его талант затронул сердца как советских читателей, так и зарубежных.

Писательская работа Михаила Шолохова оценена в 1965 году, он был награжден за роман «Тихий Дон» самой желанной премией — писатель стал лауреатом Нобелевской премии. Признание получил роман не только как литературное произведение, с живыми характерами героев и захватывающим многоплановым сюжетом, но и как историческая работа, имеющая в своей основе глубокую проработку реальных хроник.

Михаил Шолохов: произведения. Список самых известных

Но признания достойны и другие его романы. Все произведения Шолохова, список которых не мал, заслуживают высокого статуса, так как работал над ними человек сильной, просветленной души и великого разума. Он сумел в гуще бедственных событий прошлого выделить главное - силу и красоту личности, и изменчивость судьбы.

В период работы над «Тихим Доном» Шолохов начал писать второй роман. Тоже большой и с несколькими сюжетными линиями. Книга «Поднятая целина» — это роман о событиях коллективизации. В ней освещены времена заговоров и смертей, связанных с различием взглядов.

Следующим большим историческим романом должна была стать книга «Они сражались за Родину». Но, к сожалению, писатель не успел ее закончить; он умер в 1984 г. на той же станице Вешенской, где родился.

по годам

Огромное трудолюбие писателя проявилось в том, что его книги выходили регулярно, и никакие трудности судьбы, даже война не заставили его бросить работу над прозой. Какие еще есть произведения Шолохова? Список их представлен ниже. Все они стали классикой и российской, и всемирной литературы.

• 1923 г. — фельетоны в газетах.
• 1924 г. — сборник «Донские рассказы».
• 1924 г. — сборник «Лазаревая степь». В него вошли такие рассказы: «Коловерть», «Продкомиссар».
• 1928 г. — напечатаны сразу 2 тома «Тихого Дона».
• 1932 г. — 3 том «Тихий Дон» и 1 том «Поднятой целины».
• 1940 г. — последний 4 том. Весь роман «Тихий Дон» переведен затем на многие европейские и восточные языки.
• 1942 г. — опубликованы несколько глав из книги «Они сражались за Родину».
• «Слово о Родине» — рассказ.
• «Наука ненависти» — рассказ, напечатанный в июле 1942 года.
• 1956 г. — «Судьба человека».
• 1956 г. — 2 том романа «Поднятая целина».

Как видим, произведения Шолохова, список которых не так уж и мал, все исторические. Но в то же время в них отображаются и мысли и чувства героев, и уклад жизни казаков того времени, и философия обеих противоборствующих сторон конфликта. Шолохов действительно был талантлив. Ему поставлены памятники во многих городах России и на родной станице, которая сейчас находится в Ростовской области.

Кроме Нобелевской, он получил Ленинскую (в 1960 г.) и 1 степени в 1941-м. А также был награжден международной премией «София», предназначенной для награждения писателей Азии — «Лотос» и премией Всемирного совета мира в области культуры.

Экранизированные произведения Шолохова: список

Книги — это прекрасно! Но жизнь идет своим чередом. С развитием кинематографа были поставлены и сняты многие произведения Шолохова, список фильмов по мотивам книг писателя также большой. Картину по 4 томам романа «Тихий дон» снял наиболее полно режиссер Сергей Герасимович в 1958 г., получив за эту работу несколько наград.

«Мосфильм» снял фильм по рассказу «Судьба человека», в 1961 году экранизирован рассказ «Нахаленок», в 1963 г. снят фильм «Когда казаки плачут», а в 2005-м - короткометражный фильм The colt. Возможно, в будущем будут экранизированы иные произведения Шолохова. Список его работ вдохновляет новых писателей. Все его произведения составляют 8 полноценных томов.

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Михаил Шолохов
Донские рассказы. Судьба человека. Рассказы и повесть

Художники И. Годин, О. Верейский

Вступительная статья

Судьбы высокий дар

Родословная Шолохова уходит в даль веков и теряется в дымке легенд и полудостоверных сказаний.

Предки Михаила Александровича Шолохова – уроженцы Зарайского уезда Рязанской губернии – земли русской, из которой издревле торилась тропинка к Дону. Первое упоминание о Шолоховых относится к 1715 году. В Пушкарской слободе Зарайского кремля жили Зеновьевы, Кобызевы, Бочаровы, Максины, Лежневы, Дремины, Федоровы, Нефедовы, Щербаковы и Шолоховы: Осип Фирсович, Иван Фирсович, Сергей Фирсович и Василий Фирсович. По плану реконструкции слободы на 1715 год, составленному В. И. Полянчевым, предки писателя поселились здесь около 1687 года.

В Пушкарской слободе насчитывалось двенадцать дворов. Если стать лицом на север, можно определить расположение жительства предков Михаила Александровича. Итак, прямо перед нами будет лестница на крепостную стену, слева – Стрелецкая слобода (место проживания стрельцов), справа – слобода Пушкарская. Тут в самом крайнем доме жили пушкари Сергей Фирсович и Василий Фирсович Шолоховы, прапрадеды Михаила Александровича. А напротив и чуть налево от их дома – роща Свинушка со Святым Колодцем, рядом с ней находится старообрядческое кладбище, где покоится прах зарайских Шолоховых и единоверческая церковь.

Здесь корни фамильного дерева писателя.

Изменился Зарайск вместе со своими обитателями. Род Шолоховых-пушкарей пополнился купцами, прасолами, бедными мещанами и предпринимателями средней руки. Разбрелись по белому свету потомки доблестных пушкарей, среди которых были и ратоборцы, и горькие неудачники, и умельцы, и буйные головы, и талантливые мечтатели. Михаил Иванович, прадед писателя, не отличался ни здоровьем, ни удачей. Его единственный сын, Михаил Михайлович, с юных лет метался в поисках заработка. Нужда гнала его с одного места на другое. Так он попал на Дон, где нашел работу, а вскоре перевез сюда семью: жену и двух сыновей – Николая и Александра. Поселился дед писателя на хуторе Кружи лине. И началось житье-бытье на Донщине.

Сам Михаил Александрович мало говорил о своих предках. Об отце писателя, Александре Михайловиче, известно, что он родился в Зарайском уезде Рязанской губернии, выходец из мещан, русский, окончил приходское училище. В 1931 году Шолохов писал: «Отец – разночинец, выходец из Рязанской губернии, до самой смерти (1925 год) менял профессии. Был последовательно „шибаем“ (скупщиком скота), сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, управляющим паровой мельницы и т. д.».

Шолохов навсегда связал свою жизнь со станицей Вёшенской. Он гордился тем, что родился, вырос и жил на Дону, среди казачества, которому обязан своим происхождением и легендарный Степан Разин, любимец всего славянского мира. Гордился Шолохов традициями, ратными подвигами и свободолюбием своих земляков. И есть чем гордиться. История донского казачества насчитывает пять веков, полных славных и трагических событий. В старину казачество являлось надежным оплотом российских государственных границ на Диком поле, в кавказских теснинах, в сибирских пространствах и проводником там русской власти. Казачья вольница доставляла немало хлопот Москве (центральному правительству) и даже вступала с ним в вооруженные столкновения. Но эта внутренняя междоусобица, вызванная кроме причин социально-экономических неумеренной централизацией сверху и неумеренным подчас свободолюбием снизу, не умаляет, однако, той важной исторической роли, которую сыграло казачество в формировании Российского государства.

Шолохову, которому исторические события, связанные с казачеством, были хорошо известны, потребовалось многое переосмыслить. Он рано понял, что социальная борьба более ожесточенная и беспощадная, чем война между государствами. Ибо классовая борьба не знает мира… А Шолохов был не только художником, но и аналитиком.

Тут впору сказать о его редкостном даровании.

Едва ли случайно, что мы почти ничего не знаем о внутренней, духовной жизни молодого Шолохова. Родился 24 мая 1905 года в хуторе Кружилинском станицы Вёшенской Донского округа. Детские годы прошли в хуторе Кружилинском. Окончил четыре класса гимназии. В декабре 1924 года опубликовал первое художественное произведение – рассказ «Родинка», а через два года начинает писать большой роман. И до такой степени стремительно овладевает высотами художественного мастерства и неподражаемым искусством исторического анализа, что к сентябрю 1927 года была закончена первая, а к марту 1928-го – вторая книга бессмертного «Тихого Дона». Будто никем другим в жизни Шолохов не был, кроме как великим писателем.

Для многих поколений феномен Шолохова долго будет загадкой. Вот уже более полувека его творчество вызывает восхищение, потрясение и удивление: как, каким образом он, простолюдин, не имеющий систематического образования, сумел постичь диалектику природы и глубокий смысл трагических противоречий века; как мог он передать тончайшие движения человеческой души и открыть такие истины, которые, казалось, по плечу сонму ученых-историков, философов, психологов, а не одному человеку. Для тьмы завистников и дипломированных умников тут все ясно и просто: не может этого сделать человек с начальным образованием. Не может – и всё! Зачем им знать, что суть не в формальном образовании, а в той таинственной силе художественного таланта, который дарует ощущение жизни каждому событию, каждому лицу, каждому явлению, к которым прикасается мастер. В нем как бы спрессованы огромные богатства творческой фантазии, интеллектуальных способностей и интуиции. Шолохов в высшей степени обладал этим даром: видел внутренние связи между вещами и мгновенно постигал то, что другим давалось годами упорного труда, и то не в полной мере. Это особое свойство таланта: его глаза и ум с раннего детства впитывают мир как целое; целостность жизни осознается им без особых усилий – и оживает на страницах, в нотных знаках, на холсте, в камне.

* * *

Кто же оказал большое влияние на формирование сознания будущего писателя? В своей автобиографии 1931 года Михаил Александрович обронил фразу: «Мать… грамоте выучилась… для того, чтобы… самостоятельно писать мне письма». Многие писатели и критики восприняли это признание весьма упрощенно и стали в унисон твердить: главное влияние на формирование характера, личности, интересов и вкусов Шолохова оказала его мать. Это заблуждение. Конечно, сын унаследовал от матери многие черты, но дело в том, что по своему характеру Михаил Александрович мало походил на свою мать. При всей своей доброте и домовитости Анастасия Даниловна была женщиной строгой и властной. Сын же ее – человек веселого нрава, жизнерадостный, очень мягкий, чуткий к людям и удивительно тактичный. И любил он свою мать самозабвенно… Все же духовно просветленное и интеллектуальное – от отца, это его влияние. Александр Михайлович был таким же отзывчивым, скромным, застенчивым, к тому же острослов, умница и книгочей. Именно таким его знали и уважали во всей округе. Он хорошо разбирался в философии и любил русскую классическую литературу. В доме Александра Михайловича всегда были свежие газеты и журналы, хорошо подобранная библиотека. Есть все основания утверждать, что тяга к знаниям, интерес к искусству, то есть внутренний мир писателя, формировались под влиянием отца.

Уже в двенадцать лет Михаил любил рассуждать на философские темы. В довоенной библиотеке Михаила Шолохова были собрания трудов Канта, Шопенгауэра, Ницше, Спинозы в мягких обложках (приложения к журналу «Нива») и книги Гегеля – в коленкоровом переплете с золотым тиснением. Часто он уединялся с томиком философа, погружаясь в беседу с ним.

Михаил Александрович научился читать с пяти лет и всю жизнь дружил с книгой. Читал очень много, интересы его были чрезвычайно широки – от исследований по космосу до книг по сельскому хозяйству. Естественно, прекрасно знал русскую и зарубежную классику. Память (а она у Шолохова была феноменальной и такой оставалась до последних дней!) накрепко сохранила массу эмоций, фактов, жизненных реалий, стихов самых разных поэтов. При желании он мог часами читать Бунина, Тютчева, Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Байрона, Шелли. Но никогда не старался блеснуть знаниями, хотя любил прочитать какое-нибудь стихотворение или подходящий к случаю отрывок из произведения полюбившегося автора.

Шолохову было семнадцать лет, когда водоворот событий втянул его в свою бешеную круговерть. В первые месяцы 1922 года ситуация осложнилась, казаки начали оказывать сопротивление налоговой политике властей. В округ поступают сообщения об утаивании хлеба, о срыве выполнения сдачи налога и гибели налоговых инспекторов… Окончив подготовительные курсы, Михаил Шолохов приступил 17 мая к исполнению обязанностей продинспектора станицы Букановской. 31 августа 1922 года станичный налогоинспектор Михаил Шолохов был отстранен от занимаемой должности, в которой пребывал три с половиной месяца. На этом навсегда закончилась его карьера государственного служащего. Впоследствии он не смог достичь столь ответственных административных высот. Начался период поисков своего пути на ниве жизни, усеянной, кроме всего прочего, обломками иллюзий, замыслов и мечтаний…

Откуда черпал силы этот юноша, пробиваясь сквозь толстый слой материальных недостатков, ограниченных возможностей и высокомерия столичных интеллектуалов? Способен ли кто-нибудь после леденящих мозг и сердце потрясений, вызванных двумя смертными приговорами, сохранить присутствие духа, не утратить любовь к жизни, чувство доброты и восхищение красотой мироздания? Над всем этим впору задуматься. Не все тут лежит на поверхности, но без этого не уразуметь по-настоящему очарование и философскую глубину его творений. А какие внутренние терзания и боли должен преодолеть человек, видя торжество зла и несправедливости в окружающем мире! Как им противостоять и не дать заглушить природный дар, способный творить в недосягаемой высоте поэтического вдохновения?

Не дай бог родиться такому человеку в годину смуты и не встретить родственную душу, преданное сердце… К счастью, судьба одарила Шолохова на всю жизнь великой радостью. В станице Букановской, в которой чуть не оборвалась его жизнь, он встретил в 1922 году Машу Громославскую, да на этом и закончилась его холостяцкая воля.

* * *

Литературно-общественная действительность первых послереволюционных лет – процесс сложный и противоречивый. Крупные события мировой истории находят свое отражение в многослойной структуре общественного бытия. Под влиянием социалистической революции произошли коренные сдвиги во всем мире, и, естественно, в сфере культуры. История развивается по своим собственным законам. Можно было защищать новый строй или бороться против него, проклинать, клеветать либо пытаться занять созерцательную, нейтральную позицию, но делать вид, что ничего не произошло, – этого никто не мог. События 1917 года обнажили все концы и начала, столкнули старое и новое, прогрессивное и реакционное, поставили общество (в том числе деятелей искусства и литературы) перед неизбежностью выбора: «за» или «против». В литературно-художественной среде произошел глубокий раскол: вчерашние друзья оказались по разные стороны баррикад.

Молодая литература заметно набирала высоту. Правда, в этот период она еще не избавилась от односторонности взгляда: в революции писатели видели только лишь героику, в ее кровавой купели – храбрость, в жестокости – проявление пролетарского гуманизма. Часто личность, с ее страданиями, болью и отчаянием, оставалась вне поля их интереса, а бедствия народа преподносились под знаком торжества классовых интересов. Повесть Федора Гладкова «Огненный конь» (1922) – один из примеров подобной литературы. Разрушения, смерть – вот предмет ее романтического пафоса. Большевику Никифору Гмыре, председателю ревкома, так представляется цель революции: «…Не к смерти идем путиной этой, а к жизни… К жизни через смерть… Через страдания и муки – к радости человеческой… Хорошо!.. Хорошо нести крест борьбы… муки революции… до власти на всей земле… Наша власть… власть труда! В огне – сила земли… в крови огнедышащей… И наш великий бунт в огне и крови…» Он так и поступает. Как и комиссар бронепоезда матрос Глоба: «…K делу, земнородный! Будем идти по путям, проложенным силой, стоящей выше нас… через кровь… через смерть… через трагедию… Отравить каждую клеточку мозга кровавой грязью. Пострадать, потрясти землю… и погибнуть…»

И таких сочинений было много. Дело, однако, не в количестве, а в тенденции, которая угрожающе крепла. Бесспорно, трудное было время, со всех сторон охваченное пламенем революции. Нелегко было писателю разобраться в клубке дьявольски запутанных событий. Наиболее талантливые вышли из горнила революции чистыми и честными, но что-то утратили от душевной теплоты, от глубокого взгляда на действительность. И было бы неверно слишком строго судить их искренние заблуждения и замедленное восприятие новых начал жизни.

Постепенно намечался перелом в художественном методе литературы. Первые значительные изменения происходят после «Сорок первого» Бориса Лавренева, романа Александра Серафимовича «Железный поток» и рассказов Михаила Шолохова («Чужая кровь», «Лазоревая степь»). Они не только отражают сложные противоречия своего времени, но и как бы разрывают замкнутый круг личной вины каждого за царящие вокруг насилие и произвол и рассматривают человека в широком плане: в связях с обществом, в мечтах о мирном труде, в интимных рамках, горестях, то есть в тех формах бытия, которые формируют сознание и определяют действия личности. Они проникнуты жизнеутверждением, полны напряженных исканий. Человеку, показывают они, осточертела вся эта затянувшаяся кровавая игра в «революционную романтику», и он потянулся к мечте и земле, к станку, к книге.

Москва помогла Шолохову окончательно уверовать в свои силы, в свой собственный путь в литературе, в свой талант. Спасибо столице за науку! В послужном списке Шолохов писал: «С 10.1922 по 3.1923 – Москва, артель каменщиков; с августа 1923 года по май 1924 года – счетовод московского жилищного управления № 803…» В мае 1924 года, отпраздновав в столице свой день рождения, он возвращается с Машей на Дон, в станицу Вёшенскую. Поначалу они живут у родителей в Букановской и Каргинской.

Вот и кончилось унаследованное от отца желание к постоянной перемене профессий. Михаил Шолохов выбирает литературу.

Природа щедро одарила его поэтическим дарованием, к тому же он рано понял, как сложна и тяжела жизнь людей, и ему хотелось облегчить их судьбу своим творчеством. По приезде на Дон в 1924 году он уже ни о чем больше и не помышляет. Устанавливается строгий распорядок рабочего времени: писал до поздней ночи, просыпался по-крестьянски рано – вместе с солнцем. В дни поездки на рыбалку или охоту – раньше. В семь утра – завтрак, в тринадцать часов – обед, в семнадцать – чай и в девятнадцать – ужин. Если засиживался за рабочим столом до четырех-пяти часов утра, все равно к семи был на ногах и садился завтракать. (После контузии в войну режим изменился.) В краткий срок он пишет книгу рассказов, вынашивает план большого романа.

В 1924–1925 годы (до начала работы над «Тихим Доном») Шолохов напишет двадцать один (из общего количества 25) рассказ и повесть («Путь-дороженька»).

Рассказы публикуются в газете «Молодой ленинец», альманахе «Молодость», в журналах «Огонек», «Прожектор», «Крестьянский журнал», «Смена», «Комсомолия», «Журнал крестьянская молодежь». Добавим, что рассказы выходят и отдельными изданиями в Госиздате, «Новой Москве», «Московском товариществе писателей», «Земле и фабрике», «Молодой гвардии», «Доне» (Сталинград), в «Библиотеке батрака» (приложение к газете «Батрак») и т. д. В 1926 году были напечатаны два сборника – «Донские рассказы» и «Лазоревая степь». Интересно, что из двадцати рассказов, вошедших в эти сборники, четырнадцать были опубликованы в 1925-м и лишь шесть в начале 1926 года. «Жеребенок», «О Колчаке, крапиве и прочем» в сборники «Донские рассказы» и «Лазоревая степь» не включались. «Ветер», «Мягкотелый», «Один язык» выходили только в журналах, а рассказ «Обида», написанный в 1925–1926 годах, впервые опубликован в 1962 году. После публикации в 1931 году книги «Лазоревая степь. Донские рассказы. 1923–1925» ранние произведения Шолохова не переиздавались. И только двадцать пять лет спустя они были включены в первый том первого собрания сочинений.

Первые рассказы Шолохова как бы принадлежат сразу двум сферам, двум началам – воображаемому, измышленному и реальному. Иногда кажется, что юный автор медлит на пограничье. Память зовет в колыбельное лоно суровой действительности с ее жестокими законами, а предчувствие – к человеческой сущности: доброте, сочувствию, искренности. Не поэтому ли во всем облике героев рассказов чувствуется внутренняя противоречивость, по тем временам кажущаяся даже абсурдностью, некоей недосказанностью. Перо писателя наметило главное, сторонясь второстепенного – подробностей и деталей. Поэтому многое кажется сработанным наспех, непрочно.

Человеческая простота героев покоряет своей свежестью и жизненностью. Перо скользит легко и быстро. Отсюда – столь незамысловатые, но такие убедительные образы, а некоторые как бы изваяны с языческой смелостью. Так и хочется назвать их куском первозданной природы, точнее, ее пробной моделью.

Будто впервые осуществился принцип искусства. Впервые – этим все сказано и все оправдано. Вот почему в некоторых образах рассказов не всегда можно отыскать внутреннюю глубину, отточенность и завершенность. Главное – выразить сущность, пока важна суть, родившаяся мысль и память.

Но вот что знаменательно: в этих рассказах заявлен новый взгляд – главное в жизни: человечность, доброта, а не классовая жестокость и ненависть. По тем временам это было явное отступление, отход от складывающейся литературной традиции. В рассказах Шолохова (особенно 1925–1926 годов) чувствуется дыхание здоровой жизни, с их страниц встает настоящий человек и заявляет о своем праве созидать, творить добро, чувствовать и любить.

Разумеется, автор рассказов не мог (да и не хотел!) избежать показа яростного противостояния двух сил, изображения революции разрушающей и революции защищающейся и людей в этой страшной коловерти, где уже невозможно было определить, кто прав, а кто виноват. Однако ему абсолютно чужда поэтизация жесточайшей и небывалой борьбы не на жизнь, а на смерть, которой – увы! – отдали дань солидные, скажем так, литераторы. Характерно, что шолоховские персонажи исходят в своих поступках из конкретных обстоятельств, а не из абстрактной идеи, даже если эти поступки направлены против жизни человека. Бодягин выносит отцу смертный приговор за саботаж и идет на смерть, спасая мальчонку («Продкомиссар»); Шибалок казнит свою фронтовую подругу, повинную в гибели отряда, и спасает ребенка; беспощадный к бандитам батрак Алешка лег животом на гранату, когда из осажденного дома, где засели враги, вышла женщина с ребенком… Люди измучены бедами и ожесточены (со страниц рассказов как бы стекает кровь), но там, в глубинах их сердец, лазоревым цветом полыхает нежность и не угасает вера.

Бесспорно, столь глубокий и бесстрашный взгляд на жизнь во многом обусловлен личной судьбой самого рассказчика.

Не следует забывать, что начало творчества Шолохова совпало с переходным периодом, с эпохой ухода с исторической арены одного государственного строя и утверждением другого, оказавшего бесспорное воздействие на весь дальнейший ход мирового развития. Переходный период в России отличался исключительной насыщенностью грозными и непредсказуемыми событиями и давал бездну материала для размышлений и художественного анализа. Шолохов один из немногих понял и сердцем художника почувствовал всю глубину трагедии России. Где выход? Однозначного ответа не было, да и быть не могло. Писатель возлагал надежды прежде всего на инстинкт самосохранения народа, на созидательное начало как главный признак здоровья нации. В этом пафос его нового произведения. Рассказ «Чужая кровь» (1926) не уступает знаменитой «Судьбе человека» (1956) ни по выражению небывалого душевного напряжения, ни по высоким порывам духа и сохранению эпического отношения к окружающему миру, а по силе внутренней энергии и свежести восприятия природы, дохнувшей горьким запахом полыни, кажется, превосходит его. Но таков удел талантливой вещи («Чужая кровь»), заслоненной гениальным произведением («Тихий Дон»). Как любой шедевр, «Чужая кровь» заключает в себе некую тайну, высокое напряжение чувства и мысли, не поддающихся прямому истолкованию и комментированию. Даже проникнув в святая святых творческой лаборатории художника, серьезный исследователь останавливается потрясенный и озадаченный: сам художник оказывается бессилен объяснить многие свои творческие секреты… В рассказе идет борьба между жизнью и смертью, светом и тьмой, а светлое человеческое начало, как весеннее половодье, сметает на своем пути идеологические догмы и жесткие классовые установки. Но как дорого приходится платить человеку за все в этом мире!

Рассказы Шолохова критика поначалу оценила положительно. В общем благосклонно был встречен первый сборник «Донские рассказы» (январь 1926 года), а также второй – «Лазоревая степь» (конец 1926 года).

Но уже к концу 1920-х годов отношение литературной критики к молодому писателю резко меняется: тон и характер рецензий на его произведения становятся все более придирчивыми, жесткими. Под прицельный огонь попали и тематика рассказов, и творческий метод, и (что было отнюдь не безопасно по тем временам) идейная позиция автора. Шолохова обвиняли в «натурализме», «схематичности», «биологизме» и в отклонении от пролетарской литературы, а сверх того, объявили «колеблющимся середняком» и «мелкобуржуазным гуманистом».

Бесспорно, природа этих нападок состоит не только в распространенном инстинктивном неприятии нового яркого дарования, но и в раздражающей интернационально мыслящих интеллигентов русскости писателя. Национальное, народное были его первородными чертами, сутью таланта.

Шолохов, может быть, ближе всех подошел к воссозданию народной жизни, ибо не только обладал интуицией гениального художника, но и являлся выходцем из народной гущи и всю свою жизнь не порывал с языком, мышлением, чувствованиями и миропониманием родной среды. К тому же он представитель и выразитель земледельческой культуры – той культуры, которая лежит в основе всего великого, что создано человечеством на ниве искусства и изящной словесности.

Писатель говорил от имени народа, его устами. Отсюда могучая сила слова и эстетическая многомерность образов его лучших произведений. Только по таким признакам можно уверенно судить о принадлежности писателя к культуре того или иного народа. Только это дает ему право на титул национального художника.

* * *

Было бы большой натяжкой рассматривать творчество Шолохова как сложившееся раз и навсегда и лишенное развития, изменений. Художнику были чужды стремительные переходы, резкие скачки и признание двойственности художественной правды. Ему присущ историзм мышления. Обладая совершенно новым художественным мировоззрением, новым пониманием роли литературы в жизни общества, Шолохов отразил переходные стадии общества, историческую судьбу России.

В пору продолжения работы над романом «Они сражались за Родину» и раздумий над второй книгой «Поднятой целины» художник создает рассказ «Судьба человека» (1956), которому суждено занять особое место в его творческой биографии. Тут мы сталкиваемся с новым оттенком социальной заостренности и освещением военной темы, открывшим перед литературой широкую перспективу осмысления действительности, а именно: какие проблемы встали перед страной в мирные дни и что сулит народу победа, стоившая ему неслыханных бед, великих страданий и неисчислимых жертв?

Примечательно, что в рассказе почти полностью отсутствует пафос и возвышенная героика, столь характерные для литературы о войне. Шолохов исключает расхожее внешнее правдоподобие во имя высокой правды, коей он был всегда верен. Стало быть, речь идет о зрелом взгляде на состояние мира, нуждающегося в сочувствии и милосердии. Не случайно все внимание художника сосредоточено на раскрытии образа прекрасного человека, превозмогшего «военный ураган невиданной силы», но оказавшегося обреченным на неприкаянность и одиночество.

Заслуживает внимания сам факт обращения художника к малому жанру, в котором он блистал тридцать лет тому назад. К тому же он сознательно («чтобы проверить себя») использовал самую трудную форму – рассказ от первого лица.

Рассказ – трудный жанр, мастерство рассказа очень сложно, да и от читателя он требует внимательного, вдумчивого и медленного чтения. Как справедливо замечено, рассказ подлинного мастера не забава на досуге, а «чрезвычайное происшествие» в жизни читателя» (Б. Ларин). В истории мировой литературы множество прославленных романистов, но едва ли наберется полтора десятка крупных мастеров рассказа.

Последний рассказ Шолохова при наличии ряда черт, присущих малому жанру, отличается несомненными новаторскими качествами. Классическая строгость композиции, суровый лаконизм и напряженность фабулы сочетаются здесь с эпикой и трагедийностью, ранее несвойственными малой форме. Впечатление усиливается взволнованностью автора и цельностью образа главного героя. Рассказ, кажется, не сочинен, а как бы вырос из жестокой действительности, в эпицентре которой оказался Андрей Соколов.

Тридцать первого декабря 1956-го и первого января 1957 года «Судьба человека» увидела свет на страницах «Правды».

Начало рассказа выдержано в эпическом тоне. Автор бесстрастно-спокойно описывает распутицу, усталость лошадей, ветхую лодчонку, на которой путники переправляются через речку, наконец, весенний день. «Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны». И хрустально поблескивающий на солнце ледок, и сиреневая дымка тумана, и извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли – все, казалось, располагало к безмятежной созерцательности и покою: «Был полдень. Солнце светило горячо, как в мае. Я надеялся, что папиросы (разложенные на поваленном плетне. – Н. Ф.) скоро высохнут. Солнце светило так горячо, что я уже пожалел о том, что надел в дорогу солдатские ватные штаны и стеганку. Это был первый после зимы по-настоящему теплый день. Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покоряясь тишине и одиночеству, и, сняв с головы старую солдатскую ушанку, сушить на ветерке мокрые после тяжелой гребли волосы, бездумно следить за проплывающими в блеклой синеве белыми грудастыми облаками». Из-за крайних дворов хутора показались мужчина с мальчиком лет пяти-шести. Они устало брели к переправе, но, поравнявшись с автором, направились к нему.

Спокойный тон повествования резко обрывается, как только подошедший Андрей Соколов заговорил о своей жизни. Полна скорби исповедь этого человека.

«Иной раз не спишь ночью, глядишь в темноту пустыми глазами и думаешь: „За что же ты, жизнь, меня так покалечила? За что так исказнила?“ Нету мне ответа ни в темноте, ни при ясном солнышке… Нету и не дождусь!» И далее: «Была семья, свой дом, все это лепилось годами, и все рухнуло в единый миг, остался я один. Думаю: „Да уж не приснилась ли мне моя нескладная жизнь?“»

Били за то, что ты русский, за то, что на белый свет еще смотришь… Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься… <…> И кормили везде как есть одинаково: полтораста грамм эрзац-хлеба пополам с опилками и жидкая баланда из брюквы. Кипяток – где давали, а где нет. <…> А работу давай, и слова не скажи, да такую работу, что ломовой лошади и то не впору».

После побега из плена новое несчастье – весть из Воронежа о гибели жены и дочек от немецкой бомбы, а вскоре – гибель сына: «Аккурат девятого мая, утром, в День Победы, убил моего Анатолия немецкий снайпер…<…> Похоронил я в чужой, немецкой земле последнюю свою радость и надежду, ударила батарея моего сына, провожая своего командира в далекий путь, и будто что-то во мне оборвалось…»

Вот он, Андрей Соколов, после всего пережитого: «Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе… Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника». В другом месте: «…но ни единой слезинки не увидел в его словно бы мертвых, потухших глазах. Он сидел, понуро склонив голову, только большие, безвольно опущенные руки мелко дрожали, дрожал подбородок, дрожали твердые губы…» Эта его невыразимая усталость и отрешенность передают накопившиеся за долгие годы страдание и боль, которые уже и не могут иначе проявиться как в скорбном выражении словно бы потухших глаз. На протяжении всего рассказа будет слышаться голос Соколова, приглушенный и печальный.

Чтобы получить более четкое представление об образе Соколова, следует коснуться еще одного штриха его биографии. «А тут еще одна беда: почти каждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И все больше так, что я – за колючей проволокой, а они на воле, по другую сторону… Разговариваю обо всем и с Ириной, и с детишками, но только хочу проволоку руками раздвинуть – они уходят от меня, будто тают на глазах…»

Михаил Александрович Шолохов

Собрание сочинений в восьми томах

Том 1. Рассказы

От издательства

Собрание сочинений выдающегося советского писателя Михаила Александровича Шолохова выпускается Государственным издательством художественной литературы в восьми томах.

В первый том войдут ранние рассказы, созданные писателем в 1923–1926 годах;

томы второй - пятый составит эпопея «Тихий Дон»;

в шестой и седьмой будут включены первая и вторая книги романа «Поднятая целина»;

в восьмой том войдут рассказы и очерки разных лет, литературные и публицистические статьи, речи и выступления писателя.

Родился в 1905 году в хуторе Кружилином, станицы Вешенской, бывшей Донской области. Отец - русский, мать - украинка.

До 1918 года я учился в гимназии, но начавшаяся в ту пору гражданская война прервала мое учение, и с 1918 года я стал работать. За пять лет переменил много профессий. С 1923 года начал печататься. С того времени литературная деятельность стала моей основной профессией в жизни.

Ранние рассказы, а также текст «Тихого Дона» и первой книги «Поднятой целины» для настоящего издания мною просмотрены.

М. Шолохов.

Рассказы

На столе гильзы патронные, пахнущие сгоревшим порохом, баранья кость, полевая карта, сводка, уздечка наборная с душком лошадиного пота, краюха хлеба. Все это на столе, а на лавке тесаной, заплесневевшей от сырой стены, спиной плотно к подоконнику прижавшись, Николка Кошевой, командир эскадрона сидит. Карандаш в пальцах его иззябших, недвижимых. Рядом с давнишними плакатами, распластанными на столе, - анкета, наполовину заполненная. Шершавый лист скупо рассказывает: Кошевой Николай. Командир эскадрона. Землероб. Член РКСМ .

Против графы «возраст» карандаш медленно выводит: 18 лет .

Плечист Николка, не по летам выглядит. Старят его глаза в морщинках лучистых и спина, по-стариковски сутулая.

Мальчишка ведь, пацаненок, куга зеленая, - говорят шутя в эскадроне, - а подыщи другого, кто бы сумел почти без урона ликвидировать две банды и полгода водить эскадрон в бои и схватки не хуже любого старого командира!

Стыдится Николка своих восемнадцати годов. Всегда против ненавистной графы «возраст» карандаш ползет, замедляя бег, а Николкины скулы полыхают досадным румянцем. Казак Николкин отец, а по отцу и он - казак. Помнит, будто в полусне, когда ему было лет пять-шесть, сажал его отец на коня своего служивского.

За гриву держись, сынок! - кричал он, а мать из дверей стряпки улыбалась Николке, бледнея, и глазами широко раскрытыми глядела на ножонки, окарачившие острую хребтину коня, и на отца, державшего повод.

Давно это было. Пропал в германскую войну Николкин отец, как в воду канул. Ни слуху о нем, ни духу. Мать померла. От отца Николка унаследовал любовь к лошадям, неизмеримую отвагу и родинку, такую же, как у отца, величиной с голубиное яйцо, на левой ноге, выше щиколотки. До пятнадцати лет мыкался по работникам, а потом шинель длинную выпросил и с проходившим через станицу красным полком ушел на Врангеля. Летом нонешним купался Николка в Дону с военкомом. Тот, заикаясь и кривя контуженную голову, сказал, хлопая Николку по сутулой и черной от загара спине:

Ты того… того… Ты счастли…счастливый! Ну, да, счастливый! Родинка - это, говорят, счастье.

Николка ощерил зубы кипенные, нырнул и, отфыркиваясь, крикнул из воды:

Брешешь ты, чудак! Я с мальства сирота, в работниках всю жизнь гибнул, а он - счастье!..

И поплыл на желтую косу, обнимавшую Дон.

Хата, где квартирует Николка, стоит на яру над Доном. Из окон видно зеленое расплескавшееся Обдонье и вороненую сталь воды. По ночам в бурю волны стучатся под яром, ставни тоскуют, захлебываясь, и чудится Николке, что вода вкрадчиво ползет в щели пола и, прибывая, трясет хату.

Хотел он на другую квартиру перейти, да так и не перешел, остался до осени. Утром морозным на крыльцо вышел Николка, хрупкую тишину ломая перезвоном подкованных сапог. Спустился в вишневый садик и лег на траву, заплаканную, седую от росы. Слышно, как в сарае уговаривает хозяйка корову стоять спокойно, телок мычит требовательно и басовито, а о стенки цыбарки вызванивают струи молока.

Во дворе скрипнула калитка, собака забрехала. Голос взводного:

Командир дома?

Приподнялся на локтях Николка.

Вот он я! Ну, чего там еще?

Нарочный приехал из станицы. Говорит, банда пробилась из Сальского округа, совхоз Грушинский заняла…

Веди его сюда.

Тянет нарочный к конюшне лошадь, по́том горячим облитую. Посреди двора упала та на передние ноги, потом - на бок, захрипела отрывисто и коротко и издохла, глядя стекленеющими глазами на цепную собаку, захлебнувшуюся злобным лаем. Потому издохла, что на пакете, привезенном нарочным, стояло три креста и с пакетом этим скакал сорок верст, не передыхая, нарочный.

Прочитал Николка, что председатель просит его выступить с эскадроном на подмогу, и в горницу пошел, шашку цепляя, думал устало: «Учиться бы поехать куда-нибудь, а тут банда… Военком стыдит: мол, слова правильно не напишешь, а еще эскадронный… Я-то при чем, что не успел приходскую школу окончить? Чудак он… А тут банда… Опять кровь, а я уж уморился так жить… Опостылело все…»

Вышел на крыльцо, заряжая на ходу карабин, а мысли, как лошади по утоптанному шляху, мчались: «В город бы уехать… Учиться б…»

Мимо издохшей лошади шел в конюшню, глянул на черную ленту крови, точившуюся из пыльных ноздрей, и отвернулся.

По кочковатому летнику, по колеям, ветрами облизанным, мышастый придорожник кучерявится, лебеда и пышатки густо и махровито лопушатся. По летнику сено когда-то возили к гумнам, застывшим в степи янтарными брызгами, а торный шлях улегся бугром у столбов телеграфных. Бегут столбы в муть осеннюю, белесую, через лога и балки перешагивают, а мимо столбов шляхом глянцевитым ведет атаман банду - полсотни казаков донских и кубанских, властью советской недовольных. Трое суток, как набедившийся волк от овечьей отары, уходят дорогами и целиною бездорожно, а за ним вна́зирку - отряд Николки Кошевого.

Отъявленный народ в банде, служивский, бывалый, а все же крепко призадумывается атаман: на стременах привстает, степь глазами излапывает, версты считает до голубенькой каемки лесов, протянутой по ту сторону Дона.