Начиная с конца 20-х гг. появляется ряд журнальных статей и отдельных книг, посвященных вопросам русской, украинской и общеславянской этнографии, и выходят одно за другим издания памятников народного творчества: «Малороссийские песни» М. А. Максимовича (1827—1834), «Запорожская старина» Изм. Ив. Срезневского (1834, 1835, и 1838), трехтомные «Сказания русского народа» И. П. Сахарова (1836—1837) и мн. др. Тогда же подготовляется «Собрание русских песен» Петра Киреевского, изданное позднее.
В русле этого еще только зарождавшегося народоведческого движения Гоголь находит себя как художник, создает и издает свой первый повествовательный цикл «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Гоголь родился и вырос на Украине и до конца жизни считал ее своей микрородиной, а самого себя русским писателем с «хохлацкой» закваской.
Выходец из среды среднепоместного украинского дворянства, он хорошо знал его сельский и городской быт, с юных лет тяготился провинциально-крепостнической «скудостью» и «земностью» этого быта, восхищался народнопоэтическими преданиями «козацкой старины», жившими тогда не только в народе, но и почитаемыми в некоторых «старосветских» дворянских семьях, в том числе и в доме вельможного и высокообразованного дальнего родственника будущего писателя — Д. П. Трощинского, пламенного почитателя и собирателя украинской «старины».
«Вечера» поразили современников своей ни с чем не сравнимой оригинальностью, поэтической свежестью и яркостью. Известен отзыв Пушкина: «...все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой.
Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина!». Упоминание Фонвизина не случайно. Это намек на то, что простодушная веселость «Вечеров» не столь уж простодушна, как это может показаться на первый взгляд.
Белинский, весьма холодно встретивший «Повести Белкина», приветствовал «Вечера», также — и раньше Пушкина — отметив в них сочетание «веселости, поэзии и народности».
«Веселая народность» резко отличала «Вечера» от обычного натуралистического изображения крепостного быта русской и украинской деревни в так называемых «простонародных» повестях того времени, в чем Белинский справедливо видел профанацию идеи народности.
Гоголь счастливо избежал этой опасности и не впал в другую крайность — идеализацию «народных нравов», найдя совершенно новый ракурс их изображения. Его можно назвать зеркальным отражением поэтического, жизнеутверждающего сознания самого народа. «Живое», по выражению Пушкина, «описание племени поющего и пляшущего» буквально соткано из мотивов украинского фольклора, почерпнутых из самых разных его жанров — героико-исторических «дум», лирических и обрядовых песен, сказок, анекдотов, вертепных комедий.
В этом художественная достоверность веселой и поэтичной народности первого повествовательного цикла Гоголя. Но его поэтический мир пронизан скрытой тоской по былой запорожской вольности закрепощенных, как и все «племена» Российской империи, «диканьских козаков», что и образует эпическое начало и идейное единство всех входящих в него повестей.
Романтически яркий по своему национальному колориту поэтический мир «Вечеров» лишен другого обязательного атрибута романтической эпики — исторической, временно́й локальности. Историческое время в каждой повести свое, особое, иногда определенное, а в ряде случаев, например в «Майской ночи», условное. Но благодаря этому национальный характер (по философско-исторической терминологии 30—40-х гг. — «дух») козацкого племени предстает в «Вечерах» со стороны своей идеальной, неизменно прекрасной сущности.
Ее непосредственной действительностью выступает во всех повестях цикла языковое сознание народа. Речевая по преимуществу характеристика персонажей придает сказовому стилю «Вечеров» неведомую до того русской прозе «живописность слога», отмеченную Белинским, и принадлежит к числу перспективнейших новаций Гоголя.
Сказ — средство отграничения речи автора от речи его героев, в «Вечерах» — от народного просторечия, которое становится тем самым одновременно и средством, и предметом художественного изображения. Ничего подобного русская проза до «Вечеров» Гоголя не знала.
Стилистическая норма просторечной стихии «Вечеров» — деревенское простодушие, под маской которого таится бездна «хохлацкого» веселого лукавства и озорства. В сочетании одного с другим и заключен весь комизм «Вечеров», по преимуществу речевой, мотивированный художественной фикцией их «издателя», «пасичника» Рудого Панька, и ряда родственных ему рассказчиков.
Написанное от лица Рудого Панька предисловие к «Вечерам» характеризует их «издателя» как носителя речевой нормы отнюдь не автора, а его рассказчиков и героев. И эта норма остается неизменной во всех повестях цикла, что также подчеркивает постоянство фундаментальных свойств национального характера «диканьских козаков» во всех исторических обстоятельствах.
Так, например, просторечие, а тем самым и духовный облик персонажей«Сорочинской ярмарки» и «Ночи перед Рождеством» ничем не отличаются один от другого, несмотря на то что действие первой повести отнесено к современности, протекает на глазах у автора, а действие второй приурочено к концу XVIII в., ко времени, когда подготовлялся обнародованный в 1775 г. правительственный указ, по которому запорожское войско лишалось всех своих вольностей и привилегий.
В широте охватываемого «Вечерами» исторического времени их лирическое и этнографическое начала сливаются воедино, обретают эпическую масштабность.
«Ночью перед Рождеством» открывается вторая часть «Вечеров», вышедшая в начале 1832 г. И если эпика первой части («Сорочинская ярмарка», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь») заявляет о себе только историческим подтекстом народной фантазии, устнопоэтических «былей» и «небылиц», то повести второй части в совокупности с заключающей первую часть «Пропавшей грамотой» имеют довольно четко обозначенное историческое пространство — от эпохи борьбы «козацкого народа» против польского господства («Страшная месть») до его крепостнической современности («Иван Федорович Шпонька и его тетушка»).
Так история смыкается с современностью по принципу контраста красоты героического прошлого вольнолюбивого «племени» с безобразием и тусклостью его крепостнического бытия.
Совершенно такая же идейно-художественная связь существует и между повестями второго цикла Гоголя — «Миргород» (1835). Если две из них — «Старосветские помещики» и особенно «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» — стилистически и тематически примыкают к повести о Шпоньке, то две другие — «Вий» и «Тарас Бульба» — стоят в одном ряду с подавляющим большинством повестей «Вечеров», имеют общий с ними яркий поэтический колорит.
Не случайно Гоголь дал «Миргороду» подзаголовок «Продолжение вечеров на хуторе близ Диканьки», подчеркнув тем самым идейно-художественное единство обоих циклов и самого принципа циклизации. Это принцип контраста естественного и противоестественного, прекрасного и безобразного, высокой поэзии и низменной прозы национальной жизни, а вместе с тем и двух ее социальных полюсов — народного и мелкопоместного.
Но как в «Вечерах», так и в «Миргороде» эти социальные полярности прикреплены к различным эпохам национального бытия и соотносятся одна с другой как его прекрасное прошлое и безобразное настоящее, причем настоящее обрисовано в его непосредственной крепостнической «действительности», а прошлое — таким, каким оно запечатлелось в народном сознании, отложилось в национальном «духе» народа и продолжает жить в его преданьях, поверьях, сказаниях, обычаях.
Здесь проявляется важнейшая особенность художественного метода Гоголя — его философский историзм, вальтер-скоттовское начало творчества писателя.
Изображение народных движений и нравов — одна из перспективнейших новаций исторических романов В. Скотта. Но это лишь исторический фон их действия, главный «интерес» которого составляют любовная интрига и связанные с ней судьбы персональных героев повествования, вольных или невольных участников изображаемых исторических событий.
Народность украинских повестей Гоголя уже существенно иная.
Национальная специфика и историческая проекция их козацкого мира выступают формой критического осмысления «скудости» и «земности» современной писателю русской жизни, сознаваемых самим писателем как временное «усыпление» национального духа.
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Своеобразие творческой манеры Гоголя отчетливо выявляется как в характере художественных деталей, им воссозданных, так и в способе их отбора. Прозу, например, Пушкина отличает динамическое раскрытие действий героя, событий, в которых он участвует, и на этой основе его психологического облика; художественная деталь в пушкинской прозе является неотъемлемым элементом действующих лиц в их намерениях и поступках, в «событийных» взаимосвязях. Гоголя же интересовала совокупность деталей, выразительно характеризующих душевный строй героя, его социально-бытовую среду, тот тип людей, к которым он принадлежит.
По принципу выделения характерных, запоминающихся деталей построено в «Мертвых душах» описание различных сторон жизненного уклада и психологии героев. В доме Манилова «чего-нибудь вечно недоставало: и гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин и продолжение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами: «Не садитесь на эти кресла, они еще не готовы...» Ввечеру подавался на стол очень щегольской подсвечник из темной бронзы с тремя античными грациями, с перламутным щегольским щитом, и рядом с ним ставился какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале, хотя этого не замечал ни хозяин, ни хозяйка, ни слуги».
В приведенных примерах мы встречаемся с предметными, «вещными» деталями. Их очень много в «Мертвых душах», и они всегда очень выразительны. Кто не помнит чичиковскую шкатулку, которую он возил с собою повсюду, старательно укрывая ее содержимое от любопытных взоров? Кому из читателей «Мертвых душ» не вспомнится его фрак брусничного цвета с искрой; а его серебряная табакерка, на дно которой были положены две фиалки для запаха, а зажаренная курица, бывшая неизменным спутником его путешествий? С каждым образом соединяется немало таких деталей, остающихся в памяти читателя.
Но Гоголь пользуется не только предметными деталями; он насыщает повествование и деталями иного рода, которые имеют «общее значение». Как замечательно, например, выступает характер Собакевича в том, что в списке проданных им Чичикову мертвых душ оказалась под видом мужчины Елизавет Воробей. Удивительно ярко раскрывает черты характера Ноздрева и такая подробность, как показ им своих владений. «Вот граница!- сказал Ноздрев. - Все что ни видишь по эту сторону, все это мое, ту сторону, весь этот лес, который вот синеет, и все, что за лесом, все это мое».
Художественные детали никогда не были для Гоголя самоцелью, они всегда включаются в повествование не вследствие излишнего интереса писателя к подробностям, а в силу значения их для воплощения идей и образов. Поэтому, несмотря на обилие деталей в «Мертвых душах», повествование не раздробляется на описание незначительных, несущественных предметов, развертывается как изумительно яркий рассказ о человеческих характерах, их отношении к действительности. Изображение отдельных характеров в «Мертвых душах» строго подчинено общему замыслу. Произведение с начала до конца пронизывает единая общая мысль, стройная идейно-художественная концепция, определяющая как самый выбор действующих лиц поэмы, так и обрисовку каждого отдельного образа. Одну из основных внутренних линий первого тома «Мертвых душ» составляет показ во все возрастающей степени ничтожества и пошлости «хозяев жизни».
Нужно скачать сочиненение? Жми и сохраняй - » Своеобразие творческой манеры Гоголя . И в закладках появилось готовое сочинение.Гоголь начал свою творческую деятельность как романтик. Однако он скоро обратился к критическому реализму, открыл в нём новую главу. Как художник-реалист Гоголь развивался под благотворным влиянием Пушкина. Но он не был простым подражателем родоначальника новой русской литературы.
Своеобразие Гоголя было в том, что он первым дал широчайшее изображение уездной помещичье-чиновничьей России и «маленького человека», жителя петербургских углов.
Гоголь был гениальный сатирик, бичевавший «пошлость пошлого человека», предельно обнажавший общественные противоречия современной ему русской действительности.
Эта социальная направленность Гоголя сказывается и в композиции его произведений. Завязкой и сюжетным конфликтом в них являются не любовные и семейные обстоятельства, а события общественного значения. При этом сюжет у Гоголя служит лишь поводом для/широкого изображения быта и раскрытия характеров-типов.
Глубокое проникновение в суть основных общественно-экономических явлений современной ему жизни позволило Гоголю, гениальному художнику слова, нарисовать образы огромной обобщающей силы.
Имена Хлестакова, Манилова, Коробочки, Ноздрёва, Собакевича и других стали нарицательными. Даже второстепенные лица, выведенные Гоголем на страницах его произведений (например, в «Мёртвых душах»): Пелагея, крепостная девочка Коробочки, или Иван Антонович, «кувшинное рыло»,- обладают большой силой обобщения, типичности. Гоголь подчёркивает в характере героя одну-две наиболее существенные его черты. Часто он их гиперболизирует, отчего образ становится ещё более ярким и выпуклым.
Целям яркого, сатирического изображения героев служит у Гоголя тщательный подбор множества подробностей и резкое их преувеличение. Так, например, созданы портреты героев «Мёртвых душ». Эти подробности у Гоголя преимущественно бытовые: вещи, одежда, жильё героя.
Если в романтических повестях Гоголя даны подчёркнуто живописные пейзажи, придающие произведению определённую приподнятость тона, то в реалистических его произведениях, особенно в «Мёртвых душах», пейзаж является одним из средств обрисовки типов, характеристики героев.
Тематика, социальная направленность и идейное освещение явлений жизни и характеров людей обусловили своеобразие литературной речи Гоголя.
Два мира, изображаемые Гоголем,- народный коллектив и «существователи» - определили основные особенности речи писателя: его речь то восторженна, проникнута лиризмом, когда он говорит о народе, о родине (в «Вечерах», в «Тарасе Бульбе», в лирических отступлениях «Мёртвых душ»),то становится близка к живой разговорной (в бытовых картинах и сценах «Вечеров» или когда повествуется о чиновно-помещичьей России).
Своеобразие языка Гоголя заключается в более широком, чем у его предшественников и современников, использовании простонародной речи, диалектизмов, украинизмов. Гоголь любил и тонко чувствовал народно-разговорную речь и умело применял все оттенки её для характеристики своих героев и явлений общественной жизни.
1) периодическое строение фразы, когда много предложений соединено в одно целое («Тарас видел, как смутны стали казацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать казацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообвыклись они и к унынию, наведённому прощаньем с товарищами, а между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силою, чем прежде, воротилась бодрость каждому в душу, на что способна одна только славянская порода, широкая могучая порода перед другими, что море перед мелководными реками»);
2) введение лирических диалогов и монологов (таков, например, разговор Левко и Ганны в первой главе «Майской ночи», монологи - обращения к казакам Кошевого, Тараса Бульбы, Бовдюга в «Тарасе Бульбе»);
3) обилие восклицательных и вопросительных предложений (например, в описании украинской ночи в «Майской ночи»);
4) эмоциональные эпитеты, передающие силу авторского воодушевления, рождённого любовью к родной природе (описание дня в «Сорочинской ярмарке») или к народному коллективу («Тарас Бульба»).
Народно-бытовой речью Гоголь пользуется по-разному. В ранних произведениях (в «Вечерах») её носителем является рассказчик. В его уста вкладывает автор и просторечие (бытовые слова и обороты), и такие обращения к слушателям, которые носят фамильярно-добродушный, свойственный данной среде характер: «Ей-богу, уже надоело рассказывать! Да что вы ду
Характер человека, его социальное положение, профессия - всё это необычайно отчётливо и точно раскрывается в речи персонажей Гоголя.
Сила Гоголя-стилиста - в его юморе. Юмор Гоголя - «смех сквозь слезы»-был обусловлен противоречиями российской действительности его времени, в основном - противоречиями между народом и антинародной сущностью дворянского государства. В своих статьях о «Мёртвых душах» Белинский показал, что юмор Гоголя «состоит в противоположности идеала
жизни с действительностью жизни». Он писал: «Юмор составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое».
Гоголь начал свою творческую деятельность как романтик. Однако он обратился к критическому реализму, открыл в нем новую главу. Как художник-реалист, Гоголь развивался под благородным влиянием Пушкина, но не был простым подражателем родоначальника новой русской литературы. Своеобразие Гоголя было в том, что он первым дал широчайшее изображение уездной помещичье-чиновничьей России и «маленького человека», жителя петербургских углов. Гоголь был гениальный сатирик, бичевавший «пошлость пошлого человека», предельно обнажавший общественныепротиворечия современной ему русской действительности. Социальная направленность Гоголя сказывается и в композиции его произведений. Завязкой и сюжетным конфликтом в них являются не любовные и семейные обстоятельства, а события общественного значения. При этом сюжет служит лишь поводом для широкого изображения быта и раскрытия характеров-типов. Глубокое проникновение в суть основных общественно-экономических явлений современной ему жизни позволило Гоголю, гениальному художнику слова, нарисовать образы огромной обобщающей силы. Целям яркого сатирического изображения героев служит у Гоголя тщательный подбор множества подробностей и резкое их преувеличение. Так, например, созданы портреты героев «Мертвых душ». Эти подробности у Гоголя преимущественно бытовые: вещи, одежда, жилье героев. Если в романтических повестях Гоголя даны подчеркнуто живописные пейзажи, придающие произведению определенную приподнятость тона, то в реалистических его произведениях, особенно в «Мертвых душах», пейзаж является одним из средств обрисовки типов, характеристики героев.Тематика, социальная направленность и идейное освещение явлений жизни и характеров людей обусловили своеобразие литературной речи Гоголя. Два мира, изображаемые писателем, - народный коллектив и «существователи» - определили, основные особенности речи писателя: его речь то восторженна, проникнута лиризмом, когда он говорит о народе, о родине (в «Вечерах…», в «Тарасе Бульбе», в лирических отступлениях «Мертвых душ»), то становится близка к живой разговорной (в бытовых картинах и сценах «Вечеров…» или в повествованиях о чиновно-помещичьей России). Своеобразие языка Гоголя заключается в более широком, чем у его предшественников и современников, использовании простонародной речи, диалектизмов, украинизмов. Гоголь любил и тонко чувствовал народно-разговорную речь, умело применял все оттенки ее для характеристики своих героев и явлений общественной жизни. Характер человека, его социальное положение, профессия - все это необычайно отчетливо и точно раскрывается в речи персонажей Гоголя. Сила Гоголя-стилиста - в его юморе. В своих статьях о «Мертвых душах» Белинский показал, что юмор Гоголя «состоит в противоположности идеала жизни с действительностью жизни». Он писал: «Юмор составляет могущественнейшее орудие духа отрицания, разрушающего старое и подготовляющего новое».
