В ойн без пленных не бывает. Эта истина подтверждается многовековой историей. Для любого воина плен - позор, скорбь и надежда. В XX в. человечество пережило две глобальные войны. В годы Второй мировой войны плен стал жесточайшим физическим, психологическим и нравственным испытанием для миллионов советских военнопленных, большинству стоил жизни.

В отечественной историографии вопросы плена длительное время в широком спектре не были исследованы и освещены. Даже исходя из этого, историографию проблемы советских военнопленных Великой Отечественной войны можно условно разделить на два основных этапа.

Первый - 1941-1945 гг. характерен относительной закрытостью. В годы войны на страницах печати освещались лишь отдельные проблемы советских военнопленных. В их числе крайне тяжелые условия их содержания, жестокое обращение с ними немецких военнослужащих, несоблюдение вермахтом международных обязательств в соответствии с Гаагскими (1907 г.) и Женевской (1929 г.) конвенциями. В отечественной и зарубежной прессе публиковались официальные заявления и ноты советского правительства, обращенные ко всем государствам, с которыми СССР имел дипломатические отношения, к руководству нацистской Германии. Однако в этих материалах мы не находим рекомендаций или требований к мировой общественности, правительствам антигитлеровской коалиции по защите прав советских военнопленных. Нет сведений, что делало советское военно-политическое руководство по облегчению судьбы советских граждан, томящихся в фашистских застенках.

В послевоенное время, до 1949 г., о советских военнопленных на страницах печати старались не говорить. Лишь в начале 1950-х годов были проведены исследования советских юристов А.Б. Амелина, А.И. Полторака, П.С. Ромашкина, которые рассмотрели категории международного военного права с юридической точки зрения, в частности такие понятия, как вооруженные силы, комботанты, преступления против законов и обычаев войны.

Второй этап - 1956-2003 гг. начался с Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» от 29 июня 1956 г. и XX съезда КПСС. В это время проведены научные исследования Н.М. Лемещуком, В.Д. Петровым, К.М. Петуховым, А.И. Полтораком, В.Ф. Романовским и другими, где в той или иной форме рассмотрены вопросы плена. Существенно проблема советских военнопленных отражена в ряде сборников материалов Нюрнбергского процесса.

Характерным для второго этапа является появление историко-документальных, художественных произведений, монографий. К ним следует отнести труды Н.С. Алексеева, В.И. Бондарца, Е.А. Бродского, В.П. Галицкого, С.А. Голубкина, М.П. Девятова, Е.А. Долматовского, И.Г. Лупала, Г.Я. Пузеренко, П.С. Ромашкина, М.И. Семиряги и других. В 1990-е годы вышло в свет множество публикаций по вопросу военного сотрудничества советских граждан, включая военнопленных, с фашистами. Об этом писали А. Колесник, Н. Раманичев, Л. Решин, М. Семиряга, Б. Соколов, Ф. Титов и другие. Появился ряд исследований, посвященных репатриации бывших советских военнопленных. К ним следует отнести материалы, подготовленные В.Н. Земсковым , П.М. Поляком, А.А. Шевяковым, Ю.Н. Арзамаскиным и другими.

Следует отметить, что значительно раньше проблемой советcких военнопленных стали заниматься зарубежные историки. В их числе Е. Андреева, Н. Беттл, А. Верт, Д. Гернс, А. Даллин, Ш. Датнер, Н. Толстой, С. Фрёлих, И. Хоффман, У. Ширер и другие.

В целом же рассматриваемая проблема очень обширна и ждет обстоятельных исследований. Углубление знаний по данной проблеме - задача восстановления исторической справедливости в отношении миллионов соотечественников, на долю которых выпала страшная судьба.

С началом боевых действий на советско-германском фронте огромные массы бойцов и командиров Красной Армии по различным причинам попали в окружение. После ожесточенных боев многие из них погибли, незначительные группы вышли к своим, часть стали партизанами, но немало из них ввиду ранений, болезни, отсутствия боеприпасов, горючего и провианта были захвачены противником в плен. Добровольно сдавались не многие. В своем исследовании немецкий историк К. Штрайт, ссылаясь на многочисленные документы штабов групп армий, приводит данные о числе советских военнопленных, захваченных немецкими войсками в 1941-1942 гг. в различных районах боевых действий: Белосток-Минск - 323 тыс., Умань - 103 тыс., Смоленск-Рославль - 348 тыс., Гомель - 50 тыс., оз. Ильмень -18 тыс., Великие Луки - 30 тыс., Эстония -11 тыс., Демянск - 35 тыс., Киев - 665 тыс., Луга-Ленинград - 20 тыс., Мелитополь-Бердянск - 100 тыс., Вязьма-Брянск - 662 тыс., Керчь - 100 тыс. Всего к 16 ноября 1941 г. их число достигло 2,5 млн человек . За шесть с половиной месяцев войны - с 22 июня 1941 по 10 января 1942 г., - согласно сводке донесений немецких штабов, оно составило 3,9 млн, среди них 15,2 тыс. офицеров, или 0,4% . На Нюрнбергском судебном процессе над главными нацистскими военными преступниками советская сторона представила документ из аппарата А. Розенберга, в котором называлась эта цифра -3,9 млн советских военнопленных, из них к началу 1942 г. осталось в наличии в лагерях 1,1 млн. В основном советские воины попадали в плен в 1941-1942 гг., но случалось и позднее: по данным Комиссии при Президенте Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий в 1943 г. - 487 тыс., в 1944 г. - 203 тыс., в 1945 - 40,6 тыс. человек.

Данные об общей численности советских военнопленных, их смертности в прифронтовой зоне и лагерях противоречивы и вызывают у многих исследователей сомнения в их достоверности. Например, на страницах ряда изданий можно встретить такие сведения о численности военнослужащих Красной Армии, находящихся в немецком плену: 4,0-4,59 млн, 5,2-5,7 млн, 6,0-6,2 млн . Разброс цифр объясняется отсутствием единого подхода к методике подсчета и использованию архивных документов.

В своем большинстве зарубежные исследователи склонны к цифре 5,7 млн. Основанием для них являются документы штабов немецких войск. С ними можно было бы согласиться, но известны факты, когда немецкое командование относило к военнопленным гражданских лиц мужского пола (призывного возраста) .

Официальные отечественные источники дают цифру 4,559 млн человек, однако в нее не включены партизаны, подпольщики, лица, принадлежавшие к военизированным формированиям наркоматов путей сообщения, связи, морского и речного транспорта, гражданской авиации, управлений оборонного строительства СНК СССР и НКВД СССР, личный состав народного ополчения, истребительных отрядов и батальонов самообороны городов и районов, а также раненые, находившиеся в госпиталях и захваченные противником. К тому же нельзя забывать тот факт, что учет личного состава в Красной Армии в первые годы войны был налажен неудовлетворительно, сведения в Генеральный штаб поступали крайне нерегулярно.

Иногда исследователи в своих подсчетах используют справку управления по делам военнопленных верховного командования вермахта (ОКБ). Документ этот сам по себе интересен, но требует дополнительных разъяснений и сопоставления с другими источниками (см. табл. 1). На наш взгляд, публикуемые в зарубежной и отечественной печати сведения о числе советских военнопленных не могут быть принципиально окончательными и нуждаются в дальнейшем уточнении.

Запутанным остается вопрос о смертности находившихся в немецкой неволе бойцов и командиров Красной Армии. Вот лишь некоторые данные: в немецких источниках приводится цифра в 3,3 млн погибших (58% от всех пленных); Чрезвычайная государственная комиссия при СНК СССР дает иную цифру -3,9 млн человек, но в это число не вошли погибшие в Польше - 808 тыс. и Германии - 340 тыс. и несколько десятков тысяч в других государствах, что в общем итоге составляет свыше 5 млн погибших советских военнопленных . Нет полного ответа на этот вопрос и в обзорном томе «Всероссийской Книги памяти», где приводятся результаты усилий многих поисковых коллективов, занимавшихся этим вопросом. Для сравнения отметим, что из 232 тыс. английских и американских военнопленных, взятых немцами в 1941-1942 гг., до конца войны умерли 8348 человек (3,5%) .

Сопоставление различных документов позволяет сделать вывод, что всего советских военнопленных было не менее 5 млн человек , из которых свыше 3 млн погибли.

К сожалению, нет единого мнения не только о числе советских военнопленных в Германии, но и иностранных военнопленных в СССР. Так, общее число пленных, взятых Красной Армией в 1941-1945 гг., согласно докладу начальника Генерального штаба генерала армии А.И. Антонова правительству СССР, составило 3777,85 тыс., а с учетом взятых в плен по капитуляции (1284 тыс.) - 5061,85 тыс. Но в лагерях Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД было учтено только 3486,85 тыс. военнопленных, взятых на Западном театре . Дефицит - 1575 тыс. человек - включает освобожденных непосредственно на фронтах, по различным данным, от 615,1 до 680 тыс. и от 895 до 960 тыс. не дошедших до лагерей - погибших на этапах эвакуации (по другим данным, их было 753 тыс.). В статистическом исследовании «Гриф секретности снят...» приводится число иностранных военнопленных за различные периоды войны, а всего за 1941-1945 гг. оно составило 3 777 290 человек (см. табл. 2).

По немецким данным, в советский плен попало 3,2 млн немецких солдат, офицеров и генералов, из них 1185 тыс. (37,5%) умерли в плену (по советским источникам, из захваченных 2 389 560 человек скончалось более 450 тыс., из них свыше 93 тыс. - в транзитных лагерях и почти 357 тыс. - в лагерях Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД (ГУПВИ) .

Разнообразие числовых характеристик как советских, так и немецких военнопленных говорит о том, насколько сложна в исследовании проблема плена.

Многочисленные архивные документы дают все основания полагать, что трагедия советских военнопленных была предопределена задолго до вторжения немецких войск на территорию Советского Союза. Отношение к ним определялось нацистской идеологией, согласно которой они «в высшей степени опасны и коварны и полностью потеряли право на обращение как с достойными солдатами», поэтому меры к ним должны быть «беспощадными». Как отмечал в своих показаниях после войны заместитель начальника оперативного руководства верховного командования вермахта генерал В. Варлимонт, 30 марта 1941 г. Гитлер на совещании высших немецких чинов заявил, что «он предпримет специальные меры против политработников и комиссаров Красной Армии, как к необычным военнопленным. Их нужно будет передавать особым группам СС и СД, которые последуют за немецкой армией. Россия не стоит в числе стран, подписавшихся под Женевской (1929 г.) конвенцией , и он получил сведения относительно намерения русских обращаться с пленными немцами, в особенности с сотрудниками СС и полиции, далеко не обычным путем. Он вовсе не ожидает от своих офицеров понимания его указаний, единственное, что от них требуется - это беспрекословное повиновение» . Это требование получило развитие в специальных директивах, где рекомендовалось политических комиссаров при взятии в плен немедленно уничтожать, применяя оружие . Что касается всех остальных советских военнопленных, то каждого из них, по словам заместителя начальника немецкой военной разведки и контрразведки (Абвер) Э. Локхаузена, «следовало рассматривать, как большевика, а поэтому на него смотрели как на нечеловека» .

Вначале захваченных в плен бойцов и командиров Красной Армии предполагалось привлекать «только для непосредственных востребований войск» . Но это шло вразрез с международным правом, запрещавшим использовать их на работах, связанных с военными действиями. Их продовольственный рацион находился намного ниже, чем требовалось для элементарного выживания. Каких-либо указаний относительно обращения с ранеными и больными советскими военнослужащими не было. Правда, в одной из «заповедей» (шестой) для немецких солдат оговаривалось, что «Красный Крест неприкосновенен. С ранеными противника следует обращаться гуманно» . Вместе с тем в некоторых ротах за день-два до вторжения войск Германии на территорию Советского Союза командиры отдали распоряжения: «раненым красноармейцам перевязок делать не следует, ибо немецкой армии некогда возиться с ранеными» .

Начиная войну против СССР, политическое и военное руководство третьего рейха рассматривало советских военнопленных не только как людей «неполноценной расы», но и как потенциальных врагов Германии, с которыми не обязательно обращаться в соответствии с требованиями международного гуманитарного права. И это решение было возведено в ранг государственной политики.

В отличие от Германии в СССР с иностранными военнопленными обращались по-иному. Принимаемые советским военно-политическим руководством решения в основном совпадали с требованиями международного гуманитарного права. Ни один приказ, директива или устное распоряжение не призывали бойцов и командиров Красной Армии беспощадно относиться к немецким военнопленным. В то же время ожесточенность боевых действий нередко вызывала ответную реакцию советских воинов. Однако командованием пресекались все попытки расправы над военнопленными.

Накануне войны и в первые дни ее начала режим военного плена в Советском Союзе регулировался в первую очередь «Положением о военнопленных», инструкциями «О работе пунктов НКВД по приему военнопленных» и «О войсковой охране лагерей военнопленных частями конвойных войск НКВД СССР», принятых в 1939 г. Несмотря на тяжелые поражения Красной Армии и вынужденное отступление, когда немецкие пленные исчислялись лишь сотнями человек, советское военно-политическое руководство все же нашло время обратиться к проблеме военнопленных. 1 июля 1941 г. Совет Народных Комиссаров ввел новое «Положение о военнопленных», которое гарантировало им жизнь и безопасность, нормальное питание и медицинскую помощь. За ними сохранялись право носить военную форму, знаки различия, награды, личные вещи и ценности. Устанавливался порядок использования пленных. На них распространялись постановления об охране труда, рабочем времени и другие законодательные акты, действовавшие в отношении советских граждан, выполнявших те же задачи. Предусматривалась уголовная и административная ответственность военнопленных.

В развитие «Положения о военнопленных» СНК, ГКО, руководство Красной Армии, НКВД и другие ведомства в ходе войны приняли сотни документов, регулирующих режим военного плена. К ним в первую очередь следует отнести инструкцию «О порядке содержания и учета военнопленных в лагерях НКВД» от 7 августа 1941 г., «Положение о лагерях-распределителях НКВД для военнопленных» и временное «Положение о пунктах НКВД по приему военнопленных» от 5 июня 1942 г. В связи с массовым поступлением военнопленных вышел приказ наркома обороны «Об упорядочении работы по эвакуации военнопленных с фронта» от 2 января 1943 г. Кроме того, на протяжении всей войны оставалась в силе ст. 29 «Положения о воинских преступлениях» и требования Полевого устава РККА. В них излагались обязанности должностных лиц по работе с иностранными военнопленными и ответственность советских военнослужащих за дурное обращение с ними (мера наказания - лишение свободы без строгой изоляции на срок до трех лет).

В заявлении от 27 апреля 1942 г. советское правительство, осуждая жестокую политику Германии в отношении советских военнопленных, заверило мировую общественность в том, что оно не намерено «даже в данных обстоятельствах применять ответные репрессивные мероприятия в отношении германских военнопленных». Следует отметить, что особое внимание советское руководство уделяло вопросам их питания, медицинского обеспечения и быта. Так, согласно телеграмме Генерального штаба Красной Армии от 26 июня 1941 г. и указанию Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД от 29 июня 1941 г. для них были установлены следующие нормы питания: хлеб ржаной - 600 г, крупа разная - 90 г, мясо - 40 г, рыба и сельдь - 120 г, картофель и овощи - 600 г, сахар - 20 г в сутки на одного человека. Правда, этот паек содержал лишь около 2000 калорий, что было явно недостаточно, тем более для людей, выполнявших физическую работу. В связи с этим нормы питания военнопленных несколько раз пересматривались в сторону увеличения пайка (постановления Совета НКО СССР от 30 июня и от 6 августа 1941 г., от 24 ноября 1942 г. и ГКО от 5 апреля 1943 г. и от 14 октября 1944 г.). Начиная с 1943 г. предусматривались нормы питания для генералов, офицеров, госпитализированных, больных дистрофией, а также занятых тяжелым физическим трудом. Однако нельзя отрицать и тот факт, что ввиду экономических трудностей в стране, массового поступления пленных они не всегда получали установленные нормы.

Зачастую советские воины делились с пленными тем; что имели. Вот как описывает в своей книге «Служим Отчизне» бывший командующий 21-й армией генерал-полковник И.М. Чистяков об отношении советских военнослужащих к военнопленным, захваченным под Сталинградом:

«Пленных оказалось у нас более двадцати тысяч человек. Мы же рассчитывали, когда готовили операцию, на пять тысяч. Построили из расчета на это количество лагеря, заготовили питание. И вот когда нагрянуло столько пленных, за пять-шесть дней все продовольственные запасы были съедены. Несколько дней пришлось брать продовольствие из армейского резерва. Сколько раз в эти дни я наблюдал такие картины: достает наш боец кисет, чтобы закурить, и тут же предлагает пленному. Или хлеб. Есть полфунта, половину отломит, отдаст... Раненым, которые попадали в плен, немедленно оказывалась медицинская помощь. Под Гумраком мы заняли территорию, на которой находилось много немецких госпиталей с ранеными немецкими солдатами и офицерами. Я, как и другие командующие, тут же приказал выделить для этих госпиталей необходимое количество медикаментов, питание, направить наш медицинский персонал» .

Действительно в СССР медико-санитарному обеспечению пленных уделялось значительное внимание. Например, в «Положении о военнопленных» от 1 июля 1941 г. определялось, что «военнопленные в медико-санитарном отношении обслуживаются на одинаковых основаниях с военнослужащими Красной Армии». В Полевом уставе РККА речь шла о том, что «раненые и больные военнопленные, нуждающиеся в медицинской помощи и госпитализации, должны быть немедленно направлены командованием части в ближайший госпиталь». Более подробно о медико-санитарном обеспечении военнопленных в тылу речь шла в приказах НКВД от 2 января, 6 и 16 марта, 6 октября 1943 г. и от 22 марта 1944 г. Все эти приказы пронизаны заботой о раненых и больных военнопленных. Есть данные о том, что только за период с октября 1944 по июль 1945 г. через фронтовые госпитали прошло 335 698 пленных, которым была оказана квалифицированная медицинская помощь.

В то же время нельзя идеализировать ситуацию. Жизнь иностранных военнопленных в советских лагерях была далеко не легкой: имели место и неблагоприятные бытовые условия, тяжелая работа, к тому же многие продолжали находиться здесь длительное время после войны. В целом же можно сделать вывод, что в тех условиях, в которых находилась страна, нельзя было сделать больше того, что делалось для иностранных военнопленных в СССР.

Таблица 2
Число иностранных военнопленных, захваченных Красной Армией на советско-германском фронте с 22 июня 1941 по 8 мая 1945 г.

Что же касается судьбы бойцов и командиров Красной Армии, захваченных в плен противником, то она складывалась по-разному. Каждого из них немецкий военнослужащий, не неся никакой юридической ответственности, мог в состоянии озлобленности, ради развлечения, нежелания конвоировать на сборный пункт застрелить. Многочисленные исследования подтверждают, что необоснованные убийства безоружных, сдавшихся в плен воинов имели место не только в первые часы и дни войны, но и позже. Неоднозначно относились к этому немецкие генералы и офицеры. Одни выступали инициаторами жестокостей, другие безмолвствовали, и лишь некоторые призывали к человечности.

Тяжелыми, а для многих военнослужащих и роковыми были первые дни, недели и месяцы плена. Их изначально направляли на дивизионные сборные пункты, откуда - в «дулаги» (пересыльные лагеря), где они подвергались фильтрации по признакам национальности, профессии, степени лояльности. Затем рядовые и младшие командиры отправлялись в «шталаги», а офицеры в специальные лагеря - «офлаги». Из «шталагов» и «офлагов» военнопленные могли переводиться в концентрационные и рабочие лагеря. В период наибольшей численности военнопленных на территории рейхскомиссариатов Остланд, Украины, Польского генерал-губернаторства, Австрии, Чехословакии, Германии, Норвегии, Финляндии и Румынии имелось около 2670 лагерей для военнопленных. Позже рабочие команды из пленных были рассеяны почти по всей оккупированной Европе.

Эвакуация советских военнопленных осуществлялась сложно, особенно в первый и последний годы войны. Так как техника для эвакуации пленных использовалась редко, то основной формой их перемещения были пешие колонны. Маршевая эвакуация организовывалась по специальным маршрутам, как правило, вдали от населенных пунктов, по бездорожью и открытой местности. Их протяженность достигала от нескольких десятков до нескольких сотен километров. Переходы длились до 4 недель. Ежесуточный переход составлял иногда до 40 км, причем в колоннах находились раненые, больные и истощенные пленные. Часто эти переходы назывались «маршами смерти».

Из архивных документов, периодической печати и свидетельств очевидцев известно, что в ходе эвакуации царили произвол, издевательство, переходившее в зверство. Полно и ясно по этому поводу высказался один из очевидцев крымской трагедии (1942 г.): «Земля была полита кровью и усеяна трупами умерших и убитых в пути следования колонн военнопленных» .

В глубокий тыл перевозка военнопленных осуществлялась железнодорожным транспортом на открытых платформах и в закрытых товарных вагонах . Их, как скот, загоняли в вагон по 80-100 человек (при вместимости 40-50). Вагоны не оборудовались нарами, печами, бачками с питьевой водой, умывальниками и отхожими местами. В пути следования, как правило, кормили очень редко, чаще люди оставались голодными от 3 до 5 суток. Летом пленные задыхались от жары и нехватки кислорода, а зимой замерзали от холода. В прибывших на станции назначения эшелонах находились десятки и сотни умерших, а на ст. Мост (Латвия) в одном эшелоне, которым следовало 1500 советских военнопленных, было обнаружено, что в его вагонах не осталось ни одного живого . В ряде случаев эшелоны с военнопленными немецкое командование использовало в виде «живого щита» для прикрытия особо важных грузов.

Изменения в улучшении транспортировки военнопленных произошли лишь после издания приказа ОКБ от 8 декабря 1941 г. и «Инструкции об эвакуации вновь поступающих военнопленных». Эти два документа в большей мере носили декларативный характер. Однако пленных стали беречь для использования на работах.

На заключительном этапе войны во время эвакуации военнопленных в глубь Германии из-за жестокого обращения многие из них погибли. По мнению польского историка Ш. Датнера, общая цифра «убыли во время транспортировки» составляет приблизительно 200-250 тыс. советских военнопленных .

Преодолев сотни, а иногда тысячи километров, оставшиеся в живых поступали в стационарные лагеря для военнопленных, где их ждали новые испытания. Жизнь здесь во многом зависела от действий охраны. Ее в основном несли солдаты вермахта, правда иногда привлекались проверенные «на деле» добровольцы из народов Советского Союза. В концентрационных лагерях охраной занимались войска СС. При использовании военнопленных на различных работах за пределами лагеря, как правило, выделялся один конвойный на 10 человек. На практике охранники руководствовались уставами, приказами, директивными указаниями (в виде памяток и инструкций) немецкого командования. В этих документах речь шла о том, что большевистский солдат потерял право на обращение с ним как с истинным солдатом; при малейших признаках неповиновения, в случае активного и пассивного сопротивления следует применять силу; при нападении военнопленных на охрану, сборах толпы, при упорстве, при отказе от выполнения приказов, команд и работ для преодоления сопротивления, после безрезультатного применения приклада и штыка, открывать огонь . Часто охрана, не разобравшись в происходившем среди военнопленных, стреляла из автоматического оружия, бросала гранаты в гущу людей, а иногда ради развлечения необоснованно убивала их.

Созданные немцами лагеря для военнопленных не соответствовали установленным международным конвенциям и нормам. В первый год войны пленные располагались чаще всего в поле и ограждались проволокой. Иногда их размещали на скотных дворах, складах, фермах, стадионах, в разбитых казармах и церквах. В холодное время в некоторых лагерях они ночевали в отрытых в земле норах. И лишь с возросшей потребностью Германии в рабочей силе с 1942 г. положение оставшихся в живых несколько улучшилось, их стали переводить в неотапливаемые бараки с нарами, рацион питания был увеличен до 2540 калорий.

Многочисленные архивные документы и свидетельские показания говорят о том, что сотни тысяч советских военнопленных были подвергнуты самому страшному испытанию - голоду. Немецкий полковник Маршалл, инспектировавший «дулаги» группы армий «Центр», в своих донесениях признавал, что питание пленных ненормально - 150 г хлеба и 50 г сухого пшена в сутки на одного человека. Этот рацион имел максимально от 200 до 700 калорий, что составляло меньше половины жизненно необходимого уровня. Аналогичное положение было и в лагерях других групп армий. Голод, разразившийся в конце 1941 - начале 1942 г. в немецких лагерях для военнопленных, заставлял людей есть траву, сухие листья, кору деревьев, падаль, прибегать к унижениям, предательству и даже к каннибализму.

Особенно тяжелые условия сложились в лагерях Смоленска, Каунаса, а также располагавшихся в непосредственной близости от Бяла-Подляска, Бобруйска, Иван-города, Кельце, Острув-Мазовецки и других населенных пунктов. Только в одном лагере г. Острув-Мазовецки осенью 1941 г. смертность военнопленных достигала до 1000 человек в сутки . Если исходить из данных немецких документов, то с начала войны и до лета 1942 г. ежедневно погибало около 6 тыс. советских военнопленных. 14 декабря 1941 г. рейхсминистр оккупированных восточных территорий А. Розенберг докладывал Гитлеру, что в лагерях на Украине «в результате истощения ежедневно умирает до 2500 пленных» .

Организованного медицинского обеспечения раненых бойцов и командиров Красной Армии, захваченных немецкими войсками в плен, как такового не было. Помощь получал, как правило, тот, кто мог быть в дальнейшем использован в Германии. Например, тяжелораненому плененному командующему 19-й армией генерал-лейтенанту М.Ф. Лукину, в надежде на сотрудничество с немецкими властями, ампутировали правую ногу выше колена. Но так поступали далеко не с каждым. В архивных документах, воспоминаниях бывших военнопленных приводятся многочисленные факты, когда раненых воинов убивали, сжигали, подвергали пыткам, вырезали на теле звезды, отравляли газом, топили в море, забрасывали гранатами помещения, где находились несчастные.

Со временем немецкими властями создавались лагеря-лазареты. Однако должной медицинской помощи в них раненные военнопленные не получали. Больные с гноящимися ранами сутками лежали без перевязок на голой, покрывшейся коркой льда земле, бетоне, на грязных нарах или соломе. Привлекаемые немцами советские медики всячески помогали мученикам. Но в большинстве лазаретов отсутствовали медикаменты, перевязочные средства, необходимый инструмент. Военврач 3-го ранга А.П. Розенберг из медсанбата 177-й стрелковой дивизии свидетельствовал, что советские врачи делали ампутацию конечностей раненным военнопленным стамеской, молотком и ножовкой . После таких операций у многих начиналось заражение крови, и они умирали. И лишь в последние годы войны в ряде лагерей, особенно на территории рейха, медицинская помощь оказывалась более квалифицированно.

Объективную оценку условий содержания советских военнопленных в первый год войны дал рейхсминистр оккупированных восточных территорий А. Розенберг в своем письме начальнику штаба ОКБ генерал-фельдмаршалу В. Кейтелю от 28 февраля 1942 г. Вот некоторые фрагменты этого письма:

«Судьба советских военнопленных в Германии стала трагедией огромного масштаба. Из 3,6 млн военнопленных в настоящее время вполне работоспособны только несколько сот тысяч. Большая часть их умерла от голода или холода. Тысячи погибли от сыпного тифа. Само собой разумеется, что снабжение такой массы военнопленных продуктами питания наталкивается на большие трудности. Все же при ясном понимании преследуемых германской политикой целей гибели людей в описанном масштабе можно было бы избежать... во многих случаях, когда военнопленные не могли на марше идти вследствие голода и истощения, они расстреливались на глазах приходившего в ужас мирного населения, и трупы их оставались брошенными. В многочисленных лагерях вообще не позаботились о постройке помещений для военнопленных. В дождь и в снег они находились под открытым небом. Можно было слышать рассуждения: "Чем больше пленных умрет, тем лучше для нас"» .

В симпатии к советским военнопленным имперского министра не заподозришь. Но он сделал любопытное признание.

Плен - это самое страшное, что могло произойти в жизни военного человека. Плен - это неволя: проволока, ограничения и лишения. В крайне сложных для человека физических и психологических условиях ломались даже очень сильные характеры. О том, как вели себя советские военнопленные в этих условиях, мы, к сожалению, знаем очень мало, так как на протяжении многих лет признавались лишь официальные оценки исторических событий и поступков людей. С точки зрения государственной идеологии они оценивались либо положительно, либо отрицательно.

Оказавшись в плену, люди попадали в необычные для повседневной жизни условия (голод, издевательства, массовые казни, горы трупов). И взгляды и поведение их могли меняться. Поэтому адекватной оценки поведения пленных быть не может. Оно зависело от психики человека, окружающих обстоятельств, а также правовых основ, определявших положение пленных.

Из рассказов людей, прошедших фашистские лагеря, из многочисленных источников известно, что плен для многих бойцов и командиров оказался страшным испытанием. Следует признать, что не каждый человек мог спокойно переносить голод, холод, издевательства и смерть товарищей. После увиденного и пережитого люди подвергались психологическому стрессу. Так, академик И.Н. Бурденко, увидевший освобожденных пленных, описал их следующим образом:

«Картины, которые мне пришлось видеть, превосходят всяческое воображение. Радость при виде освобожденных людей омрачалась тем, что на их лицах было оцепенение. Это обстоятельство заставило задуматься - в чем тут дело? Очевидно, пережитые страдания поставили знак равенства между жизнью и смертью. Я наблюдал три дня этих людей, перевязывая их, эвакуировал - психологический ступор не менялся. Нечто подобное в первые дни лежало и на лицах врачей» .

И не удивительно, что часть пленных, не выдержав испытаний, шла на верную гибель, на самоубийство. Например, как следует из показаний коменданта концлагеря Заксенхаузен полковника СС Кайндля и командира охранного батальона СС Вегнера, находившийся в плену с июля 1941 г. сын И.В. Сталина старший лейтенант Яков Джугашвили в конце 1943 г. не перенес психологического напряжения, сложившегося вокруг него, бросился на проволочное заграждение с высоким напряжением, в результате чего погиб .

Тяжелые условия лагерной жизни, строгая изоляция от внешнего мира, активная пропагандистская работа среди военнопленных существенно влияли на подавление духа и достоинства людей, вызывая чувство безысходности. Многие в результате увиденного и пережитого, поддавшись вражеской пропаганде, человеческим эмоциям, различным посулам и угрозам, ломались и становились на путь сотрудничества с врагом, тем самым сохраняя себе жизнь, но при этом переходили в разряд изменников Родины. К их числу можно отнести генералов И.А. Благовещенского, А.А. Власова, Д.Е. Закутного, В.Ф. Малышкина, М.Б. Салихова, Б.С. Рихтера, Ф.И. Трухина, бригадного комиссара Г.Н. Жиленкова. В рядах изменников оказались не только некоторые генералы Красной Армии, но и ряд офицеров и рядовых. Значительное число военнопленных приспосабливалось к лагерной жизни и занимало выжидательную позицию.

Вместе с тем в лагере находились и те, кто имел крепкие нервы и огромную силу воли. Именно вокруг них группировались единомышленники. Они совершали побеги, саботировали производство и совершали диверсии, оказывали помощь нуждающимся, верили в Победу и возможность выжить. В их числе генералы Х.Н. Алавердов, А.С. Зотов, Д.М. Карбышев, П.Г. Макаров, И.С. Никитин, С.Я. Огурцов, М.А. Романов, Н.М. Старостин, С.А. Ткаченко, И.М. Шепетов, офицеры К.А. Карцев, Н.Ф. Кюнг, Иванов, Шамшиев, В. Букреев, И. Кондаков, А.Н. Пирогов и многие другие.

Таким образом, героизм и честность, малодушие и предательство иногда были совсем рядом, в одном лагере, на одних нарах, а порой и в одном человеке.

Поражение немецких войск под Москвой, огромные потери на фронте, большая потребность Германии в солдатах и рабочей силе подтолкнули ее военно-политическое руководство кардинально изменить свое отношение к советским военнопленным. После долгих колебаний Гитлер разрешил использовать их на территории рейха. С этого времени было улучшено питание пленных, а за добросовестный труд им стали выдавать премии продуктами и деньгами. Выполняя указание фюрера, генеральный уполномоченный по четырехлетнему плану рейхсмаршал Г. Геринг конкретизировал порядок обращения с русскими и их трудового использования, а различные службы к концу 1941 г. подготовили ряд соответствующих документов. С этого времени «справедливое обращение с военнопленными и использование их в качестве рабочей силы» признавались «высшим принципом». Процесс уничтожения «нежелательных» приостановился, им продлялась жизнь, но лишь на незначительное время. Их направляли на работы, которые требовали большой физической силы. После нескольких месяцев усиленной эксплуатации многие пленные не выдерживали и погибали от истощения. В силе оставалось положение о ликвидации инфекционных больных и инвалидов, как ненужных едоков.

Широкое распространение получило использование советских военнопленных в угольной промышленности, на строительстве, на железной дороге, в военной промышленности и сельском хозяйстве. Достоверно известно, что в Германии в различных отраслях экономики их трудилось: в 1942 г. - 487 тыс., 1943 г. - 500 тыс., 1944 г. -765 тыс., 1945 г. - 750 тыс. Это без учета погибших и умерших. Всего же в 1944 г. в немецкой экономике работало 8 млн иностранцев, из них 6 млн гражданских рабочих и 2 млн военнопленных из различных государств, а вместе с заключенными концлагерей (500 тыс.) и узниками тюрем (170 тыс.) около 9 млн человек. В общей сложности за весь период Второй мировой войны в рейх было депортировано около 14 млн иностранных рабочих и военнопленных

Условия труда советских военнопленных были крайне тяжелыми. Рабочее время у них длилось от 12 до 14 часов в сутки, часто в две смены и без обеденного перерыва. Многие работали на шахтах и других предприятиях, находившихся под землей, где не хватало света, чистого воздуха, преобладала повышенная влажность. Меры безопасности не соблюдались. Медицинское обеспечение, если где и было, то на примитивном уровне. Все это вело к высокой заболеваемости и смертности. Только в угольной промышленности потери советских военнопленных составляли 5 тыс. человек в месяц, или 3,3% от общего числа работавших, в Верхнесилезском промышленном районе за 6 месяцев их погибло более 25 % Аналогичная картина наблюдалась и в других отраслях хозяйства.

Эксплуатируя военнопленных, немецкие предприниматели стремились при минимальных затратах добиться от них максимальной производительности. За труд пленные вначале не получали никакой платы, но в конце 1942 г. им все же стали начислять мизерные деньги: советским - от 0,10 до 0,60, а иностранным - от 0,20 до 1,20 германской марки и 40 штук папирос в месяц . В целом можно отметить, что без использования иностранной рабочей силы и ввозимого сырья в больших масштабах Германия не смогла бы столь длительное время вести войну.

Известно, что с первых месяцев войны немецкое военное руководство практиковало использование советских военнопленных не только в качестве рабочей силы, но и в составе воинских формирований вермахта, СС и полиции. По мнению зарубежных исследователей, таковых было 1-1,7 млн граждан СССР , по подсчетам отечественных - от 0,2 до 1,5 млн Однако методика выявления этих цифр научно не обоснована и документально они не подтверждены, что вызывает сомнение в их достоверности.

Различные источники позволяют выделить две основные формы использования Германией военнопленных в составе вермахта. В их числе «хиви» («желающие помочь»), которые, как правило, не были вооружены, и «добровольцы» - боевые части восточных войск. Создание такого рода воинских формирований из числа советских военнопленных являлось прямым нарушением норм международного права. Причем следует заметить, что если в первые годы войны это делалось из-за больших потерь немцев, то в последующем осуществлялось из политических соображений.

Самой многочисленной группой были «хиви», наличие которых в немецких частях отмечается с конца июля 1941 г. Они набирались в первую очередь из военнопленных и перебежчиков исключительно славянского происхождения. Нередко в их состав входили и гражданские лица с оккупированной территории. В зависимости от того, где находились войска, невооруженные пленные использовались на передовой или в тылу в качестве водителей, ездовых, санитаров, подсобных рабочих на кухне, носильщиков оружия и боеприпасов, на разминировании, на строительстве линий обороны, дорог, мостов и аэродромов. По-другому можно сказать, что они делали любую работу, которую должны были выполнять немецкие военнослужащие. В составе «хиви» находились и женщины, выполнявшие медицинские и хозяйственные функции.

Положение «хиви» менялось от нелегального, когда их скрывали от высокого начальства, до официального включения в состав дивизии или полка. В урегулировании положения «хиви» значительную роль сыграл начальник второй секции административного отдела генерального штаба ОКХ граф К. фон Штауфенберг. Он первый издал приказ по ОКХ (август 1942 г.), который устанавливал единые нормы питания, содержания и другие аспекты службы «хиви». Полковник Фрайтаг-Лорингхофен подготовил «Устав 5000», по которому все «хиви» после принятия присяги зачислялись в часть и приравнивались к немецким солдатам. Впоследствии этот устав был распространен и на добровольческие формирования.

Огромные людские потери на фронте подталкивали немецкое командование использовать «хиви» в значительных масштабах. К апрелю 1942 г. в сухопутных войсках вермахта их насчитывалось около 200 тыс., в феврале 1943 г. - до 400 тыс. Они составляли солидный процент штатной численности подразделений, частей и соединений. Так, 134-я пехотная дивизия в конце 1942 г. состояла на 50% из «хиви», а в танковой дивизии «Райх» летом 1943 г. некоторые роты из 180 человек по штату имели до 80% «хиви» По новым штатам на октябрь 1943 г. в немецкой пехотной дивизии из 12 713 человек предусматривалось иметь 2005 «хиви», т.е. около 16% В составе 6-й армии Ф. Паулюса, окруженной в Сталинграде, было 51 780 человек русского вспомогательного персонала Кроме пехотных и танковых частей «хиви» использовались на флоте -15 тыс. и в ВВС - от 50 до 60 тыс. (на июль 1944 г.), в общей сложности около 700 тыс. человек

Второй большой группой добровольцев были боевые части. Их формирование санкционировал Гитлер, и началось оно зимой 1941/42 г. Предпочтение сначала отдавалось представителям национальных меньшинств Советского Союза - среднеазиатским, кавказским национальностям, а также народам Поволжья, Урала и Крыма, исповедовавших ислам. В начале 1942 г. стали формироваться части из армян и грузин. Центром их формирования стали Польша и Украина, где находилось наибольшее число лагерей для военнопленных. Основу составили пехотные батальоны численностью 800-1000 человек, включая 40 немецких офицеров и младших командиров. Батальоны объединялись в легионы по национальному признаку. Делая ставку на военнопленных нерусской национальности, немецко-фашистское руководство стремилось тем самым разжечь рознь среди народов Советского Союза.

За весь период войны, по мнению немецкого историка И. Хоффманна, в немецкой армии имелось 90 батальонов, из них 26 туркестанских (20,5 тыс. человек), 15 азербайджанских (36,6 тыс.), 13 грузинских (19 тыс.), 12 армянских (7 тыс.), 9 северокавказских (15 тыс.), 8 батальонов крымских татар (10 тыс.), 7 батальонов волжских татар и других народов Поволжья и Урала (12,5 тыс. человек). В 1942 г. в зоне действий группы армий «А» был сформирован калмыцкий кавалерийский корпус (5 тыс. человек) .

Наряду с боевыми частями в составе вермахта имелось 11 кадровых батальонов, служивших базой для формирования маршевого пополнения, а также 15 запасных, строительных и транспортных батальонов и 202 отдельные роты (111 туркестанских, 30 грузинских, 22 армянские, 21 азербайджанская, 15 татарских и 3 северокавказских) Частично этими подразделениями была укомплектована 162-я (тюркская) пехотная дивизия. Таким образом, общая численность воинских формирований из тюркских и кавказских народностей достигала около 150 тыс. Большую часть из них составили советские военнопленные.

Из пленных и представителей местного населения славянского происхождения командование немецких войск на фронтах сформировало русские национальные части и соединения. Официально их создание началось осенью 1941 г. Вначале это были казачьи сотни. Наряду с казаками в их состав включались военнопленные - русские, украинцы, белорусы. К концу 1941 г. при каждой из девяти охранных дивизий, находившихся на востоке, имелось по одной казачьей сотне. В 1942 г. появились казачьи полки - из местного населения Кубани, Дона, Терека, а к апрелю 1943 г. на Восточном фронте уже действовало около 20 казачьих полков (батальонов) численностью от 400 до 1000 человек, а также множество казачьих сотен и эскадронов.

В мае 1943 г. на стороне германских вооруженных сил действовало 90 русских батальонов. К середине 1944 г. в распоряжении командования вермахта имелось 200 пехотных батальонов, сформированных из русских, украинцев, белорусов и представителей других национальностей.

Наряду с «хиви» и вооруженными добровольцами советские военнопленные после вербовки в лагерях зачислялись в состав русской народно-освободительной армии (РНОА), русской национальной народной армии (РННА), 15-й казачий кавалерийский корпус генерала Г. фон Паннвица, казачий стан генерала Т.Н. Думанова, 1-й казачий корпус генерала А.В. Скородумова, казачью группу (бригаду) генерала А.В. Туркула и с конца 1944 г. - в русскую освободительную армию (РОА) генерала А.А. Власова.

С января 1943 г. отдел К. Штауфенберга в ОКХ создал самостоятельное управление «восточными» войсками во главе с генерал-лейтенантом Г. Хельмихом. В его ведении находились добровольческие формирования разного национального состава, «хиви», национальные батальоны, восточные легионы, полицейские части.

Из местных жителей Прибалтики, Белоруссии, Украины формировались батальоны и полки, которые впоследствии объединялись в соединения. Для поднятия престижа им присваивались наименования СС. В их состав включались бойцы и командиры Красной Армии, которые побывали в немецком плену и были отпущены из него, а также дезертиры, остававшиеся на оккупированной части территории СССР. К середине 1943 г. в состав войска СС входили: 14-я (1-я украинская), 15-я (1-я латвийская), 19-я (2-я латвийская) и 20-я (эстонская) дивизии. В 1944 г. создавались 29-я и 30-я (1-я и 2-я русские) и 30-я кавалерийская белорусская дивизии. Кроме перечисленных соединений военнопленными пополнялись специальные команды, отряды СС, зондеркоманда «Шамиль», зондерштаб «Кавказ», бригада «Северный Кавказ», специальное подразделение «Бергман», зондеротряд 203 и другие.

Советских военнопленных обучали в немецких разведывательно-диверсионных, пропагандистских школах, после чего их направляли за линию фронта.

На территории рейхскомиссариатов Остланд (Прибалтийские республики и Белоруссия) и Украина немецкие оккупационные власти создали обширную сеть полицейских формирований. По немецким источникам, к маю 1943 г. на оккупированной части территории СССР насчитывалось около 70 тыс. советских граждан, служивших во вспомогательной полиции военного управления, и около 300 тыс. - в полицейских командах (гемма, оди, шума) Значительная часть полицейских являлись бывшими военнослужащими Красной Армии. Следует отметить, что полицейские формирования включались в пограничные полки (в Прибалтике), в белорусский корпус самообороны (БКС), в украинскую повстанческую армию (УПА), в воинские части вермахта и СС.

Созданные немецкими властями из советских пленных и гражданских лиц воинские и полицейские формирования постоянно изменялись. Одни и те же люди в разное время служили в полиции, национальных формированиях вермахта и СС. В связи с этим разброс цифр общего числа граждан, сотрудничавших с немецкими властями, требует более углубленного изучения. Ряд утверждений о том, что советские граждане, в той или иной форме сотрудничавшие с немцами, делали это сознательно, по политическим убеждениям, далеки от исторических реальностей. Основными мотивами, повлиявшими на решение военнопленных служить в немецких формированиях, были спасение от голода и зверств, чинимых немцами в лагерях, страх быть расстрелянными, а некоторые лелеяли надежду при первой возможности сбежать к партизанам или перейти линию фронта, что часто и происходило. Так, летом 1943 г. на сторону партизан перешла большая часть военнослужащих бригады СС «Дружина» во главе с командиром бывшим начальником штаба 229-й стрелковой дивизии, подполковником Красной Армии В.В. Гиль-Родионовым . Нельзя и отрицать тот факт, что часть военнопленных, особенно перебежчиков, служили немцам по убеждению. Разного рода добровольцы посылались на борьбу против Красной Армии, против армий союзников по антигитлеровской коалиции, а также против партизан и отрядов Европейского Сопротивления.

Советские военнопленные широко привлекались гитлеровским правительством не только для выполнения различных работ и военной службы в составе вермахта, войск СС и полиции, но и в качестве материала для медицинских опытов. Решение об их проведении в массовом масштабе, главным образом для нужд войны, было одобрено на совещании в научно-исследовательском институте гигиены войск СС во второй половине 1941 г. Местом для этого стали специальные лаборатории, располагавшиеся в основном в концлагерях. Так, в конце 1941 г. в Дахау немецкие медики использовали военнопленных в качестве «подопытных кроликов» в интересах военно-морского и военно-воздушного флотов. Их подвергали обмораживанию, переохлаждению и проверке влияния больших высот на организм человека В Освенциме 500 советских военнопленных были подвергнуты воздействию газа «Циклон Б» На военнопленных испытывались новые лекарства, определялась возможная продолжительность жизни человека без воды и пищи, осуществлялись хирургические эксперименты на костях, нервах и мускульных тканях, опробовалась мазь для лечения фосфорных ожогов, изучалось действие инъекций фенола, отравленных акотином пуль, иприта и фосгена Практиковалась пересадка кожи и внутренних органов. Проводились и другие опыты. Все пленные, подвергавшиеся разного рода медицинским экспериментам, как правило, погибали или уничтожались как ненужные свидетели.

Несмотря на жестокость и насилие со стороны немецких влаcтей, большинство пленных не желали смириться со своей участью. Они объединялись в группы, организации, а иногда и в одиночку вели борьбу с врагом. Произошло это не сразу. Поначалу даже очень смелые люди не могли себе представить, как можно бороться, когда противник вооружен, а у тебя нет не только оружия, но и сил. «Какая здесь к черту борьба, Михаил Иванович! - говорил Еремеев, герой одного из произведений, посвященных борьбе военнопленных. - Все это красивые слова, не больше. Каждый тут за себя, за свою жизнь борется, только и всего... из-за картофелины друг другу морду бьют. Умираем постепенно, со дня на день, а вы говорите бороться!.. Уж лучше бы сразу от пули немецкой сгинуть» . Со временем пленные стали понимать, что спасение их жизни - в борьбе, и только сообща можно выжить.

В первый год войны в лагерях, размещенных на территории Украины во Владимир-Волынске, Богуне, Адабаже, Славуте, Шепетовке, под Черниговом, Днепропетровском и Киевом, действовали подпольные группы из военнопленных. Со временем аналогичные группы образовались в лагерях, находившихся на части оккупированной территории Российской Федерации, Белоруссии, Польского генерал-губернаторства, в рейхе и некоторых государствах Европы, оккупированных Германией.

Наибольших масштабов сопротивление достигло в концлагерях, где узников неминуемо ждала смерть, вопрос был лишь во времени. Различные источники свидетельствуют о героическом сопротивлении советских людей в фашистских концлагерях Бухенвальд, Дахау, Заксенхаузен, Маутхаузен, Флессенбург, Освенцим, Миттельбау, Дора, Нёйенгамме, Равенсбрюк и других, поскольку в них в конечном итоге сосредотачивались наиболее активные и политически опасные для фашистов пленные.

Известны случаи, когда советские подпольные организации, при оказании им помощи со стороны интернациональных антифашистских комитетов, охватывали своим влиянием значительную часть узников. Например, созданная в 1942 г. организация «Братское сотрудничество военнопленных» (БСВ) имела своих людей во всех лагерях военнопленных и в 20 лагерях восточных рабочих, расположенных в Баварии. В ее состав входили несколько тысяч объединенных и частично вооруженных людей. Это позволяло им вести организованную борьбу. Однако не все из планируемого удалось осуществить. Причиной тому стали проведенные гестапо массовые аресты и казни осенью 1944 г.

Огромное влияние на активизацию сопротивления советских военнопленных имел «Центральный комитет советских пленных», образованный во Франции в конце 1943 г. За короткое время члены ЦК сумели создать подпольные организации более чем в 20 лагерях (в районе Руана, Нанси, департаментах Нор и Па-де-Кале). Свою деятельность Комитет прекратил лишь в конце 1944 г., когда Франция стала свободной от фашистов.

Нельзя не отметить деятельность подпольной организации в международном офицерском лагере «Офлаг ХIII-Д» (близ Хаммельбурга). Общее руководство подпольной работой осуществлял комитет. В нем в различное время активно действовали советские военнопленные генералы И.С. Никитин, Х.Н. Авердов, Д.М. Карбышев, С.А. Ткаченко, Г.И. Тхор, Н.Ф. Михайлов, И.И. Мельников. Находясь в плену, советские генералы и офицеры призывали пленных оставаться верными своей Родине. Так, выступая на митинге, военнопленный, командир 1-го кавалерийского корпуса генерал-майор И.С. Никитин заявил: «Я, советский генерал, коммунист, гражданин Советского Союза, своей Родине не изменю ни при каких обстоятельствах. Твердо уверен, что этому примеру последуют все».

Пленного генерал-лейтенанта Д.М. Карбышева немецкие власти довольно долго склоняли к сотрудничеству, но он отказался. В морозный день 18 февраля 1945 г. его вывели на плац концлагеря Маутхаузен, привязали к столбу и стали обливать холодной водой до тех пор, пока он не превратился в глыбу льда Такие люди, как Д.М. Карбышев, И.С. Никитин, погибали, как герои, оставаясь верными военной присяге. Им следовали тысячи советских военнопленных. Цена их поступка – жизнь.

Всего вместе со своими подчиненными тяжесть неприятельского плена разделили 83 советских генерала, среди них 7 командующих армиями, 2 члена военного совета, 4 начальника штаба армий, 5 начальников артиллерии армий, начальник тыла армии, командующий ВВС армии, начальник отдела военных сообщений армии, 19 командиров корпусов, 2 заместителя командиров корпусов, 3 начальника артиллерии корпуса, 31 командир дивизий, заместитель командира дивизии, командир таковой бригады, начальник училища, начальник кафедры Военной академии Генерального штаба, начальник оперативного управления фронта, начальник управления Главного разведывательного управления Генерального штаба, заместитель начальника санитарного отдела фронта.

Несмотря на скудное питание, тяжелые работы, глумление и издевательство, на обещания немецких властей всяческих благ, лишь около десятка генералов дали согласие на сотрудничество с врагом. Шести генералам удалось бежать из плена. За подготовку побегов и советскую агитацию среди военнопленных в лагерях были казнены 15 человек, в их числе генерал-лейтенант Д.М. Карбышев, генерал-майоры И.С. Никитин, Г.И. Тхор, Герой Советского Союза И.М. Шепетов, 10 умерли от голода, болезней, побоев и тяжелого физического труда. За мужество и героизм, проявленные на фронтах и в плену, были удостоены звания Героя Советского Союза генералы Д.М. Карбышев (1946), Г.И. Тхор (1991) и Героя Российской Федерации - М.Ф. Лукин (1999). Все посмертно.

Основными формами внутрилагерного сопротивления являлись: побег, саботаж, нарушение режима, борьба за моральное выживание, нежелание сотрудничать с врагом и даже восстание. На активность сопротивления военнопленных влияли успехи Красной Армии на фронте, открытие союзниками второго фронта в июне 1944 г., партизанское движение и деятельность местных подпольщиков.

Заветной мечтой для каждого военнопленного являлся удачный побег. Он нес освобождение от плена и шанс остаться в живых. По немецким данным, только из лагерей, находящихся на территории, контролируемой ОКБ, до 1944 г. бежало более 70 тыс. советских военнопленных. Побеги совершались во время пеших переходов, транспортировки по железной дороге, из лагерей и мест работ. Так, 15 сентября 1941 г. 340 человек совершили побег на железнодорожной станции Шерпитец близ Торуня. В июле 1942 г. из лагеря, расположенного около станции Крупки Минской области, бежало 110 человек. В июне 1943 г. из «шталага» - 352 (Белоруссия) на двух броневиках из плена вырвалось 15 узников, из которых 13 добрались до партизан.

Широкую известность получил побег из плена старшего лейтенанта М.П. Девятаева и 9 человек с ним. 8 февраля 1945 г. смельчаки захватили на аэродроме немецкий бомбардировщик «Хенкель-111» и взлетели на нем. Им удалось «дотянуть» до своих и посадить самолет в расположении наступающей 331-й стрелковой дивизии. За этот подвиг МП. Девятаев был удостоен звания Героя Советского Союза (1957).

В случае неудачного побега военнопленных, особенно офицеров, направляли в концлагеря или расстреливали. Так, за попытку, побега были расстреляны Герои Советского Союза командиры дивизий генерал-майор И.М. Шепетов и полковник И.Д. Зиновьев. И таких примеров тысячи.

Некоторые исследователи подвергают сомнению вопрос внутрилагерного сопротивления советских военнопленных. Так, в одной справке, подготовленной одним из членов секции бывших военнопленных Советского комитета ветеранов войны (в 1950-е годы), оспаривалось причастие ряда коллег по общественной деятельности к руководству движением сопротивления в концлагере Маутхаузен. Они обвинялись в «раздувании, а иногда и в выдумке фактов, с целью создания образа героя военнопленного и причисления самих себя к мифическим героям» Однако многие факты говорят об ошибочности этого утверждения, хотя отсутствие документов, гибель героев сопротивления не позволяют пока и полностью опровергнуть его. Можно с уверенностью сказать только одно: проблема внутрилагерного сопротивления весьма сложна и требует дальнейшего глубокого изучения. Один лишь факт. У Е.А. Бродского только на исследование деятельности организации «Братское сотрудничество военнопленных» и выявление героев сопротивления ушло около 50 лет кропотливой работы в отечественных и зарубежных архивах.

Известно, что несколько десятков тысяч бежавших из вражеского плена советских военнослужащих переходили линию фронта, вступали в партизанские отряды, подпольные организации, становились бойцами европейского движения Сопротивления (они составили наиболее подготовленную и стойкую его часть). Своей смелостью, мужеством, дисциплинированностью его патриоты снискали уважение не только среди соотечественников, но и у народов Европы. В своем труде итальянец М. Галлени отмечал: «Итальянское Сопротивление, несомненно, гордится тем, что в его рядах были эти воины (советские. -Н.Д.), отдавшие борьбе все, не требуя взамен ничего»

В целом следует отметить, что проблема сопротивления советских военнопленных еще недостаточно изучена, хотя ей посвящено несколько десятков книг

Многочисленные документы, свидетельские показания говорят о том, что попавшие в плен бойцы и командиры Красной Армии страдали не только в условиях неволи. На Родине они несправедливо рассматривались как трусы и предатели. Это усугубляло их трагедию.

Следует отметить, что по существовавшему советскому законодательству только сдача в плен, не вызывавшаяся боевой обстановкой, считалась тяжким воинским преступлением и, согласно ст. 22 «Дополнения о воинских преступлениях» (ст. 193-22 УК РСФСР), каралась высшей мерой наказания - расстрелом с конфискацией имущества. Законодательством также предусматривалась уголовная ответственность совершеннолетних членов семей военнослужащего лишь за прямой переход на сторону врага, бегство за границу (ст. 51-1 «б», 58-1 «в» УК РСФСР). Таким образом, военнослужащие, попавшие в плен по независящим от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, по закону не подлежали привлечению к ответственности. В отношении материального обеспечения, выдачи пособий и оказания льгот членам семей военнослужащих, попавших в плен, законодательство также не предусматривало никаких ограничений.

Однако с началом войны, в соответствии с идеологическими установками, пленение военнослужащего Красной Армии советское политическое руководство рассматривало как преднамеренно совершенное преступление, независимо от обстоятельств, в результате которых это произошло. Так, в постановлении Государственного Комитета Обороны от 16 июля 1941 г. и в последовавшем вслед за ним приказе Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. указывалось: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия... или часть красноармейцев [которые] вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен - уничтожать их всеми средствами... а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи» (приказ подписал Сталин и еще шесть лиц). Принятые в их развитие приказы и инструкции НКВД - НКГБ до крайности ужесточили эти требования, особенно в отношении членов семей военнослужащих, по тем или иным причинам оказавшимся в плену.

В ходе войны каждый военнослужащий, выходивший из окружения, совершивший побег из плена или освобожденный Красной Армией и союзниками по антигитлеровской коалиции, огульно подвергался проверке, граничившей с политическим недоверием. К нему применялись меры, унижавшие личное достоинство и препятствовавшие дальнейшему использованию в армии. Так, в соответствии с постановлением ГКО от 27 декабря 1941 г. вышеперечисленные лица направлялись через сборно-пересыльные пункты Наркомата обороны под конвоем в специальные лагеря НКВД для проверки. Условия содержания бывших военнопленных в них были установлены такие же,- как для преступников, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях. В обиходе и документах их именовали «бывшими военнослужащими» или «спецконтингентом», хотя в отношении этих лиц никаких судебных и административных решений не принималось. «Бывшие военнослужащие» лишались прав и преимуществ, полагавшихся за воинские звания, выслугу лет, а также денежного и вещевого довольствия. Им запрещалось переписка с родными и близкими.

Пока проводились проверки, «спецконтингент» привлекался к тяжелому принудительному труду на рудниках, лесозаготовках, строительстве, в шахтах и металлургической промышленности. Им устанавливались предельно высокие нормы выработки, формально начислялась незначительная зарплата. За невыполнение задания и за малейшие проступки их подвергали наказанию как заключенных ГУЛАГа.

Наряду с разоблачением значительного числа людей, действительно совершивших преступления, в результате применения незаконных, провокационных методов следствия было необоснованно репрессировано немало военнослужащих, честно выполнивших свой долг и ничем не запятнавших себя в плену. Лиц, которые работали в немецких лагерях врачами, санитарами, были старшими бараков, поварами, переводчиками, кладовщиками, занимались бытовым обслуживанием часто осуждали как изменников Родины. Семьи военнослужащих, субъективно отнесенных к добровольно сдавшимся немцам, без учета причин пленения незаконно лишались на весь период войны государственных пособий и льгот.

По имеющимся данным, за период с октября 1941 по март 1944 г. через спецлагеря прошло 317 954 бывших военнопленных и окруженцев О том, какими были результаты фильтрации этих лиц, можно судить по докладной записке заместителя народного комиссара внутренних дел В.В. Чернышева, адресованной Л.П. Берии (сведения на 1 октября 1944 г.):

«Всего прошло через спецлагеря бывших военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освободившихся из плена, 354 592 чел., в том числе офицеров - 50 441 чел. Из этого числа проверено и передано в Красную Армию - 248 416 чел., в том числе: в воинские части через военкоматы -231 034 чел., из них офицеров - 27 042 чел.; на формирование штурмовых батальонов - 18 382 чел., из них офицеров - 16 163 чел.; в промышленность -30 749 чел., в том числе офицеров - 29 чел.; на формирование конвойных войск - 5924 чел.; арестовано - 11 556 чел., из них агентов разведки и контрразведки противника - 2083 чел., из них офицеров (по разным преступлениям) - 1284 чел.; убыло в госпиталя, лазареты и умерло - 5347 чел.; находятся в спецлагерях НКВД СССР в проверке - 51 601 чел. Из числа оставшихся в лагерях НКВД СССР офицеров в октябре формируются 4 штурмовых батальона по 920 чел. каждый»

Цифры свидетельствуют, что из поступивших в спецлагеря военнослужащих преобладающее большинство было направлено в Красную Армию, НКВД и в оборонную промышленность, около 4% арестовано.

Что касается отдельных штурмовых стрелковых батальонов, то они создавались по приказу народного комиссара обороны от 1 августа 1943 г. Первые пять батальонов были сформированы 25 августа 1943 г., в январе 1944 г. - 6, 7, 8 и 9-й, к марту в стадии организации находились еще три. К 31 декабря 1944 г. был укомплектован 26-й отдельный штурмовой батальон.

Командиры батальонов, заместители по политической части, начальники штабов, командиры рот назначались из офицеров действующей армии. Рядовой и младший начальствующий состав пополняли командирами среднего и старшего звена так называемых спец-контингентов. Срок пребывания в батальонах устанавливался следующий: либо два месяца участия в боях, либо до награждения орденом за проявленную доблесть в бою, либо до первого ранения. После этого при хорошей аттестации «штурмовиков» направляли в Красную Армию на соответствующие должности. По данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте Российской Федерации, в штурмовые батальоны было направлено около 25 тыс. военнослужащих Красной Армии, вышедших из окружения и освободившихся из плена, что являлось само по себе серьезным нарушением их прав.

Однако, когда лагеря военнопленных освобождали войска Красной Армии, пленных не всегда направляли на проверку. Командующий 21-й армией М.И. Чистяков в книге «Земля пахла порохом» пишет:

«У Гумрака (под Сталинградом. - Н.Д.) оказался лагерь наших военнопленных. Мне было приказано всех наших бойцов, бывших военнопленных, хорошо одеть, обуть, подлечить, накормить, дать им отдых 10-15 дней, а затем направить в тыл. Я побеседовал с этими воинами и убедился, что настроение у этих людей такое, что они готовы в любую минуту идти драться с фашистами насмерть, чтобы отомстить за свое унижение и муки, за гибель своих товарищей... я отобрал из бывших военнопленных 8 тыс. человек, сформировал из них восемь батальонов, вооружил их и отправил в дивизии»

И бывшие военнопленные с честью выполнили долг защитников своего Отечества.

Во второй половине 1944 г. боевые действия развернулись на территории стран Восточной Европы. В ходе проводившихся наступательных операций Красная Армия несла значительные потери в людях. В соответствии с принятым 4 ноября 1944 г. постановлением ГКО освобожденные из немецкого плена советские военнослужащие и гражданские лица призывного возраста направлялись в запасные части, минуя спецлагеря. В запасных фронтовых и армейских полках новое пополнение после прохождения боевой подготовки и частичной, проверки направлялось (почти исключительно. - Н.Д.) в действующие стрелковые части. Так, например, за время боев на территории Германии соединения и части 1-го Украинского фронта восполнили боевые потери в людях за счет советских граждан призывного возраста, освобожденных из немецкого плена. На 20 марта 1945 г. в войсковые части было направлено 40 тыс. человек. Среди нового пополнения были и советские военнопленные, в том числе и младшие офицеры до капитана включительно. А в соединении, где начальником политотдела был генерал Н.Ф. Воронов, из 3870 новобранцев 870 оказались бывшими военнопленными, ранее служившими в армии Всего за годы войны из числа ранее пропавших без вести и бывших в плену вторично было призвано более 1 млн человек Испытав на себе все ужасы фашистского плена, бойцы пополнения беспощадно громили противника. До конца войны многие из них за мужество и героизм, проявленные в боях, были награждены орденами и медалями.

С конца 1944 и до середины 1950-х годов освобожденные из плена советские граждане были возвращены на Родину. Вот лишь некоторые данные, касающиеся вопросов репатриации бывших советских военнопленных и обращения с ними на Родине. По сведениям Управления уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации, на октябрь 1945 г. было учтено оставшихся в живых 2016 480 освобожденных советских военнопленных, из них: 1 730 181 - в Германии и других странах и 286 299 - на территории союзных республик, находившихся под оккупацией Имеются сведения, что к середине 1947 г. на Родину из них вернулось 1836 тыс., включая поступивших на военную и полицейскую службу к противнику, остальные остались за рубежом По-разному сложилась их судьба. Одни были арестованы и осуждены, другие направлены на 6-летнее спецпоселение, третьи зачислены в рабочие батальоны НКО. Около 300 тыс. военнопленных (данные на 1 августа 1946 г.) было отпущено домой

После окончания войны из плена на родину вернулось 57 советских генералов. По-разному сложилась их судьба. Все они прошли спецпроверку в органах НКВД, затем часть из них была освобождена и направлена в войска или на преподавательскую работу, большинство получили правительственные награды и продолжили службу в вооруженных силах. Так, например, бывший командующий 5-й армией генерал М.И. Потапов после плена в конце 1945 г. был восстановлен в кадрах Советской Армии, дослужился до заместителя командующего войсками Одесского военного округа, а в 1961 г. ему было присвоено звание генерал-полковника. Некоторые генералы длительный срок находились под следствием, после этого ряд из них в 1950 г. были казнены (в их числе командующий 12-й армией генерал-майор П.Г. Понеделин, командир 15-го стрелкового корпуса 5-й армии генерал-майор П.Ф. Привалов и другие), несколько человек умерли в тюрьме до суда (см. табл. 3).

Длительное время возвратившиеся из немецкого плена советские люди сталкивались с ущемлением своих прав. На местах к ним относились как к предателям. Они отстранялись от участия в политической жизни, при поступлении в высшие учебные заведения на них смотрели с опаской, их не считали участниками войны. Даже после смерти Сталина мало что изменилось в положении бывших военнопленных. И лишь в 1956 г. была сделана попытка изменить отношение к тем из них, которые не совершали никаких преступлений. 19 апреля 1956 г. президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии под председательством Маршала Советского Союза Г.К. Жукова с задачей разобраться с положением вернувшихся из плена военнослужащих Красной Армии, а также лиц, состоявших в армии, и внести свои предложения в ЦК КПСС. 4 июня того же года докладная записка Г.К. Жукова, Е.А. Фурцевой, К.П. Горшенина и других «О положении бывших военнопленных» была представлена в ЦК. 29 июня 1956 г. Центральный Комитет партии и Совет Министров СССР приняли постановление «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и их семей», в котором была осуждена практика огульного политического недоверия, применения репрессивных мер, а также лишения льгот и пособий в отношении бывших советских военнопленных и членов их семей. Предлагалось распространить Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии от 17 сентября 1955 г. и на бывших советских военнопленных, осужденных за сдачу в плен. С 1957 г. дела бывших советских военнопленных были в основном пересмотрены. Большинство были реабилитированы. Им восстановили воинские звания и пенсии, вернули награды. Получившие ранения и совершившие побег из плена были награждены орденами и медалями. Однако в данном постановлении многим вопросам не была дана соответствующая оценка, а намеченные меры в основном остались на бумаге. И лишь через 50 лет после Великой Отечественной войны, в январе 1995 г., Президент Российской Федерации

Б.Н. Ельцин подписал Указ «О восстановлении законных прав российских граждан - бывших советских военнопленных и гражданских лиц, репатриированных в период Великой Отечественной войны и в послевоенный период», по которому бывшие военнопленные получили статус участника Великой Отечественной войны На них в полном объеме распространяется федеральный закон «О ветеранах», принятый Государственной Думой 16 декабря 1994 г.

Но сколько понадобилось лет для восстановления справедливости! Многие умерли, так и не дождавшихся реабилитации. Вот лишь один пример. Осенью 1941 г. уд. Дубосеково в битве под Москвой геройский подвиг совершили 28 героев-панфиловцев. 21 июля 1942 г. всем им было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Но, как это нередко бывает, вспоследствии стало известно, что не все они погибли. Трое бойцов - И. Добробабин, Д. Тимофеев и И. Щадрин - в бессознательном состоянии попали в плен, а четверых тяжелораненых - И. Васильева, Д. Кожубергенова, И. Натарова и Г. Шемякина - подобрали наши разведчики.

И. Щадрин и Д. Тимофеев возвратились из плена. Наиболее драматичной оказалась судьба И. Добробабина. Очнувшись после контузии, он пытался добраться к своим, но был схвачен немцами и направлен в лагерь военнопленных. В пути следования он выломал окно вагона и на ходу выскочил из поезда. Добрался до родного с. Перекоп на Харьковщине. С приходом Красной Армии снова оказался на передовой. За проявленное мужество был удостоен ордена Славы III степени и нескольких медалей. В 1947 г. его арестовали и предали суду «за пособничество врагу», который приговорил его к 15 годам лишения свободы с отбыванием наказания в лагерях. Затем последовал указ о лишении Добробабина звания Героя Советского Союза. И лишь 26 марта 1993 г. Пленум Верховного суда Украины отменил судебные решения в отношении И.Е. Добробабина. Дело было прекращено за отсутствием состава преступления Его реабилитировали, но звание Героя Советского Союза так и не восстановили. Это судьба только одного человека.

Многочисленные факты убеждают в том, насколько сложной и трагичной оказалась судьба миллионов советских военнопленных периода Великой Отечественной войны. А ведь могло быть меньше жертв и страданий, если бы отношение к человеческой жизни было более гуманным и справедливым.

В нашем государстве проблема военнопленных остается актуальной и по сей день, поскольку не до конца определен статус военнопленного, отсутствуют многие документы в отношении реабилитации бывших военнопленных, особенно необходимые, пока еще живы некоторые из них.

Сканирование и обработка: Вадим Плотников

По этой теме читайте также:

В советской литературе нередко утверждалось, что противник якобы завышал количество пленных, но детальное изучение немецкой статистики этого не подтверждает. Напротив, имели место факты умышленного занижения их численности с целью приуменьшить масштабы геноцида. В декабре 1941 г. ОКБ и ОКХ произвели корректировку в своей статистике, уменьшив количество советских военнопленных с 3,8 млн до 3,35 млн. Из общего числа советских военнослужащих, взятых в плен немецкими войсками, были исключены уничтоженные вскоре после пленения комиссары, политруки, евреи и многие другие, которых не довели живыми до лагерей, пристрелили по дороге. 3,35 млн - эта та часть советских военнопленных, которых за первые полгода войны довели живыми до лагерей и там зарегистрировали, но именно к этой цифре немецкие статисты добавили взятых в плен в 1942-1945 гг. и получили в сумме 5,75 млн человек. Большинство исследователей использует последнюю цифру как итоговую, но в действительности она завышена по крайней мере на 450 тыс.

Родина. 1991. № 6-7. С. 100. (В работах зарубежных исследователей А. Даллина, К. Штрайта и других те же самые сведения приводятся по состоянию на 1 мая 1944 г., причем с оговоркой, что эта информация неполная.)

К ним следует добавить 100 185 человек, находившихся в лагерях для военнопленных военно-воздушных сил, что в общей сложности составило 5 231 057 советских военнопленных.

Свободу получили те, кто дал согласие быть «добровольными помощниками» верхмата, войск СС, полиции. Это были в основном немцы Поволжья, украинцы, белорусы, татары, армяне, грузины, азербайджанцы.

Отсчет велся от момента регистрации в лагерях. Сотни тысяч военнопленных, погибших в промежуток времени от момента пленения до момента регистрации в лагерях, не входят в эту статистику.

Без учета пленных ополченцев, партизан, бойцов спецформирований различных гражданских ведомств, самообороны городов, истребительных отрядов и т.п.

В Женевской конвенции было оговорено, что страна, ее подписавшая, находясь в состоянии войны со страной, не подписавшей ее, все равно обязана соблюдать эту конвенцию.

Гриф секретности снят... С. 391.

Среди них 2 389 560 немцев, 156 682 австрийца, 513 767 венгров, 201 800 румын, 48 957 итальянцев, 2377 финнов; остальные 464 147 французы, словаки, чехи, бельгийцы, испанцы и другие, служившие ранее в вермахте или работавшие в обслуживающих и тыловых учреждениях.

16 августа 1943 г. В.В. Гиль (настоящая фамилия) с 2200 «дружинниками» присоединились к партизанской бригаде им. Железняка (действовавшей в годы войны в Полоцко-Лепельском районе - Белоруссия), при этом у них имелось 10 орудий, 23 миномета, 77 пулеметов. В одном из боев против карателей Гиль погиб.

Карбышев Дмитрий Михайлович (1880-1945) - военный инженер, генерал-лейтенант, автор свыше 100 научных трудов, профессор (1938), доктор военных наук (1941), Герой Советского Союза.

Цифра 1836 тыс. слагалась из 1549,7 тыс. военнопленных, репатриированных из Германии и других стран, и 286,3 тыс. военнопленных, отбитых у противника в ходе наступательных операций Красной Армии на территории СССР в 1944 - начале 1945 г. (включая находившихся до 9 мая 1945 г. в плену в Курляндском котле на территории Латвии). В эту статистику не входят освобожденные и бежавшие из плена на оккупированной территории в 1941-1943 гг.

Подробно о результатах проверки и фильтрации репатриантов, а также о судьбе отдельных их категорий, в том числе и военнопленных, см. в очерке В.Н. Земского «Репатриация перемещенных советских граждан», опубликованном в этой книге.

За исключением бывших военнопленных, служивших в армиях противника, изменнических формированиях, полиции и т.д.

1. Штрайт К. Они нам не товарищи: Вермахт и советские военнопленные, 1941-1945 гг. / Пер. с нем. М., 1991. С. 147-148.

2. Schustereit H. Vabanque: Hitlers Angriff und die Sowietunion 1941. Herford; Bonn, 1988. S. 69.

3.. Подробнее см.: Всероссийская Книга памяти, 1941-1945. Обзорный том. М., 1995. С. 410-411; Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исследование. М., 1993. С. 4. Штрашп К. Указ. соч. С. 3; Книга исторических сенсаций. М., 1993. С. 53; Соколов Б. Русские коллаборационисты // Независимая газета. 1991. 29 окт.; Родина. 1991. № 6-7. С. 100; Полвека назад: Великая Отечественная война: Цифры и факты. М., 1995. С. 99; Полян П.М. Советские граждане в рейхе: Сколько их было? // Социс. 2002. № 5. С. 95-100.

4.. См.: Штрашп К. Указ. соч. С. 3; Руденко Н.А. Забвению не подлежит // Правда. 1969. 24 марта; Назаревич Р. Советские военнопленные в Польше в годы Второй мировой войны и помощь им со стороны польского населения // Вопросы истории. 1989. № 3. С. 35; Гришин Е. Страницы Книги памяти // Известия. 1989. 9 мая.

5.. Bohme K.W. Die deutchen Kriegsgefangenen in Sowjetischen Hand. Munchen, 1966 S 151

6.. Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 13. Оп. 3028. Д. 10. Л. 3-6.

7.. Галицкий В.П. Содержание военнопленных армии противника в СССР. М., 1990. С. 6; Он же. Военнопленные германской армии в Советском Союзе. М., 1992. С. 13.

8.. Галицкий В.П. Содержание военнопленных... С. 96.

9. Striet C. Die Behanlung und Ermurdung 1941-1945. Frankfurt a/M., 1992. S.9

10. Галицкий В.П. Гитлеровцы против Гитлера // Воен.-ист. журн. 1995. № 1. С. 20.

11. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 125. Л. 30 (Далее: ГА РФ).

12. См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза: Документы и материалы. М., 1987. С. 105-107.

13. ГА РФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 189. Л. 267.

14. Gerns D. Hitler - Wehrmacht in der Sowijetunion: Legenden – Wahrheit -Traditionen - Dokumente. Frankfurt a/M., 1985. S. 37.

15. Датнер Ш. Преступления немецко-фашистского вермахта в отношении военнопленных / Пер. с польск. М., 1963. С. 412.

16. Нюрнбергский процесс. М., 1958. Т. 3. С. 413.

17. Чистяков ИМ. Служим Отчизне. М., 1985. С. 99-100.

18. Голубков С.А. В фашистском лагере смерти. Смоленск, 1963. С. 241-242; Кудряшов С. Цивилизованные изверги // Родина. 2002. № 6. С. 71-73. См. также: ГА РФ. Ф. 7445. Оп. 1. Д. 1668. Л. 101; Оп. 2. Д. 139. Л. 97-98; Нюрнбергский процесс. Т. 3. С. 68; Т. 4. С. 123-131, 145.

19. ГА РФ. Ф. 7445. Оп. 115. Д. 6. Л. 27; Ф. 7021. Оп. 148. Д. 43. Л. 66.

20. Там же. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 103. Л. 141-143; Ф. 7021. Оп. 148. Д. 43. Л. 66; Рассел Э. Проклятие свастики / Пер. с англ. М., 1954. С. 78.

21. См.: Датнер Ш. Указ. соч. С. 351.

22. ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 115. Д. 7. Л. 10; Ф. 7445. Оп. 2. Д. 128. Л. 278; Российский государственный военный архив. Ф. 1/в. Оп. 12. Д. 7. Л. 79-81.

23. ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 150. Д. 42. Л. 11.

24. Штрайт К. Указ. соч. С. 259.

25. ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 48. Л. 16-17.

26. Там же. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 139. Л. 97-98.

27. Там же. Ф. 7445. Оп. 1. Д. 1668. Л. 73.

28. Иосиф Сталин в объятии семьи. Берлин; Чикаго; Токио; М., 1943. С. 96-100; Дранбян Т.С. Кто спровоцировал смерть старшего сына И.В. Сталина? // Воен.-ист. журн. 2000. № 3. С. 78-87.

29. См.: Международный комитет исторических наук: Доклады конгресса. М., 1974. Т. 1. С. 229-244; Промышленность Германии в период войны 1939-1945 гг. /Пер с нем. М., 1956. С. 65; Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии, 1933-1945: В 3 кн. / Пер. с нем. М., 1976. Кн. 3. С. 327; Кучинский Ю. История условий труда в Германии / Пер. с нем. М., 1949. С. 508.

30. См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза. С. 231.

31. ГА РФ. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 251. Л. 32; Д. 214. Л. 75-76.

32. Dallin A. Deutshe Herrschaft in Rusland, 1941-1945: Eine Studie liber Besatzungpolitik. Diisseldorf, 1981. S. 550-559, 660; Frolich S. General Wlassov: Russen und Deutschen zwischen Hitler und Stalin. Koln, 1978. S. 59, 63; Hoffmann J. Die Geschichte der Wlassow-Armee. Freiburg, 1986. S. 14, 358; Idem. Kaukasien. 1942/43: Das Deutsche Heer und die Orientvolker der Sowjetunion. Freiburg, 1991. S. 46-47; Muller-Hillebrand B. Das Heer. 1933-1945. Frankfurt a/M., 1966. Bd. 3. S. 70, 114, 141; Ready J. The forgotten axis. Germany"s partners and foreign volunteers in Word War II. Jefferson; London, 1987. P. 510.

33. Гриф секретности снят... С. 385, 392; Гареев М.А. О цифрах старых и новых // Воен.-ист. журн. 1991. № 4. С. 49; Раманичев Н.М. Кто не с нами, тот... // Российские вести. 1995. 11 апр.; Водопьянова 3., Домрачева Т., Мещерякова Г. Сформировалось мнение, что потери составили 20 миллионов человек // Источник. 1994. № 5. С. 90.

34.См.: Война Германии против Советского Союза, 1941-1945: Документальная экспозиция. Каталог. Берлин, 1992. С. 145.

35. См.: Информационные сводки VII отдела ГлавПУРККА за сентябрь - декабрь 1943 года. М., 1944. с. 12

36. См.: Muller-Hillebrand B. Ор. cit. Bd.3 S.135, 141, 225.

37. Оверманс Р. Другой лик войны: Жизнь и гибель 6-й армии // Сталинград: Событие. Воздействие. Символ. М., 1995. С. 463-465.

38. См.: Семиряга М.И. Судьбы советских военнопленных // Вопросы истории. 1995. № 4. С. 22.

39. cm.: Hoffmann J. Kaukasien. 1942/43. S. 46, 56.

40. HoffmanJ. Die Ostlegionen, 1941-1943. Freiburg, 1976. S. 171-172.

41. cm.: Война Германии против Советского Союза, 1941-1945. C. 142, 145; Hoffmann J. Kaukasien. 1942/43. S. 46, 47; Ready J. Op. cit. P. 216.

42.См.: ГА РФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 318. Л. 28-29; Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. М., 1959. Т. 4. С. 448-449.

43. См.: Концентрационный лагерь Освенцим - Бжезинка / Пер. с польск. Варшава, 1961. С. 89-96, 118; БоркинД. Преступление и наказание «И.Г. Фарбен-индустри» / Пер. с англ. М., 1982. С. 179.

44. См.: Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 082. Оп. 32. П. 180. Д. 14. Л. 58-62; Нюрнбергский процесс над главными немецкими преступниками. М., 1966. Т. 2. С. 410-442; Деларю Ж. История гестапо / Пер. с фр. Смоленск. 1993. С. 372.

45. Любовцев В.М. Бойцы на колени не встают. М., 1964. С. 26.

46. ГА РФ. ф. 9541. Оп. 1. Д. 18.

47. Galleni M. Jpartigiani nella Resistenza italiano. Roma, 1967. P. 9, 234.

48. 1мгосНе С. Оп 1ез поттаН йез ё1гап§егз. Р., 1965; Вторая мировая война: В 3 кн. М., 1966. Кн. 3; Бушуева Т.С. Участие советских людей в народно-освободительной войне в Югославии. Дис. ... канд. ист. наук. М., 1974; Семиряга М.И. Советские люди в Европейском Сопротивлении. М., 1970; Герои Сопротивления. М., 1990; Россы М. Советские солдаты в партизанских батальонах гарибальдийцев // Воен.-ист. журн. 2001. № 6. С. 57-63.

49. Меженъко А.В. Военнопленные возвращались в строй... // Воен.-ист. журн. 1997. № 5. С. 32.

51. Чистяков М.И. Земля пахла порохом. М., 1979. С. 52-53.

52. Всероссийская Книга памяти, 1941-1945. Обзорный том. С. 452.

53. Русский архив: Великая Отечественная: Битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии). М., 1995. Т. 15 (4-5). С. 148.

54. См.: Арзамаскин Ю.Н. Репатриация советских и иностранных граждан в 1944-1953 гг.: Военно-политический аспект. М., 1999. С. 113-180; Шевяков А.А. Тайны послевоенной репатриации // Социологические исследования. 1993. № 8. С. 9.

55. Гриф секретности снят... С. 131.

56. Невзоров Б.И. Справедливость должна восторжествовать // Ветеран. 1999. №23.

August 22nd, 2014

Рассказ красноармейца В.Черкасова

Было это 7 августа. Накануне наша часть захватила крупный населенный пункт на западном берегу Дона. Я, телефонист, находился на командном пункте командира батальона старшего лейтенанта Казака. Расположились мы в погребе. В этот день шел жаркий бой. Венгры то и дело переходили в контратаки. У бойцов нашего батальона нехватало патронов. Доставка патронов из тыла была затруднена. Все мы, связисты и посыльные, находившиеся на командном пункте, отдали свои запасы бойцам передовой линии. Мы ждали, что вот-­вот нам подвезут патроны.

Бой шел на улицах поселка. Появились вражеские танки. Связь с полком была прервана. Надо было сменить командный пункт. Старший лейтенант с одним связистом пошли выбирать новое помещение. Нас в подвале осталось девять человек. Прошло часа два, и мы увидели, что венгры проникли на нашу улицу.

Что делать? Гранат у нас нет, патронов тоже. Решили обождать, надеялись, что нас отобьют. Но вскоре в подвал с дикими криками вбежали венгры, вооруженные автоматами. Наверно, их привела сюда наша линия. Они вывели нас во двор, крича: «Рус, рус!» Сразу нас не трогали и не допрашивали. Отобрали винтовки, у кого они были. Моя винтовка осталась в подвале под матрацем, куда я ее успел спрятать. Венгры подвели нас к дому, поставили двух часовых, а сами стали невдалеке окапываться.

Вскоре венгры велели нам подняться с земли и жестами, а больше прикладами, заставили повернуться лицом к стене дома. Мы поняли, что настала последняя минута. Вот раздался одиночный выстрел, и крайний красноармеец упал, затем раздался второй выстрел. Я стоял пятым по счету и ждал своей пули. Когда грохнул выстрел, за моей спиной, что-­то ударило меня в висок, и я сразу упал. Потом прозвучали еще четыре выстрела. Я их слышал и понял, что жив, но притворился мертвым. Слышались стоны раненых товарищей. Позже я понял, что венгры сознательно не убивали нас сразу, чтобы мы .

Я старался лежать в той позе, как упал, и даже рот раскрыл. Венгры далеко уходят, слышны их разговоры. Не знаю, сколько это продолжалось, но вот кто-то из раненых пошевелился, и венгры бросились к нему. Раздался выстрел, его прикончили. После этого они решили проверить всех. Стали нас двигать, и кто подавал признаки жизни, в него стреляли вторично. Так убили трех человек. Наконец, венгры, решив, что все мы мертвы, ушли со двора.

Я оказался наиболее легко раненым. У меня на виске были царапины, выступила кровь. Это, наверно, и обмануло венгров, решивших, что пуля попала мне в висок. Другие раненые начали потихоньку стонать. Их мучила жажда, жара, мухи. Слышу, один боец шепчет: «Связист, ты жив?» Отвечаю: «Жив». - «Связист, я ранен в шею навылет, поверни меня, неудобно лежать». Я сквозь прищуренные глаза осмотрелся ­- нет никого - и повернул его. Потом другой боец сказал, что один раненый, по фамилии Грушко, уполз в сторону. Уполз еще один раненый.

Что делать? Смотрю, венгров поблизости нет. Тогда я решил пробраться в дом, возле которого мы лежали, и посмотреть, нет ли где воды. Вполз на ступеньки дома, а там поднялся на ноги и разыскал в кадушке воду. Потом нашел две бутылки, наполнил их и, осторожно выбравшись, снова пополз по земле. Стал поить раненых. На всех воды нехватило, пришлось ползти снова.

Только забрался в комнату, слышу голоса, выстрелы. Сволочи-­венгры достреливали раненых. Когда стемнело, выбрался во двор. Шестеро товарищей - фамилии мне их неизвестны, ибо они пехотинцы, знаю только одного из них, Фролова, бывшего посыльным у командира батальона, - лежат недвижны. Венгры доконали их. Полез я в подвал этого дома и притаился. Слышу орудийный выстрел. Разрыв. Ну, думаю, наши близко. В подвале просидел ночь и день. Все время шла перестрелка и, наконец, на вторую ночь я услышал родной русский голос.

От радости чуть сердце из груди не выскочило. Выглянул в окошко - наши. Выбежал. Оказалось, это бойцы из другого полка. Побежал туда. По дороге зашел в подвал, откуда нас взяли венгры, достал свою винтовку и две телефонных катушки. С ними и пришел в батальон. На улицах еще кое-­где постреливали автоматчики. Я снова взялся за знакомое дело. Теперь только жду случая крошить венгров… // РАЙОН ВОРОНЕЖА .
_______________________________________
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)

Эти снимки найдены у убитого немецкого офицера. Палачи спешат вешать советских людей. Они ввели «моторизованный эшафот». Они подвозят обреченных партиями на грузовиках, надевают петли, машина трогается, и жертва повисает на перекладине виселицы. Эти «усовершенствованные» казни пришлись по вкусу немецкой солдатне, и палачи-фотолюбители старательно запечатлевают все подробности своей кровавой работы. Мы не забудем этой виселицы! !

________________________________________ ________________
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)
* ("Правда", СССР)
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная Звезда", СССР)

**************************************** **************************************** **************************************** **************************
Циничная откровенность фашистских бандитов

Грузовик вез почту из карательного отряда, брошенного немцами против партизан Смоленщины. Уже долгое время свирепствуют фашистские каратели в ряде районов Смоленщины, сея смерть и разорение в селах и городах, где они, словно чума, уничтожают все живое. В письмах, которые попали в руки партизан, немецкие изверги с циничной откровенностью и бахвальством рассказывают о .

Солдат Герберт хвалится перед своими родителями: «День и ночь возносятся к небу языки пожаров в деревнях, подожженных нашими солдатами. Часто проходят мимо нас толпы людей, ищущих крова. Тогда слышны плач и причитания женщин, которым не удалось спасти даже своего ребенка».

«На второй день нашего лесного похода мы прибыли в деревню. Свиньи и коровы бродили по улице. Даже куры и гуси. Каждое отделение тотчас же закололо для себя свинью, кур и гусей. К сожалению, в таких деревнях мы останавливались на один день и с собою взять много не могли. Но в этот день мы жили во-всю. Я сожрал сразу по меньшей мере два фунта жареной свинины, целую курицу, сковороду картошки и еще полтора литра молока. Как это было вкусно! Но теперь мы обычно попадаем в деревни, которые уже захвачены солдатами, и в них уже все с"едено. Даже в сундуках и в подвалах ».

В письмах к другим солдатам каратели еще откровеннее. Ефрейтор Феликс Кандельс посылает своему другу строки, которые нельзя читать без содрогания: «Пошарив по сундукам и организовав хороший ужин, мы стали веселиться. Девочка попалась злая, но мы ее тоже организовали. Не беда, что всем отделением… Не беспокойся. Я помню совет лейтенанта, и девочка ...».

Бандиты-­каратели ездят из деревни в деревню и под видом борьбы с партизанами вешают и грабят местных жителей. Ефрейтор Михель Штадлер сообщает родителям в Ирлагголь: «Хотя и приходится вешать, но здесь по крайней мере есть что пожрать... Мы здесь живем, как цыгане. Многие ведут за собой корову, которую доят, когда появляется жажда».

Тема еды занимает в этих письмах главное место. Как бы вскользь рассказывается о поджогах, грабежах, насилиях и убийствах. Фашистские каратели стараются обрадовать своих родных тем, что они наелись доотвала, .

Ефрейтор Георг Пфалер без стеснения пишет своей матери в Саппенфельд: «В маленьком городке мы пробыли три дня. По улицам бегали козы и козлята. Мы, долго не раздумывая, зарезали двух коз. Нашли 20 фунтов жира... Можешь представить себе, сколько мы с"ели за три дня. А сколько сундуков и шкафов перерыли, сколько маленьких «барышень» перепортили... Веселая теперь наша жизнь, не то, что в окопах...».

Немецкие каратели до нитки обирают население Смоленщины. У убитого почтовика Генриха Арениуса нашли письмо из Мюнхена от Марианны Фербингер: «Я получила, - пишет немка, - посылку с бельем и материей. Ты мне доставил этим большую радость. Материя очень хороша. У нас такой не увидишь. Можешь ли еще купить, или ты ее как-то иначе достал? Наволочки, которые ты прислал раньше, пригодятся. Если можешь, доставай еще...».

Так разбойники пишут разбойникам, бандиты - бандиткам. // .
______________________________________
* ("Правда", СССР)
* ("Правда", СССР)
("Известия", СССР)
("Известия", СССР)
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)
* ("Красная звезда", СССР)
("Красная звезда", СССР)
* ("Красная звезда", СССР)

**************************************** **************************************** **************************************** **************************
НЕУДАВШЕЕСЯ «ПРИЗЕМЛЕНИЕ»

В ночном небе появилась еле заметная точка. Она вырастала со стремительной быстротой, и через несколько минут парашют опустил на землю человека. Парашютист пристально осмотрелся. Он попал на островок посредине широкой реки. До берега можно добраться только вплавь. Всплеск воды. Снова тишина.

Утром в сельсовете появился лейтенант ­- летчик Красной Армии. Все с недоумением посмотрели на его мокрую одежду. Казалось, что он и сам смущен этим обстоятельством.

Пред"явив секретарю сельского Совета свои документы, летчик попросил устроить для него квартиру, где бы он мог просушиться и отдохнуть.

Выполняя задание, я проделал 25­-километровый переход. Устал, промок. Хотелось бы привести себя в порядок...

Летчик охотно рассказывал о своем переходе. В разговоре секретарь сельсовета обратил внимание, что он путает села, в которых ему якобы пришлось побывать. Стараясь показать, что он знает район, летчик запутывался еще больше.

Вы обождите, товарищ лейтенант, я сейчас подыщу для вас квартиру, - сказал секретарь.

Заподозрив неладное, он пошел к начальнику поста наблюдения за воздухом и рассказал ему о своих подозрениях.

Начальник поста, взяв группу бойцов, арестовал «лейтенанта». Последний оказался фашистским разведчиком, сброшенным ночью с немецкого самолета. (ТАСС).
________________________________________ ______
("Правда", СССР)
("Красная звезда", СССР)

**************************************** **************************************** **************************************** **************************
От Советского Информбюро

Пленный ефрейтор разведывательного отряда военно-воздушных сил германской армии Герберт Риттер рассказал: «Наш отряд прибыл в Россию из Антверпена (Бельгия) в июне этого года. Вслед за нами прибыли другие авиационные части из Бельгии, а также из Франции. Совершая разведывательный полет, я встретился с советским истребителем и хотел было уклониться от боя. Однако русский летчик преследовал меня и подбил мою машину. У нас существует всеобщее мнение, что русские летчики - это искусные мастера своего дела. Многих немецких летчиков пугает русская зима. По их мнению, вторую русскую зиму . Они говорят, что если война не будет скоро закончена, то Германия потерпит поражение».

В деревне Басино, Ленинградской области, немецко-фашистские мерзавцы схватили колхозницу Наумову и потребовали, чтобы она указала местонахождение партизан. Наумова ответила, что она не знает, где находятся партизаны. Тогда фашистские палачи подвергли ее пыткам. Не добившись от Наумовой ни единого слова, .

На Карельском фронте пять самолетов противника пытались разрушить наши переправы через реку. Пять советских истребителей атаковали врага. В завязавшемся воздушном бою летчики тт. Бубнов, Князев и Клименко сбили по одному самолету противника. Кроме того, летчики тт. Клименко и Кузнецов совместно сбили еще один вражеский самолет. Наши истребители потерь не имели.

Отряд ленинградских партизан под командованием тов. Б. за последние три месяца истребил 315 немецких солдат и офицеров, разрушил 150 метров железнодорожного полотна и пустил под откос паровоз, 16 вагонов с боеприпасами и 2 цистерны с горючим.

Пленный солдат 7 роты 282 полка 98 немецкой пехотной дивизии Бернгардт Вонс сообщил: «В июне я в составе 98 маршевого батальона прибыл на фронт. К нам приехал командир дивизии Карейс и произнес речь. Он сказал, что 98 дивизия понесла тяжелые потери, многие роты совершенно обескровлены, в них осталось по 15-20 человек. Теперь прибывает пополнение, и дивизия опять пойдет в дело. Солдаты угрюмо молчали, они в душе понимали, что .

Один чорт знает, кому удастся выбраться отсюда? Я один из счастливых: через месяц попал в плен и теперь буду только ожидать конца войны». // .

**************************************** **************************************** **************************************** **************************
Издание повести В.Гроссмана «Народ бессмертен»

Печатавшаяся в «Красной звезде» повесть Василия Гроссмана «Народ бессмертен» выходит отдельной книгой в Гослитиздате и в Военном издательстве Наркомата Обороны. Кроме того повесть будет напечатана в 8-м номере журнала «Знамя».

________________________________________ ________
("The New York Times", США)
("The New York Times", США)
("The New York Times", США)
("The New York Times", США)
* ("Красная звезда", СССР)
("The New York Times", США)
("The New York Times", США)

10:00 08.02.2015

«Из каменного сарая без окон и дверей, пол которого был залит замершими испражнениями, мертвецов выносили лагерные санитары. Чтобы мертвецов уложить поплотнее, один из санитаров забирался на телегу и ломом перебивал мертвецам руки и ноги. Мертвецов сваливали в противотанковый ров голыми. „Хлопцы, куды вы мэнэ вэзэтэ“ - раздался с телеги слабый голос. У „хлопцев“ под шапкой волосы встали дыбом. И было от чего. На телеге, на мертвецах, сидел голый, на морозе оживший мертвец. Я спросил потом санитара: «И куда Вы его дели?» «Куда, куда... - ответил тот, - свалили в ров вместе с другими мертвецами», - так вспоминает о своих первых днях в лагере военнопленных Евгений Михайлович Платонов.

«Из каменного сарая без окон и дверей, пол которого был залит замершими испражнениями, мертвецов выносили лагерные санитары. Чтобы мертвецов уложить поплотнее, один из санитаров забирался на телегу и ломом перебивал мертвецам руки и ноги. Мертвецов сваливали в противотанковый ров голыми. «Хлопцы, куды вы мэнэ вэзэтэ» - раздался с телеги слабый голос. У «хлопцев» под шапкой волосы встали дыбом. И было от чего. На телеге, на мертвецах, сидел голый, на морозе оживший мертвец. Я спросил потом санитара: «И куда Вы его дели?» «Куда, куда... - ответил тот, - свалили в ров вместе с другими мертвецами», - так вспоминает о своих первых днях в лагере военнопленных Евгений Михайлович Платонов.Евгений Платонов оказался в лагере Кривого Рога (Украина) в ноябре 1941 года. В начале войны фашисты не утруждались тем, чтобы делить лагеря на лагеря военнопленных и гражданских лиц. Поэтому в криворожском лагере было около 12 тысяч человек, как пленных, так и гражданских лиц. «Рацион был рассчитан так, чтобы самый сильный человек умер в течение 1-1,5 месяца. За сутки умирали по 120-150 человек», - говорит бывших военнопленный Платонов. Первый год для советских военнопленных стал самым трудным. Гитлер был уверен, что покорение СССР – дело решенное, поэтому было издано постановление, регулирующее варварское отношение к красноармейцам.Берлин, 10 июля 1941 г. Канцелярия Розенберга. Постановление от 14 июля 1941 г. № 170 «Распоряжения об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных»:- Большевистский солдат потерял всякое право претендовать на обращение с ним, как с честным солдатом в соответствии с Женевским соглашением. Неповиновение, активное или пассивное сопротивление должны быть немедленно и полностью устранены с помощью оружия (штык, приклад и огнестрельное оружие).- Применение оружия по отношению к советским военнопленным, как правило, считается правомерным.- Подлежит наказанию всякий, кто для понуждения к выполнению своего приказа не применяет или недостаточно энергично применяет оружие.- По совершающим побег военнопленным следует стрелять немедленно, без предупредительного оклика.Такие простые правила… На фотографиях советских красноармейцев, попавших в плен в 1941 году отчетливо видно, что приказы командования немецкие солдаты исполняли безукоризненно.«Политика Третьего рейха в отношении Советского Союза была истолкована Гитлером очень просто – три четверти населения должны быть уничтожены – точка! Одна треть, как бесплатная рабочая сила, должна быть доведена до состояния первобытного человека. Какие военнопленные? Какие законы? Какая общечеловеческая мораль? Об этом и речи не могло быть», - так комментирует ситуацию с советскими военнопленными военный историк, кандидат исторических наук Дмитрий Суржик. В 1941 году в плену у немцев оказались сотни советских солдат и офицеров. Красная армия «могла похвастаться» в это время только 10 000 немецких солдат, поднявших вверх руки.Воды Волги, соленые огурцы и еврей-доктор В советском плену немецкий солдат Клаус Майер отбывал наказание в трудовом лагере на цементном заводе «Большевик». «Работа на заводе была для меня, необученного восемнадцатилетнего старшеклассника, необыкновенно тяжелой. Волга, вдоль которой мы каждый день маршировали от лагеря до завода... Впечатления от этой огромной реки, матери рек русских, с трудом поддаются описанию. Однажды летом, когда после весеннего половодья река широко катила свои воды, наши русские надзиратели позволили нам прыгнуть в реку, чтобы смыть цементную пыль. Конечно же, «надзиратели» действовали при этом против правил; но они ведь тоже были человечны», - спустя десятилетия вспоминает бывший солдат Вермахта.Вторым сильным воспоминанием в его памяти остались обычные русские соленые огурцы. «Пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир. Позже, перед тем, как отойти, она подошла и перекрестилась перед каждым из нас. Русь-матушка, встреченная мною на Волге...», - говорит ветеран Второй Мировой войны Майер. Клаус Майер с огромной благодарностью теперь вспоминает и о еврее-враче, лечившем его и его товарищей по несчастью в советском плену. Такие разные воспоминания, такие разные нормы питания, узаконенные в Советском Союзе и фашистской Германии.«Гитлер и Сталин отказались соблюдать Женевские соглашения об обращении с военнопленными – это факт! Но у нас государственная идеология рассматривала пленных немцев, как обманутых рабочих и крестьян, не как врагов. Поэтому с самого начала к ним относились, как к потенциальным сторонникам войны с фашизмом. С ними работали политработники, в последующие годы отношение к пленным менялось, но в целом, - оно было всегда человечным», - говорит военный историк Дмитрий Суржик.
«Голые цифры» Советские нормы питания для немецких военнослужащих, попавших в плен, в 1941 году выгодно отличались от правил питания и содержания советских солдат в немецких лагерях военнопленных. Утверждать, что они безукоризненно соблюдались, сегодня невозможно, но факт остается фактом – пленник Гитлера должен был получать в день не более 2200 килокалорий, а пленник Сталина – 3117. «Немецким пленным выдавалось 5 пачек махорки и пять коробков спичек на месяц. И 200 граммов мыла. Вы понимаете, что значил табак для солдата. Хотя он не имеет калорий и не способствует физическому здоровью, но позволяет удерживать в равновесии психическое здоровье. А мыло – это вообще важнейший элемент гигиены, а значит и выживаемости», - утверждает кандидат исторических наук Суржик. Ситуация с немецкими военнопленными резко изменилась в 1943 году, после Сталинградской битвы. СССР и служба НКВД оказались явно не готовы к такому резкому увеличению числа пленных – только в феврале-марте 43-го их прибавилось на 300 000 человек.Чудесное превращение в «единицу» Уже в 1943 году на территории СССР насчитывалось более 500 лагерей для немецких военнопленных. В этом году была отмечен самый высокий уровень смертности среди солдат, попавших в наш плен. В эксклюзивном интервью телеканалу «Звезда» кандидат исторических наук Елена Цунаева рассказала о том, почему жизнь в советском плену так отличалась от немецкого плена. «Начиная с 1943 года пленные немцы стали «экономической единицей». Схожее отношение к бесплатной трудовой силе в это же время появилось и в Германии, но Сталин, в отличие от Гитлера, видел в тех, кто соглашается на сотрудничество, не шпионов и диверсантов, а будущих сторонников социалистической идеологии. На это были направлены в трудное военное время громадные усилия и огромные средства. Но потом история показала, что все эти жертвы были сделаны не напрасно», - говорит Елена Цунаева.« В июле 1943 г. я стал солдатом вермахта, но по причине длительного обучения попал на германо-советский фронт только в январе 1945 г., который к тому моменту проходил по территории Восточной Пруссии. Тогда немецкие войска уже не имели никаких шансов в противостоянии Советской армии. 26 марта 1945 г. я попал в советский плен. Я находился в лагерях в Кохла-Ярве в Эстонии, в Виноградове под Москвой, работал на угольной шахте в Сталиногорске (сегодня – Новомосковск). К нам всегда относились как к людям. Мы имели возможность свободного времяпровождения, нам предоставлялось медобслуживание. 2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом», - вспоминает теперь бывший немецкий военнопленный Ганс Моэзер.«Справедливости ради следует сказать, что не всегда нормы питания и правила содержания пленных исполнялись в полной мере. Нормы нормами, а реальное наличие в стране продуктов не всегда вписывалось в эти нормы», - говорит военный историк Цунаева. Советский плен не был для немцев раем. Так, например, зафиксировано, что из трех отправленных со станций Воробьевка, Ширинкино, Серебряково Юго-Восточной железной дороги эшелонов с пленными в январе 1943 г. до лагерей не доехало 1953 человек (25% от общей численности отправленных пленных). Часть из них умерли и от голода, так как 34 дня пленные не получали горячей пищи, а только сухой паек.3 февраля 1943 караул 236-го конвойного полка НКВД принял для конвоирования 1980 пленных в эшелон, вагоны которого не имели нар и печей, ведер, посуды. Из продуктов на первый день следования были получены только сухари, на второй мука. Третий и четвертый день пленные не получали ничего. С 20 по 31 марта 1943 года караул этого же полка конвоировал эшелон из 720 пленных по маршруту станция Хреновая – станция Пенза-Козловка. В пути следования умерло по различным причинам 328 человек.Караул 240-го конвойного полка НКВД, принявший 24 января 1943 года 152 раненых пленных, не довез до лагеря 49 человек. «Из Кремля внимательно следили за всем происходящим. Факты массовой гибели немецких военнопленным не остались незамеченными. Но вмешиваться лично в происходящее Сталин не стал. Но необходимое распоряжение в войсках НКВД появилось незамедлительно Его подписывает А. Хрулев – заместитель Народного комиссара обороны генерал-полковник интендантской службы 2 января 1943 года. Документ выходит под грифом совершенно секретно, Приказ НКО СССР № 001», - рассказывает кандидат исторических наук Цунаева. В этом документе были сформулированные простые требования к этапированию военнопленных в места их содержания, которые спасли жизнь десяткам тысяч немецких военнопленных. 200-300-километровые марши к месту назначения отменялись. Заболевшим в пути немецким военнопленным предоставлялась возможностьВ фашистской Германии к 1943 году тоже пришло понимание того, что война будет носить затяжной характер, трудовые ресурсы резко сокращались, «свежих» советских военнопленных становилось все меньше, но кардинального изменения условий содержания красноармейцев в плену так и не произошло.«Фронт-Шталаг 352» «Здесь военнопленные размещались в деревянных бараках, питание состояло из куска хлеба, бывало с опилками, приблизительно 200 гр., и два раза в день по черпаку перловки. К бараку в бочках подносили эту водяную перловку, черпаком была крышка от солдатского котелка, а перловка из бочки переваливалась в ванну, установленную на улице, прямо на земле. Я попал в один из бараков. В нем не было никакой мебели, на полу лежали полуживые красноармейцы, они не могли встать, а умерших держали рядом, поднимали их руку, чтобы получить еще пайку хлеба», - вспоминает бывший советский военнопленный Владимир Григорьевич Караваев.Из этого лагеря каждый день вывозили тела умерших на обычной двуколке. В нее помещалось 5 трупов. Владимир решил подсчитать, сколько же людей гибнет в лагере «Фронт-Шталаг 352» за день. «20 двуколок в день выходило. Думаю, что я ошибаюсь немного, так как всего немецко-фашистские захватчики только в этом, 352-ом лагере, за три года замучили, убили голодом и холодом 74 тысячи человек», - утверждает Караваев.От Черчилля – костюм, от Рузвельта – отрез на костюм Попавший в плен в 19 лет, Владимир Каравав совершил 4 побега из разных лагерей, в конце-концов он попал в партизанский отряд, воевал до самой Победы.
«После войны, вместе с направлением на работу в Минск, я получил в штабе зарплату за службу в Красной Армии и в партизанском отряде и за время пребывания в плену – 13 тысяч рублей. А также личный подарок от У.Черчилля – костюм, а от Ф.Рузвельта отрез на костюм», - вспоминает ветеран войны.Политинформации, книги, оркестры и гастроли Жизнь немецких военнопленных в советском плену менялась к лучшему с каждым годом. После 45-го, и отношение советских людей к пленным стало меняться. Практически во всех городах огромного Советского Союза немцы возвели целые микрорайоны двухэтажных жилых домов. В Москве в память о них остались 7 высотных зданий, которые стали «визитной карточкой» столицы – МИД, Университет, гостиница Украина и другие.«Созданный по инициативе НКВД и Главного политуправления Советской армии «Союз немецких военнопленных» занимался активной пропагандистской деятельностью. Его активисты разъезжали по всем лагерям с лекциями и концертами самодеятельности. В лагерях военнопленных появились школы, которые посещали неграмотные военнопленные, но это, конечно, в большей мере касалось румынских солдат. Но 1947 год для пленных был очень трудным. Неурожайный год сказался не только на достатке советских граждан, но и на урезании пайка в лагерях немецких военнопленных. Но положение офицерского состава разгромленного вермахта оставалось прежним, - офицеры, начиная с лейтенанта могли не выходить на работу, они, в отличие от пленных красноармейцев в Германии, могли писать и получать письма, получать бандероли», - рассказывает военный историк Елена Цунаева.В сентябре 1947 года совместным указанием председателя Президиума Центросоюза и МВД № 2191с/170 в лагерях пленных организуется торговля продуктами питания (мясо, рыба, жиры, овощи, соления, грибы, молочные продукты, яйца, мед). Кроме того, открываются буфеты с отпуском горячих блюд, закусок, чая и кофе. «Откуда у пленных деньги? Ну, во первых, - они за свой труд получали зарплату (правда из нее удерживали стоимость содержания пленных), во-вторых, - как пленные они получали небольшие суммы, в третьих, - по окончании войны была налажена нормальная почтовая связь с родиной и пленные могли получать посылки и денежные переводы», - говорит Цунаева.Этот долгий русский плен В 1949 году начинается массовое возвращение немецких военнопленных на родину. Для тех, кто сдался в плен еще в 1941 году, он оказался весьма длинным – 8 лет.
НКВД разрабатывает целый ряд мер для того, чтобы возвращающиеся в Германию бывшие солдаты вермахта выглядели «прилично».Из приказа заместителя Народного комиссара внутренних дел СССР генерал-полковника Чернышова:
- Военнопленных, подлежащих передаче органам репатриации одеть в новое трофейное обмундирование.
- Всем военнопленным перед отправкой провести тщательную комплексную санобработку.
- Обеспечить освобожденных военнопленных продовольствием в полной норме и ассортименте на весь путь следования из расчета продвижения эшелона 200 километров в сутки, плюс пятидневный запас. Запретить выдавать муку взамен хлеба, выдавать только хлеб и сухари...
- Обяжите начальника эшелона обеспечить горячим питанием военнопленных в пути следования и бесперебойное снабжение питьевой водой....Сотни тысяч немецких военнопленных в 1949 году покидают СССР. Министр МВД Круглов в своем итоговом докладе в мае 1950г. приводит цифру репатриированных военнослужащих по состоянию на май 50 года - 3 миллиона 344 тысяч 696 человек. Если принять за отправную точку число плененных 3 миллиона 777 тысяч 290 человек, то количество не вернувшихся домой военнопленных составляет примерно 500 тысяч человек. Количество советских военнопленных до сих пор является предметом дисскусий. Германское командование в официальных данных указывает цифру 5 миллионов 270 тысяч человек. По данным Генштаба Вооруженных Сил Российской Федерации, потери пленными составили 4 миллиона 559 тысяч советских солдат и офицеров.

В СССР тема плена немецких солдат и офицеров была фактически запрещена к исследованию. В то время, как советские историки вовсю осуждали нацистов за их отношение к советским военнопленным, они даже не упоминали, что во время войны преступления против человечности были по обе стороны фронта.

Справедливости ради следует отметить — малоизвестна она лишь у нас (под «нами» автор имеет в виду не только Украину, но и все «постсоветское пространство»). В самой же Германии к изучению этого вопроса подошли с чисто немецкой основательностью и педантичностью. Еще в 1957 г. в ФРГ была создана научная комиссия по изучению истории немецких военнопленных, выпустившая в свет, начиная с 1959-го, 15 (!) пухлых томов серии «К истории немецких военнопленных во Второй мировой войне», семь из которых были посвящены истории немецких военнопленных в советских лагерях.

Но в тема плена немецких солдат и офицеров была фактически запрещена к исследованию. В то время, как советские историки вовсю осуждали нацистов за их отношение к советским военнопленным, они даже не упоминали, что во время войны преступления против человечности были по обе стороны фронта.

Более того, единственным советским исследованием на эту тему (правда, опубликованным в ФРГ) была работа Александра Бланка — бывшего переводчика генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса во время нахождения последнего в советском плену — Die Deutschen Kriegsgefangenen in der UdSSR (изданная в Кельне в 1979 г.). Ее тезисы вошли позднее в книгу «Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса», выпущенную в Москве в 1990-м.

Немного статистики: сколько же их было?

Чтобы попытаться разобраться с историей немецких военнопленных, следует, прежде всего, ответить на вопрос об их количестве в . По германским источникам, в Советском Союзе были в плену примерно 3,15 млн немцев, из которых примерно 1,1-1,3 млн не пережили плен. Советские источники называют существенно меньшую цифру. По официальным статистическим данным Управления по делам военнопленных и интернированных (19 сентября 1939 г. оно было организовано как Управление по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) ; с 11 января

1945 г. — Главное управление по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) СССР; с 18 марта 1946 г. — МВД СССР; с 20 июня 1951 г. — опять УПВИ; 14 марта 1953 г. УПВИ было расформировано, а его функции были переданы Тюремному управлению МВД СССР) советскими войсками с 22 июня 1941 г. по 17 мая 1945 г. были взяты в плен всего 2 389 560 военнослужащих немецкой национальности, из них 376 генералов и адмиралов, 69 469 офицеров и 2 319 715 унтер-офицеров и солдат. К этому числу следует добавить еще 14,1 тыс. чел., сразу помещенных (как военные преступники) в спецлагеря НКВД, не входящие в систему УПВИ/ГУПВИ, от 57 до 93,9 тыс. (есть разные цифры) немецких военнопленных, умерших еще до того, как они попали в систему УПВИ/ГУПВИ, и 600 тыс. — освобожденных прямо на фронте, без передачи в лагеря, — важная оговорка, поскольку в общую статистику числа военнопленных в СССР их обычно не включают.

Проблема, однако, в том, что эти цифры не говорят о количестве взятых в плен советской стороной военнослужащих Вермахта и СС. УПВИ/ГУПВИ вело учет военнопленных не по их подданству или принадлежности к вооруженным силам какой-либо страны, а по их национальной, в одних случаях, и этнической принадлежности — в других (см. табл.). В первом приближении количество военнослужащих Вермахта и войск СС, попавших в советский плен, — 2 638 679 чел., а вместе с 14,1 тыс. военных преступников, 93,9 тыс., не доживших до помещения в лагерь, и 600 тыс. освобожденных, минувших лагерь, дает цифру 3 346 679 чел. — что даже несколько выше, чем оценка германских историков.

Следует также заметить, что немцы-военнопленные активно пытались «маскироваться» среди других национальностей — по состоянию на май 1950 г. таких «закамуфлированных трофейных немцев», по официальным советским данным, было выявлено среди военнопленных других национальностей 58 103 чел.

В то же время следует отметить, что суммирование «национальных строк» не дает точной картины. Причина проста: хромает статистика (даже предназначенная сугубо для внутренних нужд) самого МВД СССР. Одни справки этого ведомства противоречат другим: например, в справке МВД от 1956 г. количество взятых на учет пленных немецкой национальности было на 1 117 чел. меньше, чем было зафиксировано «по свежим следам» в 1945-м. Куда исчезли эти люди — непонятно.

Но это мелкое расхождение. В архивах находятся и другие документы, показывающие как происходившую на уровне правительства манипуляцию с данными о количестве военнопленных, так и куда более масштабный разнобой в отчетности.

Пример: министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов в письме Сталину от 12 марта 1947 г. писал, что «всего немецких военнопленных солдат, офицеров и генералов находится в Советском Союзе 988 500 чел., освобождено из плена к настоящему времени 785 975 чел. (то есть, всего на тот момент было 1 774 475 живых военнопленных немецкой национальности, включая уже освобожденных — из 2 389 560 чел.; как это соотносится с тем, что из числа военнопленных-немцев в системе УПВИ/ГУПВИ умерло вроде бы только 356 768 чел., — опять же непонятно. — С.Г.). Мы считаем возможным огласить цифру немцев-военнопленных, находящихся в Советском Союзе, с сокращением примерно на 10%, учитывая их повышенную смертность».

Но... в заявлении ТАСС от 15 марта 1947 г. говорилось, что «на территории Советского Союза остается в настоящее время 890 532 военнопленных немцев; со времени капитуляции Германии освобождено из плена и возвращено из СССР в Германию 1 003 974 немецких военнопленных» (то есть заявлялось об освобождении на 218 тыс. военнопленных больше, чем их было освобождено согласно записке Молотова; откуда взялась и что была призвана скрыть эта цифра — также неясно. — С.Г.). А в ноябре 1948 г. руководство ГУПВИ предложило первому заместителю министра внутренних дел СССР генерал-полковнику Ивану Серову «списать с общего оперативно-статистического учета 100 025 освобожденных немецких военнопленных», якобы... взятых на учет дважды.

В целом историки считают, что репатриация, по меньшей мере, 200 тыс. немцев «не была правильно задокументирована советской стороной». То есть это может означать и то, что этих пленных не существовало, и то (это более вероятно), что они погибли в плену, и то (это еще более вероятно), что налицо —комбинация указанных вариантов. А этот краткий обзор, по всей видимости, свидетельствует лишь о том, что статистические аспекты истории немецких военнопленных в СССР не только до сих пор не закрыты, но и, вероятно, уже никогда не будут закрыты полностью.

«Гаагско-женевский вопрос»

Немного о международно-правовом статусе военнопленных. Одним из дискуссионных вопросов истории советских пленных в Германии и германских — в СССР является вопрос об обязательности/необязательности исполнения по отношению к ним Гаагской Конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» от 18 октября 1907 г. и Женевской Конвенции «О содержании военнопленных» от 27 июня 1929 г.

Доходит до того, что, намеренно или по незнанию, путают уже упомянутую Женевскую Конвенцию «О содержании военнопленных» от 27.06.1929 г. с Женевской Конвенцией — также от 27.06.1929 г. — «Об улучшении участи раненных, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море». Причем, если первую из упомянутых Женевских конвенций СССР не подписал, то ко второй присоединился еще в 1931-м. Поэтому автор попытается внести ясность в данный вопрос.

Предпосылками для обязательности исполнения Гаагской Конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» являются:

1) подписание и ратификация договаривающимися сторонами данной конвенции;

2) участие в сухопутной войне только сторон, являющихся договаривающимися сторонами («оговорка clausula si omnes» — «о всеобщем участии»).

Предпосылками для обязательности исполнения Женевской Конвенции «О содержании военнопленных» 1929 г. являлись уже только подписание и ратификация договаривающимися сторонами данной конвенции. Ее ст. 82 гласила: «Положения настоящей конвенции должны соблюдаться высокими договаривающимися сторонами при всех обстоятельствах. Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными между всеми воюющими, подписавшими конвенцию».

Таким образом, статьи данной Конвенции не только не содержат clausula si omnes, но и специально оговаривается ситуация, когда воюющие державы С1 и С2 являются участниками Конвенции, и затем в войну вступает держава С3, не являющаяся участницей Конвенции. В такой ситуации нет больше формальной возможности не соблюдать данную Конвенцию со стороны держав С1 и С2 между ними. Должны ли державы С1 и С2 соблюдать Конвенцию по отношению к державе С3 — непосредственно из ст. 82 не следует.

Результаты такого «правового вакуума» не замедлили сказаться. Условия, установленные сначала Германией к советским пленным, а затем и СССР в отношении военнопленных из числа военнослужащих Вермахта и войск СС, а также вооруженных сил союзных Германии государств нельзя было назвать человеческими даже в первом приближении.

Так, у немцев вначале считалось достаточным, чтобы пленные жили в землянках и питались в основном «русским хлебом», изготовленным по изобретенному немцами же рецепту: наполовину —из очисток сахарной свеклы, наполовину — из целлюлозной муки, муки из листьев или соломы. Неудивительно, что зимой 1941-42 гг. эти условия привели к массовой смертности советских военнопленных, усугубившейся эпидемией сыпного тифа.

По данным управления по делам военнопленных Главного командования вооруженных сил Германии (ОКВ), к 1 мая 1944 г. общее число истребленных советских военнопленных достигло 3,291 млн чел., из них: умерло в лагерях — 1,981 млн. чел., расстреляно и убито при попытке к бегству — 1,03 млн чел., погибло в пути — 280 тыс. чел. (большая часть жертв пришлась на июнь 1941-го — январь 1942-го — тогда погибло свыше 2,4 млн пленных). Для сравнения: всего за 1941-1945 гг. немцами было захвачено (существуют разные данные, но здесь приведена цифра, считаемая автором наиболее достоверной) 6,206 млн советских военнопленных.

Такими же тяжелыми были первоначально и условия содержания германских военнопленных в СССР. Хотя, конечно, жертв среди них было меньше. Но только по одной причине — их и было меньше. Например, в советский плен по состоянию на 1 мая 1943 г. попало всего 292 630 военнослужащих германской и союзных ей армий. Из них к этому же времени умерло 196 944 чел.

В заключение этой главы отмечу, что еще 1 июля 1941 г. правительство СССР утвердило «Положение о военнопленных». Военнопленным гарантировалось соответствующее их статусу обращение, предоставление медицинской помощи на равных с советскими военнослужащими основаниях, возможность переписки с родственниками и получения посылок.

Формально разрешались даже денежные переводы. Однако Москва, широко используя «Положение о военнопленных» для направленной на Вермахт пропаганды, не спешила выполнять его. В частности, СССР отказался обменяться через Международный Красный Крест списками военнопленных, что являлось основополагающим условием для получения ими помощи с родины. А в декабре 1943 г. Советский Союз вообще разорвал все контакты с этой организацией.

Долгий русский плен: этапы освобождения

Возвращающиеся домой немецкие военнопленные, 1 апреля 1949. Э то фото было предоставлено Викискладу Немецким федеральным архивом (Deutsches Bundesarchiv )

13 августа 1945 г. Государственный Комитет обороны (ГКО) СССР издал постановление «Об освобождении и возвращении на родину 708 тыс. военнопленных рядового и унтер-офицерского состава». В число военнопленных, подлежащих к отправке на родину, были включены только инвалиды и другие нетрудо​спо​​собные пленные.

Первыми начали отправлять домой румын. 11 сентября 1945 г. во исполнение постановления ГКО было приказано освободить из лагерей ГУПВИ НКВД СССР 40 тыс. военнопленных румын рядового и унтер-офицерского состава «согласно прилагаемой разверстки по областям и лагерям», «к отправке освобождаемых военнопленных румын приступить с 15 сентября 1945 г. и закончить не позднее 10 октября 1945 г.». Но уже два дня спустя появляется второй документ, по которому отправке домой подлежат солдаты и унтер-офицеры целого ряда национальностей:

а) все военнопленные, независимо от физического состояния, следующих национальностей: поляки, французы, чехословаки, югославы, итальянцы, шведы, норвежцы, швейцарцы, люксембуржцы, американцы, англичане, бельгийцы, голландцы, датчане, болгары и греки;

б) больные военнопленные, независимо от национальности, кроме острозаразных больных, кроме испанцев и турок, а также кроме участников зверств и лиц, служивших в войсках СС, СД, СА и гестапо;

в) военнопленные немцы, австрийцы, венгры и румыны — только инвалиды и ослабленные.

При этом «освобождению не подлежат...участники зверств и лица, служившие в войсках СС, СД, СА и гестапо, независимо от физического состояния».

Директива полностью выполнена не была. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из того, что военнопленные многих национальностей, упомянутых в ней, предписывались к освобождению приказом НКВД от 8 января 1946 г. Согласно ему освобождались чехословаки, югославы, итальянцы, голландцы, бельгийцы, датчане, швейцарцы, люксембуржцы, болгары, турки, норвежцы, шведы, греки, французы, американцы и англичане.

При этом «отправке не подлежат лица, служившие в войсках СС, СА, СД, гестапо, офицеры и участники других карательных органов» но с одним изъятием — «военнопленные французы подлежат отправке все без исключения, в том числе и офицеры».

Наконец, 18 октября 1946 г. появился приказ репатриации на родину офицеров и служивших в СС, СД и СА военнослужащих перечисленных в приказе от 8 января национальностей, а также всех финнов, бразильцев, канадцев, португальцев, абиссинцев, албанцев, аргентинцев и сирийцев. Кроме того, 28 ноября 1946 г. было приказано отпустить 5 тыс. пленных австрийцев.

Но вернемся от инонациональных пленных из числа военнослужащих Вермахта и ваффен СС к собственно немцам. По состоянию на октябрь 1946 г. в лагерях ГУПВИ, спецгоспиталях МВД и рабочих батальонах Министерства вооруженных сил СССР оставались 1 354 759 немецких военнопленных, в том числе: генералов — 352, офицеров — 74 506 чел., унтер-офицеров и рядовых — 1 279 901 чел.

Это число сокращалось довольно медленно. Например, во исполнение постановления Совета Министров СССР от 16 мая 1947 г. «Об отправке в Германию нетрудоспособных военнопленных бывшей германской армии и интернированных немцев» было приказано (20 мая): «освободить в 1947 г. из лагерей МВД, спецгоспиталей, рабочих батальонов Министерства Вооруженных Сил и батальонов для интернированных и отправить в Германию 100 тыс. нетрудоспособных военнопленных бывшей германской армии (немцев) и 13 тыс. нетрудоспособных интернированных немцев». При этом освобождению подлежала и часть офицеров — в звании до капитана включительно. Освобождению не подлежали:

а) военнопленные — участники зверств, служившие в частях СС, СА, СД и гестапо, и другие, на которых имеются соответствующие компрометирующие материалы, независимо от их физического состояния;

б) интернированные и арестованные группы «Б» (к этой группе относились немцы, арестованные советскими властями на территории Германии во время и после войны, в отношении которых имелись основания полагать, что они причастны к преступлениям против СССР или советских граждан на оккупированных территориях);

в) нетранспортабельные больные.

Немного раньше от пленных немцев потребовали снять погоны, кокарды, награды и эмблемы, а пленных младших офицеров приравняли к солдатам (хотя и оставили офицерский паек), заставив их работать наравне с последними.

Спустя девять дней выходит директива МВД, предписывающая в мае—сентябре 1947 г. отправить на родину тысячу антифашистски настроенных немцев, зарекомендовавших себя отличными производственниками. Эта отправка носила пропагандистский характер: предписывалось широко оповестить о ней пленных всех лагерей, особо подчеркивая трудовые достижения освобождаемых. В июне 1947 г. последовала новая директива МВД об отправке в Германию 500 пленных немцев антифашистских настроений по персональным спискам. А приказом от

11 августа 1947 г. отдано распоряжение освободить в период с августа по декабрь всех пленных австрийцев, за исключением генералов, старших офицеров и эсэсовцев, членов СА, служащих СД и гестапо, а также лиц, по которым ведется уголовное расследование. Не подлежали отправке нетранспортабельные больные. Приказом МВД от 15 октября репатриируется еще 100 тыс. пленных немцев — в основном это транспортабельные больные и нетрудоспособные военнослужащие от рядового до капитана включительно.

К концу 1947 г. можно с достаточной ясностью определить политику СССР в деле освобождения пленных — возвращать на родину пленных постепенно и именно категорий, способных в наименьшей степени повлиять на развитие политической жизни в Германии и других воевавших против СССР странах в нежелательном для Советского Союза направлении.

Больные будут больше заняты своим здоровьем, чем политикой; а солдаты, унтер-офицеры и младшие офицеры влиять на события у себя дома могут значительно меньше, чем генералы и старшие офицеры. По мере становления и укрепления в восточной части Германии просоветского правительства поток возвращаемых пленных увеличивался.

Приказ МВД от 27 февраля 1948 г. определял порядок и срок отправки на родину очередных 300 тыс. пленных немцев. В первую очередь, освобождению подлежали все ослабленные солдаты, унтер-офицеры и младшие офицеры, больные и инвалиды старшего офицерского состава. Также освобождались пленные солдаты, унтер-офицеры и младшие офицеры старше 50 лет и старшие офицеры старше 60 лет.

Далее удерживаются в плену здоровые (годные к тяжелому и среднему физическому труду) солдаты, унтер-офицеры и младшие офицеры моложе 50 лет, здоровые старшие офицеры моложе 60 лет, генералы и адмиралы. Кроме того, оставались в плену военнослужащие-члены СС, члены СА, сотрудники гестапо, а также немецкие военнопленные, приговоренные к наказанию за военные или общеуголовные преступления, по которым велись уголовные дела, и нетранспортабельные больные.

Всего же к концу 1949 г. в советском плену еще оставалось 430 670 немецких военнослужащих (но были задер​жаны немецкие военнопленные, привезенные из СССР в восточно​европейские страны для восстановительных работ). Это было явное нарушение СССР взятых на себя обязательств: в 1947 г. четвертая сессия Совещания министров иностранных дел Великобритании, Франции, СССР и США приняла решение о завершении к концу 1948 г. репатриации военнопленных, находящихся на территории союз​ных держав и других стран.

Тем временем начали освобождать и германский генералитет. Приказом МВД от 22 июня 1948 г. из плена освобождаются пять генералов Вермахта — австрийцы по национальности. Следующим приказом МВД (от 3 сентября того же года) — шесть «правильных» германских генералов (членов Национального комитета «Свободная Германия» и «Союза немецких офицеров»). 23 февраля 1949 г. выходит приказ МВД СССР № 00176, определявший сроки и порядок отправки на родину всех немецких пленных в течение 1949 г. Из этого списка исключались военные и уголовные преступники, подследственные, генералы и адмиралы, нетранспортабельные больные.

Летом 1949 г. с лагерей военнопленных снимается вооруженная охрана и организуется самоохрана из пленных (без оружия, только свистки и флажки). Очень любопытный документ появляется 28 ноября 1949 г. Это распоряжение МВД № 744, в котором министр внутренних дел генерал-полковник Сергей Круглов требует навести порядок в деле учета военнопленных, поскольку выявлено, что должного учета и розыска бежавших нет, много военнопленных одиночным порядком лечатся в гражданских больницах, самостоятельно устраиваются и работают на различных предприятиях, в учреждениях, в том числе и режимных, совхозах и колхозах, вступают в брак с советскими гражданками, различными способами уклоняются от учета как военнопленные.

5 мая 1950 г. ТАСС передало сообщение о завершении репатриации не​мецких военнопленных: по официальным данным в СССР остались 13 546 чел. — 9 717 осужденных, 3 815 подследственных и 14 боль​​ных военнопленных.

Решение вопроса с ними затянулось еще более чем на пять лет. Только 10 сентября 1955 г. в Москве начались переговоры между делега​цией правительства ФРГ, возглавляемой федеральным канцлером Конрадом Аденауэром, и представителями правительства СССР. Западногерманская сторона просила освободить 9 626 немецких граждан. Советская сто​рона называла осужденных военнопленных «военными преступниками».

Тогда германская делегация сообщила, что без решения этого вопроса невозможно установление дипотношений между СССР и ФРГ. При обсуж​де​нии вопроса о военнопленных председатель СМ СССР Николай Булганин предъявил претензии относи​тель​но репатриации советских граждан, находящихся в Западной Германии. Аден​ауэр напомнил, что эти люди поселились в Западной Германии по раз​решению оккупационных властей — бывших союзников СССР, а германские представители тогда еще не имели власти. Однако федеральное правитель​ство готово проверить их дела, если в его распоряже​ние будут предоставлены соответствующие документы. 12 сентября 1955 г. переговоры по вопросу о военнопленных закончились принятием положительного решения.

Впрочем, уступка СССР на этих переговорах не была спонтанной. Предвидя возможность возбуждения Аденауэром вопроса о военно​плен​​ных, советское правительство еще летом 1955 г. создало комиссию для пере​смот​ра дел осужденных иностранных граждан. 4 июля 1955 г. комиссия приняла решение согласовать с ЦК Социалистической единой партии Германии вопрос о целесообразности репат​риа​ции в ГДР и ФРГ (в соответствии с местожительством до пленения) всех находящихся в СССР осужденных немецких граждан, причем предлагалось освободить большую часть из них от дальнейшего отбывания наказания, а совершивших тяжкие преступления на территории СССР пе​ре​дать, как военных преступников, властям ГДР и ФРГ.

Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев в секретном письме к первому секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту и председателю Совета министров ГДР Отто Гротеволю сообщил, что «вопрос о военнопленных будет, несомненно, поднят во время пе​ре​гово​ров с Аденауэром об установлении дипломатических отношений...», и в случае успешного завершения переговоров с канц​лером ФРГ власти СССР наме​рены освободить от дальнейшего отбывания наказания 5 794 чел. (то есть несколько меньше, чем было освобождено в конечном счете).

28 сентября 1955 г. был подписан (в связи с установлением дипотношений между СССР и ФРГ) Указ Президиума ВС СССР «О досрочном освобождении германских граждан, осужденных су​дебными органами СССР за совершенные ими преступления против наро​дов Советского Союза в период войны». В 1955-1956 гг. из мест заключения в СССР были досрочно освобождены и репатриированы в ГДР — 3 104 чел., в ФРГ — 6 432 чел.; 28 немцев были задержаны по просьбе КГБ (их дальнейшая судьба в источниках не прослеживается), четыре человека — оставлены в связи с воз​​буждением ими ходатайств о приеме советского гражданства. Освобождение военнопленных явилось одним из первых успехов правительства ФРГ на международной арене.

В следующем, 1957-м, вернулись на свою родину и последние из пленных японцев. На этом страница под названием «плен» для солдат Второй мировой, наконец, завершилась.

Умение прощать свойственно русским. Но все-таки как поражает это свойство души - особенно когда слышишь о нем из уст вчерашнего врага...
Письма бывших немецких военнопленных.

Я отношусь к тому поколению, которое испытало на себе Вторую мировую войну. В июле 1943 г. я стал солдатом вермахта, но по причине длительного обучения попал на германо-советский фронт только в январе 1945 г., который к тому моменту проходил по территории Восточной Пруссии. Тогда немецкие войска уже не имели никаких шансов в противостоянии Советской армии. 26 марта 1945 г. я попал в советский плен. Я находился в лагерях в Кохла-Ярве в Эстонии, в Виноградове под Москвой, работал на угольной шахте в Сталиногорске (сегодня – Новомосковск).

К нам всегда относились как к людям. Мы имели возможность свободного времяпровождения, нам предоставлялось медобслуживание. 2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом. После возвращения домой многие бывшие советские военнопленные ждали компенсации от Германии, но так и не дождались. Это особенно возмутительно! Надеюсь, что своим скромным пожертвованием я внесу небольшой вклад в смягчение этой моральной травмы.

Ганс Моэзер

Пятьдесят лет назад, 21 апреля 1945 года, во время ожесточенных боев за Берлин, я попал в советский плен. Эта дата и сопутствующие ей обстоятельства имели для моей последующей жизни огромное значение. Сегодня, по прошествии полувека, я оглядываюсь назад, теперь как историк: предметом этого взгляда в прошлое являюсь я сам.

Ко дню моего пленения я только что отметил свой семнадцатый день рождения. Через Трудовой фронт мы были призваны в Вермахт и причислены к 12-й Армии, так называемой «Армии призраков». После того, как 16 апреля 1945 года Советская Армия начала «операцию «Берлин»», нас в буквальном смысле слова бросили на фронт.

Пленение явилось для меня и моих молодых товарищей сильным шоком, ведь к подобной ситуации мы были совершенно не подготовлены. А уж о России и русских мы вообще ничего не знали. Этот шок был еще и потому таким тяжелым, что, только оказавшись за линией советского фронта, мы осознали всю тяжесть потерь, которые понесла наша группа. Из ста человек, утром вступивших в бой, до полудня погибло более половины. Эти переживания относятся к тяжелейшим воспоминаниям в моей жизни.

Далее последовало формирование эшелонов с военнопленными, которые увезли нас - с многочисленными промежуточными станциями - вглубь Советского Союза, на Волгу. Страна нуждалась в немецких военнопленных как в рабочей силе, ведь бездействовавшим во время войны заводам нужно было возобновлять работу. В Саратове, прекрасном городе на высоком берегу Волги, снова заработал лесопильный завод, а в «цементном городе» Вольске, также расположенном на высоком берегу реки, я провел более года.

Наш трудовой лагерь относился к цементной фабрике «Большевик». Работа на заводе была для меня, необученного восемнадцатилетнего старшеклассника, необыкновенно тяжелой. Немецкие «камерады» при этом помогали не всегда. Людям нужно было просто выжить, дожить до отправки домой. В этом стремлении немецкие пленные выработали в лагере свои, часто жестокие законы.

В феврале 1947 года со мной произошел несчастный случай в каменоломне, после которого я больше не смог работать. Через полгода я вернулся инвалидом домой, в Германию.

Это лишь внешняя сторона дела. Во время пребывания в Саратове и затем в Вольске условия были очень тяжелыми. Эти условия достаточно часто описаны в публикациях о немецких военнопленных в Советском Союзе: голод и работа. Для меня же большую роль играл еще и фактор климата. Летом, которое на Волге необычно жаркое, я должен был на цементном заводе выгребать из-под печей раскаленный шлак; зимой же, когда там чрезвычайно холодно, я работал в каменоломне в ночную смену.

Я бы хотел, перед тем, как подвести итоги моего пребывания в советском лагере, описать здесь еще кое-что из пережитого в плену. А впечатлений было много. Я приведу лишь некоторые из них.

Первое - это природа, величественная Волга, вдоль которой мы каждый день маршировали от лагеря до завода. Впечатления от этой огромной реки, матери рек русских, с трудом поддаются описанию. Однажды летом, когда после весеннего половодья река широко катила свои воды, наши русские надзиратели позволили нам прыгнуть в реку, чтобы смыть цементную пыль. Конечно же, «надзиратели» действовали при этом против правил; но они ведь тоже были человечны, мы обменивались сигаретами, да и были они немногим старше меня.

В октябре начинались зимние бури, а к середине месяца реку сковывало ледяное покрывало. По замерзшей реке прокладывали дороги, даже грузовики могли переезжать с одного берега на другой. А потом, в середине апреля, после полугода ледяного плена, Волга снова струилась свободно: с ужасным рокотом ломался лед, и река возвращалась в свое старое русло. Наши русские охранники были вне себя от радости: «Река снова течет!» Новая пора года начиналась.

Вторая часть воспоминаний - это отношения с советскими людьми. Я уже описал, как человечны были наши надзиратели. Могу привести и другие примеры сострадания: например, одна медсестра, в лютую стужу каждое утро стоявшая у ворот лагеря. Кто не имел достаточно одежды, тому охрана позволяла зимой оставаться в лагере, несмотря на протесты лагерного начальства. Или еврейский врач в больнице, спасший жизнь не одному немцу, хотя они и пришли как враги. И, наконец, пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир. Позже, перед тем, как отойти, она подошла и перекрестилась перед каждым из нас. Русь-матушка, встреченная мною в эпоху позднего сталинизма, в 1946, на Волге.

Когда сегодня, через пятьдесят лет после моего пленения, я пытаюсь подвести итоги, то обнаруживаю, что пребывание в плену повернуло всю мою жизнь совершенно в другое русло и определило мой профессиональный путь.

Пережитое в молодости в Росии не отпускало меня и после возвращения в Германию. У меня был выбор - вытеснить из памяти мою украденную юность и никогда более не думать о Советском Союзе, или же проанализировать все пережитое и таким образом привнести некое биографическое равновесие. Я выбрал второй, неизмеримо более тяжелый путь, не в последнюю очередь под влиянием научного руководителя моей докторской работы Пауля Йохансена.
Как сказано вначале, на этот трудный путь я и оглядываюсь сегодня. Я обдумываю достигнутое и констатирую следующее: десятилетиями в моих лекциях я пытался донести до студентов мой критически переосмысленный опыт, получая при этом живейший отклик. Ближайшим ученикам я мог более квалифицированно помогать в их докторских работах и экзаменах. И, наконец, я завязал с русскими коллегами, прежде всего в Санкт-Петербурге, продолжительные контакты, которые со временем переросли в прочную дружбу.

Клаус Майер

8 мая 1945 г. капитулировали остатки немецкой 18-ой армии в Курляндскому котле в Латвии. Это был долгожданный день. Наш маленький 100-ваттовый передатчик был предназначен для ведения переговоров с Красной Армии об условиях капитуляции. Все оружие, снаряжение, транспорт, радиоавтомобили и сами радостанции были, согласно прусской аккуратности собраны в одном месте, на площадке, окруженной соснами. Два дня не ничего происходило. Затем появились советские офицеры и проводили нас в двухэтажные здания. Мы провели ночь в тесноте на соломенных матрасах. Ранним утром 11 мая мы были построены по сотням, считай, как старое распределение по ротам. Начался пеший марш в плен.

Один красноармеец впереди, один сзади. Так мы шагали в направлении Риги до огромного сборного лагеря, подготовленного Красной Армией. Здесь офицеры были отделены от простых солдат. Охрана обыскала взятые с собой вещи. Нам разрешено было оставить немного нательного белья, носки, одеяло, посуду и складные столовые приборы. Больше ничего.

От Риги мы шагали бесконечными дневыми маршами на восток, к бывшей советско-латышской границе в направлении Дюнабурга. После каждого марша мы прибывали в очередной лагерь. Ритуал повторялся: обыск всех личных вещей, раздача еды и ночной сон. По прибытию в Дюнабург нас погрузили в товарные вагоны. Еда была хорошей: хлеб и американские мясные консервы «Corned Beef». Мы поехали на юго-восток. Те, кото думал, что мы движемся домой, был сильно удивлен. Через много дней мы прибыли на Балтийский вокзал Москвы. Стоя на грузовиках, мы проехали по городу. Уже стемнело. Еда ли кто-то из нас смог сделать какие-то записи.

В отдалении от города рядом с поселком, состоявших из трехэтажных деревянных домов, находился большой сборный лагерь, настолько большой, что его окраины терялись за горизонтом. Палатки и пленные... Неделя прошла с хорошей летней погодой, русским хлебом и американскими консервами. После одной из утренных перекличек от 150 до 200 пленных были отделены от остальных. Мы сели на грузовики. Никто из нас не знал, куда мы едем. Путь лежал на северо-запад. Последние километры мы проехали через березовый лес по дамбе. После где-то двухчасовой поездки (или дольше?) мы были у цели.

Лесной лагерь состоял из трех или четырех деревянных бараков, расположенных частично на уровне земли. Дверь располагалась низко, на уровне нескольких ступенек вниз. За последним бараком, в котором жил немецкий комендант лагеря из Восточной Пруссии, находились помещения портных и сапожников, кабинет врача и отдельный барак для больных. Вся территория, едва больше, чем футбольное поле, была ограждена колючей проволокой. Для охраны предназначался несколько более комфортабельный деревяный барак. На территории также располагалась будка для часового и небольшая кухня. Это место должно было для следующих месяцев, а может быть и лет, стать нашим новым домом. На быстрое возвращение домой было непохоже.

В баракак вдоль центрального прохода тянулись в два ряда деревяные двухэтажные нары. По окончанию сложной процедуры регистрации (у нас не было с собой наших солдатских книжек), мы разместили на нарах набитые соломой матрацы. Расположившимся на верхнем ярусе могло повезти. Он имел возможность смотреть наружу в застекленное окошко размером где-то 25 х 25 сантиметров.

Ровно в 6 часов был подъем. После этого все бежали к умывальникам. На высоте приблизительно 1,70 метра начинался жестяной водосток, смотрированный на деревяной опоре. Вода спускалась примерно на уровень живота. В те месяцы, когда не было мороза, верхний резервуар наполнялся водой. Для мытья нужно было повернуть простой вентиль, после чего вода лилась или капала на голову и верхнюю часть тела. После этой процедуры ежедневно повторялась перекличка на плацу. Ровно в 7 часов мы шагали на лесоповал в бесконечные березовые леса, окружающие лагерь. Я не могу припомнить, чтобы мне пришлось валить какое-то другое дерево, кроме березы.

На месте нас ждали наши «начальники», гражданские вольнонаемные надзиратели. Они распределяли инструмент: пилы и топоры. Создавались группы по три человека: двое пленных валят дерево, а третий собирает листву и ненужные ветки в одну кучу, а затем сжигает. В особенности, при влажной погоде это было целым искусством. Конечно у каждого военнопленного была зажигалка. Наряду с ложкой, это наверно самый важный предмет в плену. Но при помощи такого простого предмета, состоящего из огнива, фитиля и куска железа можно было поджечь размокшее от дождя дерева зачастую только после многочасовых усилий. Сжигание отходов дерева относилось к ежедневной норме. Сама норма состояла из двух метров срубленного дерева, сложенного в штабеля. Каждый деревяный обрубок должен был быть два метра длиной и минимум 10 сантиметров в диаметре. С таким примитивным орудием как тупые пилы и топоры, состоявшие зачастую лишь из нескольких обыкновенных кусков железа, сваренных между собой, едва ли можно было выполнить такую норму.

После выполненной работы штабеля дерева забирались «начальниками» и грузились на открытые грузовики. В обед работа прерывалась на полчаса. Нам выдавали водянистый капустный суп. Те, кому удавалось выполнить норму (из-за тяжелой работы и недостаточного питания это удавалось лишь немногим) получали вечером дополнительно к обычному рациону, состоявшему из 200 грамм влажного хлеба, впрочем хорошего на вкус, столовой ложки сахара и жмени табака, еще и кашу прямо на крышку кастрюли. Одно «успокаивало»: питание наших охранников было немногим лучше.

Зима 1945/46 гг. была очень тяжелой. Мы затыкали в одежду и сапоги комки ваты. Мы валили деревья и складывали их в штапели до того момента, пока температура не опускалась ниже 20 градусов мороза по Цельсию. Если становилось холоднее, все пленные оставались в лагере.

Одни или два раза в месяц нас будили ночью. Мы вставали с наших соломенных матрацев и ехали на грузовике к станции, до которой было где-то 10 километров. Мы видели огромные горы леса. Это были поваленные нами деревья. Дерево должно было быть загружено в закрытые товарные вагоны и отправлено в Тушино под Москвой. Горы леса внушали нам состояние подавленности и ужаса. Мы должны были привести эти горы в движение. Это была наша работа. Сколько мы еще продержимся? Как долго это еще продлится? Эти ночные часы казались нам бесконечными. При наступлении дня вагоны были полностью загружены. Работа была утомительной. Два человека несли на плечах двухметровый ствол дерева до вагона, а затем просто задвигали его без подъемника в открытые двери вагона. Две особо крепких военнопленных складывали дерево внутри вагона в штапели. Вагон заполнялся. Наступала очередь следующего вагона. Нас освещал прожектор на высоком столбе. Это была какая-то сюрреалистическая картина: тени от стволов деревьев и копошащиеся военнопленные, словно некие фантастические бескрылые существа. Когда на землю падали первые лучи солнца, мы шагали назад в лагерь. Весь этот день уже был для нас выходным.

Одна из январских ночей 1946 г. мне особенно врезалась в память. Мороз был настолько крепок, что после работы не заводились моторы грузовиков. Мы должны были идти по гололеду 10 или 12 километров до лагеря. Полная луна освещала нас. Группа из 50-60 пленных плелась, спотыкаясь. Люди все больше отдалялись один от другого. Я уже не мог различить идущего впереди. Я думал, это конец. До сих пор я не знаю, как мне все-таки удалось дойти до лагеря.

Лесоповал. День за днем. Бесконечная зима. Все больше и больше пленных чувствовали себя морально подавленными. Спасением было записаться в «командировку». Так мы называли работу в расположенных неподалеку колхозах и совхозах. Мотыгой и лопатой мы выковыривали из промерзшей земли картофель или свеклу. Много собирать не удавалось. Но все равно собранное складывалось в кастрюлю и подогревалось. Вместо воды использовался подтаявший снег. Наш охранник ел приготовленное вместе с нами. Ничего не выбрасывалось. Очистки собирались, тайком от контролеров на входе в лагерь проносились на территорию и после получения вечернего хлеба и сахара пожаривались в бараке на двух докрасна раскаленных железных печках. Это была некая «карнавальная» еда в темноте. Большинство пленных к тому моменту уже спали. А мы сидели, впитывая измотанными телами тепло словно сладкий сироп.

Когда я смотрю на прошедшее время с высоты прожитых лет, то могу сказать, что я никогда и нигде, ни в одном месте СССР не замечал такого явления как ненависть к немцам. Это удивительно. Ведь мы были немецкими пленными, представителями народа, который в течение столетия дважды вверг Россию в войны. Вторая война была беспримерной по уровню жестокости, ужаса и преступлений. Если и наблюдались признаки каких-либо обвинений, то они никогда не были «коллективными», обращенными ко всему немецкому народу.

В начале мая 1946 г. я работал в составе группы из 30 военнопленных из нашего лагеря в одном из колхозов. Длинные, крепкие, недавно выросшие стволы деревьев, предназначенные для строительства домов, должны были быть погруженные на приготовленные грузовики. И тут это случилось. Ствол дерева несли на плечах. Я находился с «неправильной» стороны. При погрузке ствола в кузов грузовика моя голова была зажата между двух стволов. Я лежал без сознания в кузове машины. Из ушей, рта и носа текла кровь. Грузовик доставил меня обратно в лагерь. На этом месте моя память отказала. Дальше я ничего не помнил.

Лагерный врач, австриец, был нацистом. Об этом все знали. У него не было нужных медикаментов и перевязочных материалов. Его единственным инструментом были ножницы для ногтей. Врач сказал сразу же: «Перелом основания черепа. Тут я ничего не могу сделать...»

Неделями и месяцами я лежал в лагерном лазарете. Это была комната с 6-8 двухэтажными нарами. Сверху лежали набитые соломой матрасы. При хорошей погоде возле барака росли цветы и овощи. В первые недели боль была непереносимой. Я не знал, как мне лечь поудобнее. Я едва мог слышать. Речь напоминала бессвязное бормотание. Зрение заметно ухудшилось. Мне казалось, что предмет, находящийся в поле моего зрения справа, находится слева и наоборот.

За некоторое время до несчастного случая со мной в лагерь прибыл военврач. Как он сам говорил, он приезал из Сибири. Врач ввел множество новых правил. Возле ворот лагеря была постороена сауна. Каждые выходные в ней мылись и парились пленные. Еда также стала лучше. Врач регулярно посещал лазарет. Однажды он объяснил мне, что я буду находится в лагере до того времени, пока меня нельзя транспортировать.

В течение теплых летних месяцев мое самочувствие заметно улучшилось. Я мог вставать и сделал два открытия. Во-первых, я осознал, что остался в живых. Во-вторых, я нашел маленькую лагерную библиотеку. На грубо сбитых деревяных полках можно было найти все, что русские ценили в немецкой литературе: Гейне и Лессинга, Берна и Шиллера, Клейста и Жан Пола. Как человек, который уже успел махнуть на себя рукой, но которому удалось выжить, я набросился на книги. Я прочитал вначале Гейне, а потом Жан Пола, о котором я в школе ничего не слышал. Хотя я еще чувстовал боль, переворачивая страницы, со временем я забыл все происходящее вокруг. Книги обволакивали меня словно пальто, ограждавшее меня от внешнего мира. По мере того, как я читал, я чувствовал прирост сил, новых сил, прогонявших прочь последствия моей травмы. Даже с наступлением темноты я не мог оторвать глаз от книги. После Жана Пола я приступил к чтению немецкого философа по имени Карл Маркс. «18. Брумера Луи Бонапарта» погрузила меня в атмосферу Парижа середины 19-го века, а «Гражданская война во Франции» - в гущу сражений парижских рабочих и Коммуны 1870-71 гг. Моя голова словно была снова ранена. Я осознал, что за этой радикальной критикой скрывается философия протеста, выраженная в непоколебимой вере в индивидуальность человека, в его способности добиться самоосвобождения и, как говорил Эрих Фромм, «в его способность выразить внутренние качества.» Мне словно кто-то снял завесу отсутствия ясности, и движущие силы общественных конфликтов приобрели стройное понимание.
Я не хочу замалчивать тот факт, что чтение давалось мне непросто. Все то, во что я до сих пор верил, было разрушено. Я начал понимать, что с этим новым восприятием связана новая надежда, не органиченная лишь мечтой о возвращении домой. Это была надежда на новую жизнь, в которой будет место самосознанию и уважению человека.
Во время чтения одной из книг (кажется, это были «Экономико-философские записки» или может «Немецкая идеология») я предстал перед комиссией из Москвы. Ее задачей был отбор больных пленных для дальнейшей отправки для лечения в Москву. «Ты поедешь домой!» - сказал мне врач из Сибири.

Через несколько дней, в конце июля 1946 г., я ехал на открытом грузовике вместе с несколькими , как всегда стоя и тесно прижавшись друг к другу, через знакомую дамбу в направлении Москвы, до которой было 50 или 100 км. Несколько дней я провел в своего рода центральном госпитале для веоннопленных под присмотром немецких врачей. На следующий день я сел в товарный вагон, выложенный изнутри соломой. Этот длиный поезд должен был доставить меня в Германию.
Во время остановки в чистом поле нас обогнал на соседних рельсах один поезд. Я узнал двухметровые стволы берез, те самые стволы, которые мы массово валили в плену. Стволы были предназначены для топки локомотива. Вот для чего они применялись. Я едва мог бы придумать более приятного прощания.
8 августа поезд прибыл на сборочный пункт Гроненфельде возле Франкфурта-на-Одере. Я получил документы об освобождении. 11 числа того же месяца я, похудевший на 89 фунтов, но новый свободный человек, вошел в дом моих родителей.