Жизнь в деревне мне, мальчику, была наслаждением. Казалось, что нет и не может быть лучше моей жизни. Целый день я в лесу, в каких-то песчаных оврагах, где высокие травы и огромные ели упали в речке. Там я с товарищами выкопал себе в обрыве дом, за ветвями упавших елей. Какой дом! Желтые стены из песка, потолок мы укрепили палками, постелили ветви елей, сделали, как звери, логовище, печку, провели трубу, ловили рыбу, достали сковородку, жарили эту рыбу вместе с крыжовником, который воровали в саду. Собака была уже не одна, Дружок, а четыре Целых. Собаки замечательные. Сторожили нас, и собакам казалось, как и нам, что это самая лучшая жизнь, какая только может быть, за что можно восхвалять и благодарить создателя. Что за жизнь! Купанье в реке; каких зверей видели мы, таких и нет. Пушкин сказал верно: «Там на неведомых Дорожках следы невиданных зверей...» Был барсук, но мы-то не знали, что барсук: какой-то особенный большой поросенок. Собаки гнали его, и мы бежали, хотелось поймать, приучить его, чтоб вместе жил. Но не поймали - Убежал. Прямо ушел в землю, пропал. Чудесна жизнь...
Прошло лето. Наступили дожди, осень. Опали деревья. Но хорошо было в нашем доме , которого никто не знал. Топили печку - тепло. Но отец пришел как-то с учителем, человеком высокого роста, худым, с маленькой бородко
й. Такой сухой и строгий. Он показал на меня: завтра идти в школу. Было страшно. Школа - ведь это особенное что-то. А что страшно - неизвестно, но страшно неизвестное.
В Мытищах, на шоссе у самой заставы, в большом каменном доме, на котором орел, написано
«Волостное правление». В левой половине дома помещалась, в большой комнате, школа.
Парты черные. Ученики все в сборе. Молебен у икон. Пахнет ладаном. Священник читает молитву и кропит водой. Подходим к кресту. Садимся за парты. Учитель нам раздает перья,
ручки, карандаши и тетради, и книгу - замечательную книгу: «Родное слово» с картинками. Мы, уже грамотные, помещаемся на одной стороне парт, а младшие - на другой.
Первый урок начинается с чтения. Приходит другой учитель, румяный, низенького роста, весел
ый и добрый, и велит петь за ним. Поем:
Ах, ты воля, моя воля,
Золотая ты моя.
Воля - сокол поднебесный,
Воля - светлая заря...
Не с росой ли ты спустилась,
Не во сне ли вижу я.
Иль горячая молитва
Долетела до царя.
Замечательная песня. В первый раз я слышал. Тут никого не ругали.
Второй урок был - арифметика. Надо было выходить к доске и писать цифры , и сколько будет одно с другим. Ошибались.
И так началось учение каждый день. В школе ничего не было страшного, а пр
осто замечательно. И так мне нравилась школа.
Учитель, Сергей Иванович, приходил к моему отцу пить чай, обедать. Был человек серьезный. И с отцом все говорили они хитрые вещи, и казалось мне, что отец ему говорил все не так - не так он говорил.
Помню, ка
к-то раз захворал отец, лежал в постели. У него был жар и лихорадка. И он мне дал рубль и сказал:
- Сходи, Костя, на станцию и достань мне там лекарство, вот я написал записочку, покажи ее на станции.
Я пошел на станцию и показал записочку жандарму. Он м
не сказал, выйдя на крыльцо:
- Вон видишь, мальчик, тот вон маленький домик, с краю у моста. В этом домике живет человек, у которого есть лекарство.
Я пришел в этот дом. Вошел. Грязно в доме. Какие-то стоят меры с овсом, гири, весы, кульки, мешки, сбруя.
Потом комната: стол, всюду все навалено, заставлено. Шкафчик, стулья, и за столом, у свечи сальной, сидит старик в очках, и лежит большая книга. Я подошел к нему и дал записку.
- Вот, - говорю, - за лекарством пришел.
Он прочел записку и сказал: «Подожд
и». Пошел к шкафчику, открыл его, достал маленькие весы и из банки клал белый порошок на весы, а в другую чашку весов положил маленькие плоские медяшки. Отвесил, завернул в бумажку и сказал:
- Двадцать копеек.
Я дал рубль. Он подошел к постели, и тут я у
видел, что у него на затылке была надета маленькая ермолка. Долго он что-то делал , доставал сдачу, а я смотрел на книгу - не русская книга. Какие-то большие черные знаки подряд. Чудная книга.
Когда он мне отдал сдачи и лекарство, я спросил его, показав па
льцем:
- Что здесь написано, что это за книга?
Он мне ответил:
- Мальчик, это книга мудрости. А вот где ты держишь палец, тут написано: «Бойся больше всего злодея-дурака».
«Вот так штука», - подумал я. И дорогой думал: «Что же это за дурак такой?» И ко
гда пришел к отцу, отдал ему лекарство, которое он развел в рюмке с водой, выпил и сморщился - видно, что лекарство горькое, - я рассказал, что я достал лекарство у такого странного старика, который читает книгу, не русскую, особенную, и сказал мне, что в ней написано: «Бойся больше всего разбойника-дурака».
- Кто же, сказки мне, - спросил я отца, - этот дурак и где он живет. В Мытищах есть?
- Костя, - сказал отец. - Он, такой дурак, живет везде... А правду тебе сказал этот старик, самое страшное - дурак.
Очень я задумался над этим. «Кто ж это такой, - все думал я. - Учитель умный, Игнашка умный, Сережка тоже». Так я и не мог узнать - кто этот дурак.
Вспомнив как-то в школе во время перемены, я подошел к учителю и спросил его, рассказав про старика, кто дурак.
- Много будешь знать - скоро состаришься, - сказал мне учитель. И только
.
Помню, я учил урок. А учитель был в другой комнате у нас в гостях, с
моим отцом. И они все спорили. Я помню - отец говорил:
- Это хорошо - любить народ , желать ему блага. Это похвально - желать сделать ему счастье и благополучие. Но это мало. Этого может желать и дурак...
Я тут насторожился.
- И дурак желает блага народу, - продолжал отец, - благими намерениями вымощен ад. Это ничего не стоит - желать. Надо уметь сделать. Вот это есть суть жизни. А у нас и горе от того, что все только желают, и от этого могут пропасть, как можно пропасть от дурака.
Еще страшней мне пока
залось. Кто же этот дурак. Разбойник, я знаю, он стоит у леса или у дороги, с дубиной и с топором. Пойдешь - он и убьет, как убили извозчика Петра. Я с товарищами - Сережкой и Игнашкой - ходил за село - смотреть. Он лежал под рогожей, зарезанный. Стра-а-ашно. Я всю ночь не спал... И стал бояться ходить вечером за село. В лес, к речке - ничего, он не поймает, я убегу. Да у меня ружье, я его сам ахну. Но Дурак страшней. Какой же он.
Я не мог себе представить и опять пристал к отцу, спрашивал:
- Он в красной шапке?
- Нет, Костя, - сказал отец, - они разные. Это те, которые хотят хорошего, но сделать этого хорошо не умеют. И все выходит скверно.
Я был в недоумении.
Как странно, я несколько раз ездил с отцом в Москву. Был у бабушки, Катерины Ивановны, был в
большом ресторане, и ничто - ни Москва, ни у бабушки, ни ресторан - мне не нравилось. Не нравилось так, как эта убогая квартира в деревне, как эта темная ночь зимой, где подряд спят темные избы, где глухая, снежная, скучная дорога, где светит круглый месяц и воет собака на улице. Какая сердечная тоска , какая прелесть в этой тоске, какое замирание, какая красота в этой скромной жизни, в черном хлебе, изредка в баранке, в кружке квасу. Какая печаль в избе, когда светит лампада, как мне нравится Игнашка, Сережка, Кирюшка. Какие друзья закадычные. Какая прелесть в них, какая дружба. Как ласкова собака, как мне нравится деревня. Какие добрые тети, чужие, ненарядные. Мне уже неприятна была роскошь моих нарядных теток - Остаповых, тетки Алексеевой, где эти кринолины, этот изысканный стол, где так чинно все сидят. Какая скука. Как мне нравится воля лугов, леса, бедные хижины. Нравится топить печь , рубить хворост и косить травы - я уже умел, и меня похвалил дядя Петр, сказав мне: «Молодец, тоже косишь». И я пил, усталый, квас из деревянного ковша.
В Москве я выйду - каменные мостовые, чужие люди. А здесь я выйду - трава или сугробы снега, далеко... И люди родные, свои. Все добрые, никто меня не ругает. Все погладят по голове или посмеются... Как странно. Я никогда не
поеду в город. Ни за что не буду студентом. Они все злые. Они всегда всех ругают. Тут никто не просит денег, да у меня и есть только семитка. И все время она у меня лежит. Да и у отца мало денег. А как было много. Я помню - сколько у деда было денег. Ящики были наполнены золотом. А теперь нет. До чего у Сереги хорошо. Там портной-солдат шубу шьет ему. Так вот рассказывал... Как он в лесу заблудился, как разбойники напали да как он их всех топил... Вот до чего хорошо слушать. А как он лешего в болото загнал, да хвост ему оторвал. Вот он его молил отпустить. А тот держит за хвост и говорит «нет» и говорит выкуп какой: «Вези, - говорит, - меня в Петербург к царю». Сел ему на шею, прямо к царю и приехал. Царь и говорит: «Молодец солдат!» И дал ему рупь серебряный. Он и рупь показывал... Большой рупь такой, старинный. Вот это люди. Не дураки.
Много в деревне интересного. Куда ни пойдешь, все рассказывают то, что не бывает. Что же рассказывать, что бывает, как в Москве. В Москве рассказывают все, что бывает. А ту
т - нет. Тут сейчас так, а через час - неизвестно, что будет. Это ведь, конечно, деревня глухая. А как бревенчатые дома хороши. Новая изба... эх, сосной пахнет. Не ушел бы никогда. Вот только сапоги у меня худые, надо починить подметки. Говорят мне, что сапоги каши просят , разворотились. Говорил отцу, что двадцать копеек просят за починку. Отец велел отдать: «Я, - говорит, - заплачу». А вот неделю не отдают. Хожу в валенках. Отец просфоры привез - до чего вкусны с чаем. Просфору нельзя собаке давать; мне сказала Маланья, что если дать просфору собаке, то сейчас же помрешь. А я хотел. Вот хорошо, что не дал
.
Работы Коровина поражают какой-то ни на кого непохожестью: мазок, цвета, выбор композиции. Захотелось узнать как можно больше о художнике. Из книги Константина Коровина «Моя жизнь» я выбрала некоторое количество цитат периода его юности (до поступления в Московское училище живописи, ваяния и зодчества), которые, как мне кажется, рассказывают о формировании художника.
Коровин очень любил природу, детство его прошло в доме родителей на Рогожской заставе и в деревне, где художник проводил лето.
Валентин Серов, портрет Константина Коровина, 1891
«Также я любил смотреть, когда у матери моей на столе лежали коробочки с разными красками. Такие хорошенькие коробочки и печатные краски, разноцветные. И она, разводя их на тарелке, кистью рисовала в альбом такие хорошенькие картинки - зиму, море, - такие, что я улетал куда-то в райские края. Отец мой тоже рисовал карандашом. Очень хорошо, говорили все - и Каменев, и Прянишников. Но мне больше нравилось, как рисовала мать.»
Ранняя весна, 1870
«Приходит доктор Плосковицкий. Я был рад всегда его видеть. Он прописывает мне лекарства: пилюли в таких хорошеньких коробочках, с картинками. Такие картинки, что так никто не нарисует, думал я. … Такие там горы, елки, беседки. Мне сказала Таня, что недалеко за Москвой такие растут. И я подумал: как только выздоровлю, уйду туда жить. Там мыс Доброй Надежды.»
Последний снег, 1870
«Зима. Сад был весь в инее от мороза. Я смотрел: действительно, это было так хорошо - все белое, пушистое. Что-то родное, свежее и чистое. Зима.
А потом мать рисовала эту зиму. Но не выходило. Там были узоры ветвей, покрытые снегом. Это очень трудно.
- Да, - согласилась мать со мной, - эти узоры трудно сделать.
Тогда я тоже начал рисовать, и ничего не выходило.»
Мостик, 1880
«Летом с отцом и матерью я довольно часто ездил под Москву, в Петровский парк, на дачу к тетке Алексеевой. Это была толстая женщина с красным лицом и темными глазами. Дача была нарядная, выкрашенная желтой краской, загородка тоже. Дача была в резных финтифлюшках; перед террасой была куртина цветов, а посередке железный крашеный журавль: подняв нос кверху пускал фонтан. И какие-то на столбах два ярких, ярких серебряных шара, в которых отражался сад. Дорожки, покрытые желтым песком, с бордюром - все это было похоже на бисквитный пирог. Хорошо было на даче у тетки, нарядно, но мне почему-то не нравилось. К
огда надо было сворачивать с Петровского шоссе в аллею парка, то шоссе казалось далекой синей далью, и мне хотелось ехать не на дачу к тетке, а туда, в эту дальнюю синюю даль. И я думал: там, должно быть, мыс Доброй Надежды…
А у тетки на даче все раскрашено, даже пожарная бочка тоже желтая. Мне хотелось совсем другое видеть: там где-то есть леса, таинственные долины… И там, в лесу, стоит избушка - я бы ушел туда и стал бы один жить в избушке этой.»
Настурции, 1888
«Долго я ждал этого счастья (прим. Поездку в деревню) . Прошло лето, зима, и вот в один прекрасный день, когда только распустились березки, отец поехал со мной по железной дороге. Какая красота. Что видно в окно - леса, поля, - все в весне. И приехали в Большие Мытищи. С краю был дом - изба большая. Нам ее показала какая-то женщина и с ней мальчик Игнатка. До чего хорошо в избе: две деревянные комнаты, потом печка, двор, на дворе стоят две коровы и лошадь, маленькая собачка, замечательная, - все время лает. А как вышел на крыльцо, видишь большой синий лес. Блестят на солнце луга. Лес - Лосиный Остров, огромный. То есть так хорошо, что я никогда не видел. Вся Москва никуда не годится, такая красота…»
Мальвы, 1889
«За заворотом реки, через сосны, синела даль, и там большой был плес реки. Нет, не это мыс Доброй Надежды, а он там, где синяя даль. Поэтому я пойду непременно туда… там есть избушка, там буду жить. Ну что Москва, что дом наш рогожский с колоннами, что он стоит перед этими цветами - лиловыми султанами, которые стоят у ольхи…И эти ольхи зеленые отражаются в воде, как в зеркале, и там синее небо, а наверху, вдали, синеют далекие леса.»
В летнем домике, 1895
«Жизнь в деревне мне, мальчику, была наслаждением. Казалось, что нет и не может быть лучше моей жизни. Целый день я в лесу, в каких-то песчаных оврагах, где высокие травы и огромные ели упали в речке. Там я с товарищами выкопал себе в обрыве дом, за ветвями упавших елей. Какой дом! Желтые стены из песка, потолок мы укрепили палками, постелили ветви елей, сделали, как звери, логовище, печку, провели трубу, ловили рыбу вместе с крыжовником, который воровали в саду. Собака была уже не одна, Дружок, а четыре целых. Собаки замечательные. Сторожили нас, и собакам казалось, как и нам, что это самая лучшая жизнь, какая только может быть, за что можно восхвалять и благодарить Создателя. Что за жизнь! Купанье в реке; каких зверей видели мы, таких и нет. Пушкин сказал верно: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…»
Неудача, 1880
«Окружение, природа, созерцание ее было самым существенным в моем детстве. Природа захватывала всего меня, давала настроение, как если бы ее изменения были слиты с моей душой. Гроза, мрачная непогода, сумрак, бурные ночи - все впечатляло меня... Это было для моей жизни и чувств самое главное.»
Черный кот на подоконнике, 1902
«Писать с натуры - это совсем другое. И трудно было писать быстросменяемый мотив нависших туч перед грозой. Это так быстро менялось, что я не мог схватить даже цвета проходящего момента. Не выходило - и потому я стал писать просто солнце, серый день. Но это невероятно трудно. Немыслимо постигнуть всю мелкость рисунка природы. Например, мелкого леса. Как сделать этот весь бисер ветвей с листьями, эту траву в цветах…
Мучился ужасно. Я заметил, что в картине, которую видел, пишутся не близкие предметы природы, а как-то на расстоянии, и я тоже старался делать в общем. Это выходило легче.»
Летом, 1895
«Что может быть мерзей каменного тротуара с тумбами, пыль, какие-то дома, окна скучные. Не так живут. Надо же всем жить около леса, где речка, огород, частокол, корова, лошади, собаки. Там надо жить. Как глупо. Дивные реки России - какая красота. Какие дали, какие вечера, утро какое. Заря всегда сменяется, все для людей. Там надо жить. Сколько простора. А они - вот тут… где помойные ямы на дворах, все какие-то злые, озабоченные, все ищут денег да цепей - сказал я, вспомнив «Цыган» Пушкина. А я так любил Пушкина, все плакал читая его. Вот это был человек. Он же все сказал и сказал правду.»
Северная идилия, 1886
Информатика
Родители, по крайней мере мои, не понимают, что сегодня интернет важен для каждого ребенка. Целый месяц мне пришлось провести без него! Было очень непривычно и даже скучно. Тогда я играл с собакой и котами, а еще с родителями в настольные игры. Зато пришлось фантазировать и придумать разные занятия. А в деревне фантазии есть, где разгуляться!
Трудовое обучение
В деревне я понял, что не очень хорошо справляюсь с настоящими мужскими инструментами. По крайней мере, будка для собаки мне далась тяжело.
Источник фото: личный архив героя
В городе и ремонтировать нечего, только если велосипед иногда подкрутить. Здесь родители стали чаще звать меня на помощь: принести воды, полить огурцы, покормить собаку. Урок труда у меня, считай, каждый день.
Биология
Сделал вывод, что мы зря посадили картошку. В следующем году скажу родителям, что больше не буду принимать в этом участие. Слишком сложно ухаживать за ней. Я - пас!
Однажды, во время сбора полосатых жуков, придумалось «Эти гады - колорады!».
А вот наблюдать за грядкой фасоли, которую я помогал садить, нравится. Да и вообще прикольно, что не нужно ходить в магазин, - много всего растет прямо на участке.
Здоровый Образ Жизни
Я вот что понял: если вода чистая, она вкусная. Деревенская вода очень вкусная!
Источник фото: личный архив героя
Здесь чистый воздух. А еще интереснее, чем в городе закаляться: никогда не знаешь, насколько холодная вода в бочке.
Русский язык
С русским тут трудно: здесь на нем не говорят. И на белорусском тоже.
Например, «мЭнталем» - это значит «быстро», а «набИраш» - это ведерко, которое завязывают на пояс, когда собирают ягоды. Очень смешной язык. Как бы русский совсем не забыть.
Литературное чтение
Один раз в неделю я бываю в Минске. Стараюсь увидеться с кем-нибудь из одноклассников. Я обязательно захожу в библиотеку и набираю книг. Последний год читаю детективы для подростков. Список литературы на лето решил не читать. Успею во время учебы, читаю я быстро.
Источник фото: личный архив героя
Человек. Общество. Государство
В нашей деревне мало детей и они все или малые, или скучные какие-то. В соседней деревне все дети тусуются около озера. И даже без родителей! Мои мне так пока не разрешают.
А еще мне совсем автолавка не понравилась! Цены на все выше, чем в минских магазинах! А почему нет автоаптеки, в деревне же много пожилых?
Математика
Если папа уезжает в город, то просит меня присмотреть за поместьем. Дело ответственное, поэтому мне платят за это. Соседи берут нас в лес и показывают все лесные секреты. Наверное, мы им очень понравились. Другие соседи просят меня принести ягод для них.
Источник фото: личный архив героя
За деньги, естественно.
В городе родители придумывали мне всякую ерундовую работу или просто давали деньги. А здесь я сам могу заработать. Конечно же, это круто! Считать свои деньги очень приятно, скажу я вам.
География
Когда мне говорили, что мы летим на остров, я прыгал от счастья! О горах говорить трудно, там просто надо побывать. Море - отличное время побалдеть.
Когда мы ездили в маленькие деревни к родственникам или друзьям, это всегда было не очень долго, но интересно. Поэтому, когда родители стали говорить про свой дом в деревне, я с радостью согласился на эту идею. Мы ездили по Беларуси и вместе выбирали участок.
Источник фото: личный архив героя
Каждая поездка- маленькое приключение. Мы даже как- то в снегу застряли и два часа откопаться не могли. Замёрзли, но это было так весело!
Астрономия
В деревне совсем другая жизнь! Как будто ты оказался на другой планете! Все здороваются друг с другом. Это обязательно. Здесь не принято звонить друг другу по телефону. Считается, что лучше зайти в гости и поговорить.
Велосипед здесь не для того, чтобы просто покататься, а для того чтобы ездить по делу - в магазин, в город, к соседу на другой конец деревни. Никто никуда не спешит.
Здесь такая другая жизнь, что я забыл обо всем и даже про школу. Я не знал, что летом в деревне можно так хорошо провести время.
расспрашивала Наталья Рачок
А вы помните лето в деревне? Расскажите нам интересные истории об этом!
Жизнь в деревне мне, мальчику, была наслаждением. Казалось, что нет и не может быть лучше моей жизни. Целый день я в лесу, в каких-то песчаных оврагах, где высокие травы и огромные ели упали в речке. Там я с товарищами выкопал себе в обрыве дом, за ветвями упавших елей. Какой дом! Желтые стены из песка, потолок мы укрепили палками, постелили ветви елей, сделали, как звери, логовище, печку, провели трубу, ловили рыбу, достали сковородку, жарили эту рыбу вместе с крыжовником, который воровали в саду. Собака была уже не одна, Дружок, а четыре целых. Собаки замечательные. Сторожили нас, и собакам казалось, как и нам, что это самая лучшая жизнь, какая только может быть, за что можно восхвалять и благодарить создателя. Что за жизнь! Купанье в реке; каких зверей видели мы, таких и нет. Пушкин сказал верно: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей...» Был барсук, но мы-то не знали, что барсук: какой-то особенный большой поросенок. Собаки гнали его, и мы бежали, хотелось поймать, приучить его, чтоб вместе жил. Но не поймали - убежал. Прямо ушел в землю, пропал. Чудесна жизнь... Прошло лето. Наступили дожди, осень. Опали деревья. Но хорошо было в нашем доме, которого никто не знал. Топили печку - тепло. Но отец пришел как-то с учителем, человеком высокого роста, худым, с маленькой бородкой. Такой сухой и строгий. Он показал на меня: завтра идти в школу Было страшно. Школа - ведь это особенное что-то. А что страшно - неизвестно, но страшно неизвестное. В Мытищах, на шоссе у самой заставы, в большом каменном доме, на котором орел, написано «Волостное правление». В левой половине дома помещалась, в большой комнате, школа. Парты черные. Ученики все в сборе. Молебен у икон. Пахнет ладаном. Священник читает молитву и кропит водой. Подходим к кресту. Садимся за парты. Учитель нам раздает перья, ручки, карандаши и тетради, и книгу - замечательную книгу: «Родное слово» с картинками. Мы, уже грамотные, помещаемся на одной стороне парт, а младшие - на другой. Первый урок начинается с чтения. Приходит другой учитель, румяный, низенького роста, веселый и добрый, и велит петь за ним. Поем:Ах, ты воля, моя воля, Золотая ты моя. Воля - сокол поднебесный, Воля - светлая заря... Не с росой ли ты спустилась, Не во сне ли вижу я. Иль горячая молитва Долетела до царя 9 . Замечательная песня. В первый раз я слышал. Тут никого не ругали. Второй урок был - арифметика. Надо было выходить к доске и писать цифры, и сколько будет одно с другим. Ошибались. И так началось учение каждый день. В школе ничего не было страшного, а просто, замечательно. И так мне нравилась школа. Учитель, Сергей Иванович, приходил к моему отцу пить чай, обедать. Был человек серьезный. И с отцом все говорили они хитрые вещи, и казалось мне, что отец ему говорил все не так - не так он говорил. Помню, как-то раз захворал отец, лежал в постели. У него был жар и лихорадка. И он мне дал рубль и сказал: - Сходи, Костя, на станцию и достань мне там лекарство, вот я написал записочку, покажи ее на станции. Я пошел на станцию и показал записочку жандарму. Он мне сказал, выйдя на крыльцо: - Вон видишь, мальчик, тот вон маленький домик, с краю у моста. В этом домике живет человек, у которого есть лекарство. Я пришел в этот дом. Вошел. Грязно в доме. Какие-то стоят меры с овсом, гири, весы, кульки, мешки, сбруя. Потом комната: стол, всюду все навалено, заставлено. Шкафчик, стулья, и за столом, у свечи сальной, сидит старше в очках, и лежит большая книга. Я подошел к нему и дал записку. - Вот, - говорю, - за лекарством пришел. Он прочел записку и сказал: «Подожди». Пошел к шкафчику, открыл его, достал маленькие весы и из банки клал белый порошок на весы, а в другую чашку весов положил маленькие плоские медяшки. Отвесил, завернул в бумажку и сказал: - Двадцать копеек. Я дал рубль. Он подошел к постели, и тут я увидел, что у него на затылке была надета маленькая ермолка. Долго он что-то делал, доставал сдачу, а я смотрел на книгу - не русская книга. Какие-то большие черные знаки подряд. Чудная книга. Когда он мне отдал сдачи и лекарство, я спросил его, показав пальцем: - Что здесь написано, что это за книга? Он мне ответил: - Мальчик, это книга мудрости. А вот где ты держишь палец, тут написано: «Бойся больше всего злодея-дурака». «Вот так штука», - подумал я. И дорогой думал: «Что же это за дурак такой?» И когда пришел к отцу, отдал ему лекарство, которое он развел в рюмке с водой, выпил и сморщился - видно, что лекарство горькое, - я рассказал, что я достал лекарство у такого странного старика, который читает книгу, не русскую, особенную, и сказал мне, что в ней написано: «Бойся больше всего разбойника-дурака». - Кто же, скажи мне, - спросил я отца, - этот дурак и где он живет. В Мытищах есть? - Костя, - сказал отец. - Он, такой дурак, живет везде... А правду тебе сказал этот старик, самое страшное - дурак. Очень я задумался над этим. «Кто не это такой, - все думал я. - Учитель умный, Игнатттка умный, Сережка тоже». Так я и не мог узнать - кто этот дурак. Вспомнив как-то в школе во время перемены, я подошел к учителю и спросил его, рассказав про старика, кто дурак. - Много будешь знать - скоро состаришься, - сказал мне учитель. И только. Помню, я учил урок. А учитель был в другой комнате у нас в гостях, с моим отцом. И они все спорили. Я помню - отец говорил: - Это хорошо - любить народ, желать ему блага. Это похвально - желать сделать ему счастье и благополучие. Но это мало. Этого может желать и дурак... Я тут насторожился. - И дурак желает блага народу, - продолжал отец, - благими намерениями вымощен ад. Это ничего не стоит - желать. Надо уметь сделать. Вот это есть суть жизни. А у нас и горе от того, что все только желают, и от этого могут пропасть, как можно пропасть от дурака. Еще страшней мне показалось. Кто нее этот дурак. Разбойник, я знаю, он стоит у леса или у дороги, с дубиной и с топором. Пойдешь - он и убьет, как убили извозчика Петра. Я с товарищами - Сережкой и Игнашкой - ходил за село - смотреть. Он лежал под рогожей, зарезанный. Стра-а-ашно. Я всю ночь не спал... И стал бояться ходить вечером за село. В лес, к речке - ничего, он не поймает, я убегу. Да у меня ружье, я его сам ахну. Но дурак страшней. Какой же он. Я не мог себе представить и опять пристал к отцу, спрашивал: - Он в красной шапке? - Нет, Костя, - сказал отец, - они разные. Это те, которые хотят хорошего, но сделать этого хорошо не умеют. И все выходит скверно. Я был в недоумении.Как странно, я несколько раз ездил с отцом в Москву. Был у бабушки, Екатерины Ивановны, был в большом ресторане, и ничто - ни Москва, ни у бабушки, ни ресторан - мне не нравилось. Не нравилось так, как эта убогая квартира в деревне, как эта темная ночь зимой, где подряд спят темные избы, где глухая, снежная, скучная дорога, где светит круглый месяц и воет собака на улице. Какая сердечная тоска, какая прелесть в этой тоске, какое замирание, какая красота в этой скромной жизни, в черном хлебе, изредка в баранке, в кружке квасу. Какая печаль в избе, когда светит лампада, как мне нравится Игнашка, Сережка, Кирюшка. Какие друзья закадычные. Какая прелесть в них, какая дружба. Как ласкова собака, как мне нравится деревня. Какие добрые тети, чужие, ненарядные. Мне уже неприятна была роскошь моих нарядных теток - Остаповых, тетки Алексеевой, где эти кринолины, этот изысканный стол, где так чинно все сидят. Какая скука. Как мне нравится воля лугов, леса, бедные хижины. Нравится топить печь, рубить хворост и косить травы - я уже умел, и меня похвалил дядя Петр, сказав мне: «Молодец, тоже косишь». И я пил, усталый, квас из деревянного ковша. В Москве я выйду - каменные мостовые, чужие люди. А здесь я выйду - трава или сугробы снега, далеко... И люди родные, свои. Все добрые, никто меня не ругает. Все погладят по голове или посмеются... Как странно. Я никогда не поеду в город. Ни за что не буду студентом. Они все злые. Они всегда всех ругают. Тут никто не просит денег, да у меня и есть только семитка. И все время она у меня лежит. Да и у отца мало денег. А как было много. Я помню - сколько у деда было денег. Ящики были наполнены золотом. А теперь нет. До чего у Сереги хорошо. Там портной-солдат шубу шьет ему. Так вот рассказывал... Как он в лесу заблудился, как разбойники напали да как он их всех топил... Вот до чего хорошо слушать. А как он лешего в болото загнал, да хвост ему оторвал. Вот он его молил отпустить. А тот держит за хвост и говорит «нет» и говорит выкуп какой: «Вези, - говорит, - меня в Петербург к царю». Сел ему на шею, прямо к царю и приехал. Царь и говорит: «Молодец солдат!» И дал ему рупь серебряный. Он и рупь показывал... Большой руль такой, старинный. Вот это люди. Не дураки. Много в деревне интересного. Куда ни пойдешь, все рассказывают то, что не бывает. Что же рассказывать, что бывает, как в Москве. В Москве рассказывают все, что бывает. А тут - нет. Тут сейчас так, а через час - неизвестно, что будет. Это ведь, конечно, деревня глухая. А как бревенчатые дома хороши. Новая изба... эх, сосной пахнет. Не ушел бы никогда. Вот только сапоги у меня худые, надо починить подметки. Говорят мне, что сапоги каши просят, разворотились. Говорил отцу, что двадцать копеек просят за починку. Отец велел отдать: «Я, - говорит, - заплачу». А вот неделю не отдают. Хожу в валенках. Отец просфоры привез - до чего вкусны с чаем. Просфору нельзя собаке давать; вше сказала Маланья, что если дать просфору собаке, то сейчас же помрешь. А я хотел. Вот хорошо, что не дал.
